Текст:Константин Крылов:Чёрные гости
Как известно, бедные отличаются от богатых тем, что бедным людям приходится платить за всё и сразу. Богатые находятся в лучшем положении: они могут позволить себе рассрочку платежей, банковский кредит, всякие хитрые финансовые операции, позволяющие оттягивать неприятный момент расставания с деньгами. Однако, рано или поздно приходится расплачиваться по счетам. И сумма, предъявленная к оплате, может оказаться неподъёмной. Впрочем, это касается не только денег.
Дешёвые люди[править | править код]
Появление в современной Европе так называемых «мигрантов» имело две причины: экономическую и политическую. Политика была первична, но на первом плане, как всегда, выдвигались кошелёчные соображения. Что ж, начнём с них — благо, они лежат на поверхности.
Примерно с тех времён, когда в Европе начали строить «социальные государства» (а началось это где-то с конца пятидесятых), труд стал стоить дорого. Помимо зарплаты как таковой, западные трудящиеся обзавелись разнообразными правами, на стражу которых встали профсоюзы, социальные организации, левая пресса и так далее. Страховой полис, медицинская карта, оплачиваемые отпуска, ограниченная рабочая неделя, кондиционеры в цехах, — всё это либо стоило живых денег, либо приносило косвенные, но достаточно ощутимые убытки. К тому же трудящиеся не собирались останавливаться на достигнутом и регулярно требовали непосредственного участия в делёжке прибыли.
На этом фоне куда как привлекательно выглядели, скажем, поднимающиеся азиатские экономики, основанные на старой доброй потогонной системе — труд, здоровье и даже жизнь азиатов не стоил почти ничего. Люди работали буквально за еду. Смерть на рабочем месте — особенно на опасных производствах — была в порядке вещей и оплачивалась разве что участием в похоронах. Расходы на технику безопасности были близки к нулю. Ходили легенды о том, как молодые корейские девушки собирали первые кварцевые часики: тонкая работа, от которой страшно болели глаза. Через несколько лет зрение девушки необратимо портилось. Тогда её выкидывали на улицу и брали новую: Европейские толстосумы сравнивали расходы и вкладывались в корейскую экономику.
Это всё, однако, можно было скомпенсировать преимуществами европейской рабочей силы — то есть несравнимо более высокой квалификацией каждого отдельного человека, вкупе с автоматизацией всего что только возможно. Однако, некоторые виды труда — от мусорщика до официанта — не требовали ни дипломов, ни особых навыков, автоматизации тоже не поддавались, но при том были крайне непопулярны. Никому не хотелось идти убирать мусор.
Интересно, что десятилетием позже примерно та же проблема встала перед советским обществом. СССР решил её в своём стиле: непрестижные профессии стали хорошо оплачиваться, к тому же «дефицитные специалисты» имели привилегии. (В результате в дворники шли, чтобы получить прописку и жилплощадь, сантехник мог зарабатывать больше профессора, а таксисты вели себя как официанты в дорогом ресторане). Кое-где на Западе тоже пытались пойти по этому пути, но довольно быстро упёрлись в логический тупик: слишком высокая оплата грязной и неквалифицированной работы обесценивала образование и квалифицацию как таковые.
Ещё одним советским изобретением стал пресловутый «лимит» — в силу неравномерного развития Союза желающих устроиться в столице или в крупном городе «хоть кем» всегда было более чем достаточно. Однако, на Западе, более-менее равномерно урбанизированном, внутренние механизмы миграции не могли обеспечить приток мусорщиков и сантехников.
Выход был найден: использование рабочей силы из стран «третьего мира». Мигранты — не всегда легальные, иногда без документов, готовые трудиться на любых условиях и за весьма скромную плату — стали заполнять соответствующие ниши. Турки, пакистанцы, филиппинцы, арабы — в ту пору тихие вежливые люди, старающиеся жить незаметно, не заводящие семей и пересылающие всё что можно домой — казались идеальным решением проблемы. Дешёвая рабочая сила, готовая работать сколько угодно — чем же это плохо? В обиход вошло политкорректное немецкое слово «Gastarbeiter» — «иностранный рабочий». Слово «Gast», означающее «гостя» или «гастролёра», намекало на то, что человек поработает, да и отправится себе восвояси.
Ещё одним источником миграции стала деколонизация. После ухода из колоний более-менее образованные туземцы, хлебнувшие независимости, стали всеми правдами и неправдами устраиваться в метрополии. В некоторых случаях они имели на это право.
Например, Алжир считался не колонией, а частью Франции, и его жители имели французское гражданство. Более аккуратные в этом плане британцы в такую засаду не попали, но индийская община в Лондоне существовала ещё в позапрошлом веке и копила средства и влияние. В общем, человеческий ручеёк в Европу потёк, а капля камень точит.
«Гости» стали потихонечку оседать в европейских странах. Некоторые начали предпринимать усилия для легализации, получения гражданства, и так далее. Участились смешанные браки (часто фиктивные, в видах всё того же гражданства). «Левые» политики нашли новую тему для демагогии — права гастарбайтеров. Причём чем больше они получали прав, тем громче звучали крики об их нарушении. Это, впрочем, было понятно. Чем больше приезжих натурализовывались и получали права граждан, тем более интересными они становились для политиков: рос новый электорат, а лишними голосами на выборах не бросаются. Тем более, что, в отличие от балованного и капризного коренного населения, которому нужно было предлагать всякие политические новшества и изыски, с натурализовавшимся мигрантами и их потомством работать было удобно: достаточно было пообещать социальные программы и помощь в натурализации соплеменников, чтобы получить их голоса.
В результате получилось следующее. Деньги, которые работодатели экономили на первом поколении мигрантов, работавших за гроши, сполна выплачивались следующему поколению в виде всё тех же социальных программ — но уже из государственного кармана (читай — из кармана налогоплательщиков). Работодателей это вполне устраивало: приятно получать доходы, когда расходы несут другие.
На всё это с интересом смотрели евробюрократы, у которых были свои планы и соображения.
Разделяй и властвуй[править | править код]
Послевоенное объединение Европы — процесс, начавшийся в 1951 году (с созданием Европейского объединения угля и стали) и не закончившийся до сих пор. Тем не менее, контуры европейского сверхгосударства были намечены давно, и отступать от этих планов никто не собирается. Обратимся же к ним.
Наученные горьким опытом двух мировых войн, архитекторы Евросоюза с самого начала планировали единую Европу как «империю без центра» — то есть без государства, вокруг которого строились бы остальные. Даже органы власти были демонстративно устроены в малых странах, причём многонациональных: финансовая власть и прочая закулиса сосредоточилась в Швейцарии, административная — в Бельгии. Что касается самой евробюрократии, то она состояла частично из «самой интернациональной нации мира», частично из специальных людей, собранных с бору по сосенке со всей Европы, но, так сказать, переросших узкие границы национальных отечеств. Эта лавочка прибрала к рукам вяские «регулирующие функции» (а регулировать в Евросоюзе умеют и любят — известные шутки насчёт установленной длины и кривизны евроогурцов имеют под собой основания), наплодила «комитетов и подкомитетов», а теперь уже создала и Европарламент. До «первого лица» Европы осталось, судя по всему, лет десять.
Надо сказать, что евробюрократы с самого начала задались проблемой — если с «единством сверху» у них было всё в порядке, то с «единством внизу» были определённые трудности. А именно: надъевропейской еврейско-интернациональной элите противостояли не какие-то абстрактные «европейцы», а вполне конкретные жители национальных государств: немцы, французы, испанцы и т. п. Осознавали они себя именно что гражданами своих отечеств, а не какой-то там «европы». «Европейцы» как таковые отсутствовали.
Тут-то евробюрократы и обратили благосклонный взор на мигрантов.
Расчёт был прост. Если первое поколение гастарбайтеров ещё сохраняло связи с исторической родиной и при этом искренне пыталось интегрироваться в новое общество, то о следующих поколениях этого сказать было нельзя. Пакистанец, приехавший, скажем, в Данию — это именно что пакистанец, пытающийся уподобиться датчанам. Его сын, однако, уже не пакистанец — он родился в Дании, он не знает пакистанских привычек и обычаев, которые нужно усвоить с молоком матери, жить в Пакистане он категорически не хотел бы, так как с рождения привык к европейскому уровню комфорта и безопасности. В конце концов, у него есть датский паспорт, он гражданин Дании. Но датчанином в буквальном смысле слова его назвать тоже нельзя. Он внешне отличается от высоких белокурых сверстников. Он знает, откуда приехали его родители. Он, скорее всего, мусульманин. Он не любит датчан как народ и не слишком привязан к Дании как таковой и вполне готов переехать в Швецию или Испанию, лишь бы сохранить свои доходы и уровень жизни: Короче говоря, это и есть искомый европеец, не отождествляющий себя с какой-то конкретной европейской страной (он везде чужой), но при этом судорожно цепляющийся за Европу.
Это последнее обстоятельство очень важно. Дети мигрантов, как правило, не интегрируются в принимающее их общество, но и не остаются пакистанцами или малайцами. По сути дела, они образуют особые субэтнические группы. В отличие от своих родителей, они не помнят ужасы жизни на исторической родине, и не желают работать дворниками или подсобными рабочими. Они привыкли к пособиям по безработице и дешёвому жилью в «ашалемах» (кварталах, напоминающих наши «спальные районы»). Они же частенько увлекаются радикальными учениями — начиная от марксизма и кончая исламом, лишь бы эти учения были достаточно агрессивны. И уж, во всяком случае, они не уважают законы и обычаи принявшей их страны. Угон машин, проституция и сутенёрство, наркоторговля и прочая мелкая уголовщина воспринимаются ими как нормальный способ заработка.
В результате начала вырисовываться интересная картинка, которую можно назвать «европейским гамбургером». Кусок хлеба сверху — надъвроевропейская элита. В середине начинка, порезанная на кусочки — европейские нации. И внизу второй кусок хлеба — совокупность диаспор, то есть потомки мигрантов, нелояльных национальным государствам, но живущих в Европе и не собирающихся её покидать. Между верхним и нижним слоем устанавливаются отношения негласного сговора против среднего слоя: евроструктуры поддерживают и охраняют права «новых европейцев», а те работают пятой колонной в европейских национальных государствах, всегда готовые оказать давление на страны, номинальными гражданами которых они являются. Давление в разных формах — начиная от очередных жалоб в «правозащитные инстанции» на тему «дискриминации» и кончая бунтом.
Между верхним и нижним слоем есть свои перемычки и протянутые ниточки. Это уже упомянутые правозащитные организации, а также всякого рода «левые интеллектуалы», занимающиеся политикой. Они же служат и оправданием внешней политики Евросоюза, которая занимается раскачкой «меньшинств» и «угнетённых народов» в других краях (например, в России).
В заключение ещё раз пробежимся по выделенным цепочкам. Итак, экономические выгоды от завоза мигрантов получает, как всегда, буржуазия. Платит за это — в виде пособий и социальной помощи их потомкам — национальное государство и его граждане. Политические выгоды от наличия слоя нелояльных граждан — «европейских кочевников» — получают евробюрократы и обслуживающие их международные организации. Страдает от этого суверенитет национальных правительств и всё те же граждане. Кроме того, демонстративно бережное отношение к собственным мигрантам даёт европейцам право поднимать бучу по поводу страданий малых и обижаемых народов в других странах. Страдают от этого другие страны — опять же, национальные государства.
Теперь зададимся вопросом: почему бунт произошёл именно сейчас и именно во Франции?
Немного истории. В мае 2005 года на референдуме, посвящённом принятию Европейской конституции, Франция нанесла серьёзнейший удар «единой Европе». На референдуме, собравшим рекордную явку — 75 % французов пришло на выборы — больше половины французов (55 %) высказались против принятия Евроконституции. Сказавшими «нет» стали коренные, настоящие французы.
Непринятие Евроконституции поставило под вопрос скорейшее окончание строительства евроимперии и полномочия евробюрократов. Голландское «нет», ещё более решительное (62 %) и начавшееся брожение среди восточноевропейских стран (даже президент проевропейской Чехии Вацлав Клаус открыто заявлил, что «демократия не существует за рамками национального государства») окончательно убедило Брюссель, что происходит бунт на корабле.
Дальше в силу вступают разного рода процедурные моменты. В 2006 году должен состояться саммит глав стран — членов ЕС. Тогда французам снова придется проводить референдум. К этому времени французское правительство должно понять, что оно должно лучше работать с людьми и принимать только правильные решения:
Так что не стоит слишком удивляться, что череда разнообразных напастей, обрушившихся на Францию, завершилась ни чем иным, как бунтом потомков мигрантов — бессмысленным и беспощадным. А также тем глупым видом, который сейчас имеют французские власти. В самом деле, когда глава французского МВД Николя Саркози назвал погромщиков «ракальями» (в смысле «сбродом»), все СМИ в дружном порыве взвыли и потребовали унизительных извинений перед подонками. Более очевидной демонстрации подрыва достоинства и суверенитета Франции трудно вообразить:
Однако, зададимся вопросом — а существуют ли во Франции (и в европейских странах вообще) силы, которые встали бы на защиту страны и её законов?
Так называемые фашисты[править | править код]
В российских новостных передачах довольно часто склоняют имя Жана-Мари Ле Пена, лидера партии Национальный Фронт. Как минимум, к его имени добавляют эпитет «пресловуты» (хорошо хоть, не «так называемый»), а чаще просто честят «французским нацистом». Основная причина — крайне негативное отношение Ле Пена к мигрантам. В течении многих лет он не уставал предупреждать, что никакой интеграции «новых граждан» во французское общество не происходит, что мигранты становятся всё злее и агрессивнее и что когда-нибудь это кончится очень плохо. Разумеется, ему этого не прощали: левые были искренне убеждены, что это и есть «самый настоящий фашизм», обыватели верили им и на всякий случай дрожали. Тем не менее, Национальный Фронт в течение продолжительного времени стабильно получает около 15 % голосов французов на выборах всех уровней. Самый известный лозунг партии — «Франция для французов».
Впрочем, 15 % — это явно не предел. Все помнят историю, как Ле Пен вышел во второй тур французских президентских выборов, но прогрессивные силы устроили майдан — то есть вывели на площадь огромное множество людей (в том числе иммигрантов) с лозунгами «фашизм не пройдёт» и т. п. Прочие евросоюзные страны тоже выразили озабоченность неправильным поведением французских избирателей, которые отдали слишком много голосов «нацику». Разумеется, на выборах триумфально победил кто надо, и французская демократия в очередной раз была спасена от волеизъявления народа. Фактически, против Ле Пена были использованы те же самые «оранжевые» технологии (правда, в «мягком» варианте), которые показали свою эффективность в Восточной Европе и на пространствах бывшего Союза.
Между тем имело бы смысл поинтересоваться, кто такой Ле Пен и чего он, собственно, хочет.
Крестьянский сын, родившийся в 1921 году, получивший блестящее образование (юрист и политолог) успевший повоевать во Вьетнаме и Алжире (где был награждён за отвегу орденом Военного Почетного Креста), бывший когда-то самым молодым депутатом французского парламента, он основал партию Национальный Фронт в 1972 году. Пятнадцать лет подряд Ле Пен избирается депутатом Европарламента, где возглавляет блок правых партий Франции, Бельгии и Италии. Почтенный человек.
Если ознакомиться с программой партии и высказываниями её лидера, они поражают своим старомодным здравомыслием. Никакого «нацизма» или «расизма» там нет — несмотря на то, что левые ищут его с лупой в руках и пытаются интерпретировать любую оговорку Ле Пена в соответствующем духе. Скорее, Ле Пен проповедует систему взглядов, близкую к той, которая в девятнадцатом и начале двадцатого века считалась общепризнанной. Превыше всего он ставит государственную независимость, то есть национальный суверенитет. Он против того, чтобы Франция становилась частью Евросоюза, причём частью бесправной и бессильной. Ле Пен выступает за добрососедские отношения между европейскими странами (к которым он причисляет и Россию) без попыток вмешательства во внутренние дела друг друга. Он не любит Соединённые Штаты за агрессивную внешнюю политику и не считает, что мир должен управляться из Вашингтона или Брюсселя: И так далее. Антимигрантская направленность партии имеет тот же самый смысл: Ле Пен понимает, какую роль играют мигранты в национальных государствах Европы и ему это решительно не нравится. При этом он неоднократно публично заявлял, что не является сторонником расовой или национальной дискриминации:
Добросовестный читатель, дойдя до этого места, может пожать плечами и спросить — и что же в этом плохого? Где, собственно, начинается тот самый фашизм, борьба с которым является священным долгом каждого честного человека?
Между тем, найти его несложно. Только он лежит в другом месте.
Давайте вспомним программу самого настоящего нациста — Адольфа Гитлера. Ту, которую он реализовывал на практике.
Прежде всего, полезно освежить в памяти, что Гитлер хорошо относился к европейским народам, считая их арийцами. Причину плачевного состояния Европы он усматривал в её раздробленности. Европейская война имела единственный смысл — объединение всех европейских народов под руководством Германии. К европейцам немцы относились с полагающимся пиететом. Даже оккупация Парижа не оставила особенно дурных воспоминаний у его коренных жителей.
Иное дело — Восток. Славян Гитлер считал недочеловеками и обращался с ними соответственно. Россию он считал недостойной существования: на её месте должно было располагаться несколько гауляйтерств. Русских, по его мнению, следовало держать в железном кулаке, разрушить их культуру и ограничить численность до минимума. Русские рабы должны были трудиться на благо Европы:
Опять же, дочитав до этого места, непредвзятый читатель может вспомнить о реальной политике современного Запада. Россия сейчас разделена на несколько контролируемых извне территорий (из которых «эрефия» — просто самый большой кусок). Русские ограничены в правах, русская культура разрушена, сами русские вымирают по миллиону в год. Европейские политики открыто говорят, что у России имеется только одно предназначение — качать энергоресурсы в Европу:
Дальше, я думаю, можно не продолжать. Евробюрократы реализовали как раз ту политику, которую предлагал Гитлер. Правда, в качестве «правящей расы» выступают не немцы, а другие народы — но разница не принципиальна:
Теперь понятно, почему Ле Пен и похожие на него политики не в чести. Их взгляды соответствуют тому положению дел, когда европейские государства были независимы и свободны. Однако, это в прошлом. Новая европейская империя — децентрализованная, замаскированная, управляемая непонятными организациями в неизвестных целях — больше всего боится возрождения самой идеи суверенитета, в особенности народного суверенитета. Причём, надо сказать, еврократов не устраивает даже мирный и процветающий союз суверенных европейских стран, не имеющий особых внутренних проблем. Скорее, их устроил бы непрочный союз стран, изнывающих от внутренних противоречий, постоянно ощущающих свою внутреннюю незащищённость и оттого жмущихся к Брюсселю всё теснее:
Впрочем, не будем отвлекаться и вернёмся к проблеме миграции. На сей раз разберём российский случай.
Школа господства[править | править код]
Российская Федерация считается государством, притом суверенным. РФ не входит ни в один крупный политический блок наподобие ЕС, не имеет существенных международных обязательств — военных или экономических. РФ — мононациональная страна, в которой более 80 % населения принадлежат к русскому народу. Русские отличаются чётко выраженным этническим типом, говорят на одном языке с минимальными диалектными вариациями. (Для сравнения: в той же Германии, где все считают себя немцами, существует несколько «немецких говоров», отличающихся даже грамматикой). Русская культура едина — на всём пространстве от Калининграда до Владивостока.
По идее, в такой стране у власти должны находиться политики типа Ле Пена (или американских «старых консерваторов») — умеренные националисты, опирающиеся на большинство населения страны.
На практике мы видим нечто совершенно иное.
Во-первых, правящая элита России (я имею в виду тех людей, в чьих руках сосредоточена власть и крупная собственность) состоит из кого угодно, кроме этнических русских: их там меньшинство, причём меньшинство, лишённое даже остатков национального самосознания. По сравнению с нашими куршавельскими туристами любой евробюрократ невнятного происхождения смотрится «натуральным фашистом».
Во-вторых, положение русских людей в России — именно в качестве русских, как народа — ужасающее. Уровень реальной дискриминации, которую испытывают русские люди в «как бы своей» стране, сравним разве что с положением неарийских меньшинств в фашистском Рейхе. Даже само слово «русский» считается неприличным: в Конституции РФ упомянут какой-то «российский многонациональный народ» невнятного происхождения.
И, наконец, в-третьих — проблема мигрантов и миграции в России стоит совсем иначе, чем в Европе или других развитых странах.
Мы уже говорили, что первоначальной причиной появления миграционных квот в Европе была её «социалистичность». Европейские трудящиеся получили слишком много прав, а их услуги обходились слишком дорого. В России после «шокотерапии» зарплату не платили месяцами и даже годами, профсоюзов нет как таковых, а неквалифицированный труд стоит очень недорого. Тем не менее, дешёвый и неквалифицированный труд мигрантов востребован — причём до такой степени, что пора бы говорить о монополии. Интересно, что сами мигранты рассматривают работу в России как узаконенную халтуру. Помню, как один молдаванин с усмешкой рассказывал, что молдавские ремонтные бригады едут в Москву учиться делать ремонт, а работать «по-настоящему» предпочитают в той же Европе. Понятно, что такая «учёба» идёт за счёт кармана того, кто нанял очередных молдавских строителей:
Впрочем, трудящиеся мигранты — это дно пищевой пирамиды. Большая часть «гостей» занимается торговлей на рынках (занятие, которое ни одно национальное государство не позволяет отдавать чужакам), а идут работать в милицию, ГАИ и прочие взяткоёмкие и властные позиции. Их дети либо продолжают дело родителей, либо идут в криминал, мошенничество или наркоторговлю. «Поднявшиеся» мигранты быстро занимают места начальников. Даже женщинам (как правило, безграмотным и не желающим трудиться) находится применение: они покупают фальшивые дипломы и идут работать в поликлиники, школы, детские сады, опять же взяткоёмкие и властные места, где можно безнаказанно вымогать деньги.
Пётр Милосердов, коммунист, писал об этом в недавней статье: «Схема работает прекрасно. На рынке нас обсчитывают усатые торговцы, бойкие молодые люди, попросив мобильник «слюшай брат, другу плохо, дай пазванит» исчезают с ним навсегда. Милиционер, хитро щуря глаз и качая головой, говорит: «Вах, как нэхорошо вышло. Знаеш, брат, сейчас такой народ пошел, шакалы». Те же мигранты, засевшие в поликлиниках, сочувственно кивая головой и искренне заглядывая в глаза, рассказывают, какая маленькая у врача зарплата, а ваше заболевание (дай бог, чтобы хотя бы толком вас осмотрел) «такое серьезное, тут направление в центр надо, а там очередь, просто так не попадешь:» Всех этих «освобожденных трудящихся Востока» можно без труда увидеть в кафе «для своих» около рынков, где они собираются поесть шашлык, отпраздновать свадьбу, радушно встретить вновь прибывшего в Москву сородича. Там, в кафе, за большим и сытным столом сидят и подполковник милиции, и главврач поликлиники, и торговцы с рынка, и приблатненные пацаны в кожаках, прибывшие на тонированных девятках. Все — родственники, односельчане. Ну а где мы, москвичи, в этой схеме, объединившей дружную семью южных народов? Отвечаю: мы в этой схеме — лохи. «Терпилы», говоря на милицейском жаргоне. Эта схема — замкнутый круг, в котором мы, москвичи — русские ваньки-дураки, с которых можно стричь денежки. И попробуй-ка, возьми такого за шиворот. Вой поднимется на всю ивановскую! Уже завтра вы окажетесь записанным в русские фашисты, скинхэды, противники всего прогрессивного и нового».
При этом, в отличие от той же Европы, существует немалое количество этнических русских, оказавшихся после распада Союза вне России и подвергающихся репрессиям и преследованиям со стороны местных националистических властей. Однако, именно русским на пути миграции в Россию ставятся максимальные препоны. Создаётся впечатление — судя по всему, справедливое — что россиянские элиты сознательно поощряют именно неассимилирующихся, далёких от русской культуры мигрантов, в особенности же враждебных русским.
И опять же, мы наблюдаем — как и в Европе — своего рода «заговор взаимопонимания» между мигрантами и элитой. Правда, если в той же Франции мигранты играют роль «опасных низов», которых боится национально настроенный, но благонамеренный обыватель (и идёт на уступки) то в России мигранты выступают в качестве карательного инструмента антирусской власти.
Ближайшим аналогом привилегий мигрантов в России является армейская «дедовщина». Известно, что она сознательно поддерживается мелким армейским начальством в качестве не вполне легального, но очень удобного инструмента удержания в покорности новобранцев. Примерно ту же роль играют «дружные семьи южных народов», а равно и всех прочих народов и народцев, завозимых в Россию: это инструмент запугивания и давления. Антирусские элиты таким образом добиваются сразу нескольких целей — обеспечивают покорность русских, снимают с себя ответственность за их положение, а также готовят кадры для инкорпорации в свои ряды: антирусская элита пополняется успешными нерусскими мигрантами. Любые же попытки противостоять игу наталкиваются на хорошо срежиссированную истерику либералов и столь же быстро следующие за ней репрессии властей.
Вот совсем свежий пример. В те самые дни, когда во Франции бушевал мигрантский бунт, в Москве прошёл первый за всю историю «эрефии» Русский Марш — шествие и митинг, посвящённый, в числе всего прочего, проблеме миграции. Мероприятие собрало более пяти тысяч человек — для современной Москвы это рекорд.
Что же дальше? Митинг был замолчан: российские СМИ не посмели показать шествие русских людей. Через пару дней, несколько оклемавшись, они же начали «закошмаривание» общественности — мирный и хорошо организованный митинг был представлен «фашистским», причём в ход пошли элементарные подтасовки. Более того, были срочно вытащены из-под сукна какие-то «антифашисты», сильно напоминающие французских леваков агрессивной риторикой и не менее агрессивными действиями: А через три дня после митинга начальник управления внешнетрудовой миграции ФМС России В. Поставнин сообщил о том, что в течение года будут «амнистированы», то есть необратимо легализованы, «лица, нелегально приехавшие в Россию» — речь идёт о том, что в Россию будет легально «вброшено» около миллиона человек! Разумеется, имелись в виду не русские из бывших республик, а кавказцы из-за кавказского хребта, китайцы, оккупировавшие Дальний Восток и т. п. Одновременно с .этим был выдвинут законопроект, фактически запрещающий всякую публичную политику в Москве:
Однако, попытки замолчать и исказить происходящее уже проваливаются. В эпоху информационных сетей очень трудно что-либо скрыть или замолчать. Уже существуют и распространяются подробные и правдивые описания происшедшего, видеозаписи шествия, тексты речей выступавших. Организации, принимавшие участие в Марше, получили заслуженную известность:
Не будем гадать о будущем. Напомним одно: рано или поздно по счетам придётся расплачиваться всем.