Текст:Сергей Егишянц:О мировом кризисе
Слово «кризис» стало нынче модным — кто только не говорит о «мировом кризисе»! Однако большинство материалов на эту тему имеют один общий недостаток — они описывают симптомы кризиса, но не его глубинные причины. Именно поэтому в основном приходится слышать о «финансовом кризисе» — тогда как в действительности крупные проблемы финансового сектора стали лишь следствием куда более фундаментальных экономических дисбалансов. Постараемся разобраться, как же развивались те процессы, которые породили нынешний кризис — заодно и поймём, откуда взялись все эти ныне обсуждаемые симптомы.
Немного теории…[править | править код]
Для начала немного теоретических предложений. Прежде всего, в математической теории случайных процессов хорошо известна задача о простой игре: например, двое подбрасывают монетку и проигравший каждый раз отдаёт победителю рубль. Если игра идёт до полного разорения одного из участников, то вероятность итогового выигрыша каждого из них пропорциональна исходной сумме, которой они располагают — например, если у одного в начале есть 10 рублей, а у другого 90, то шансы первого на победу 10 %, а второго 90 %: факт, в общем-то вполне естественный и на уровне «здравого смысла», но в наш век, как известно, здравого смысла мало — нужно ещё, чтоб «наука доказала». Отсюда, в частности, следует, что при прочих равных условиях в абсолютно свободной рыночной экономике богатые становятся всё богаче, а бедные всё беднее — иначе говоря, свободная рыночная экономика являет собой систему с положительными обратными связями: запомним это.
В экономический науке ещё несколько десятилетий назад царил разброд касательно проблемы «оптимального роста» — но ряд ключевых работ видных экономистов сильно продвинул теорию в этом направлении. Интересно, что схожие результаты были получены при совершенно разных подходах нескольких научных школ — от динамических моделей межотраслевого баланса (чаще всего ассоциирующихся с именем В. В. Леонтьева) до многочисленных макромоделей роста экономики в целом. Во всех случаях находится некая оптимальная траектория роста, обычно именуемая «магистралью» — которая позволяет добиться максимального совокупного потребления за длительный период времени. При этом в разных теориях речь идёт о различных «магистралях» (вроде «луча Фробениуса» для леонтьевских моделей или уравнения Рэлея для макроэкономических производственных функций) — однако сама по себе идеология «магистрали» возникает повсюду. В наиболее простой форме она выражается в так называемом «золотом правиле накопления», сформулированном около 40 лет назад Эдмундом Фелпсом — оно утверждает, что в долгосрочном плане наилучшие результаты достигаются, если норма инвестиций (отношение инвестиций к уже накопленному основному капиталу) всё время поддерживается равной текущей норме отдачи на капитал (отношение прибыли к капиталу). Если инвестиций делается больше описанного динамического равновесного уровня, то это грозит в будущем дефляционным кризисом перепроизводства; если меньше — то порождает инфляцию по причине нехватки производственных мощностей.
Таким образом, оптимальное управление в экономической сфере состоит в том, чтобы стараться держаться около магистрали, не допуская слишком уж серьёзных отклонений от неё. Для чего нужно проводить контр-трендовую политику: если нынче идёт рост и бизнес активно инвестирует, то следует поднимать налоги и делать кредит дороже, чтобы уменьшить норму капиталовложений и тем самым не допустить инвестиционного перегрева экономики — если же наблюдается циклический спад, то разумно, напротив, смягчать фискальную и денежную политику для стимулирования просевшего спроса и, следовательно, повышения упавшей нормы отдачи на капитал. Иначе говоря, что бы ни происходило, следует возвращать экономику к оставленной было ею магистрали — ибо в долгосрочном плане это принесёт наилучшие плоды. Обычно такую тактику называют «кейнсианской», хотя это не вполне верно — но не будем углубляться в детали, а лучше поглядим, что же на самом деле происходило в предыдущие десятилетия в развитых странах, прежде всего, в США.
…и истории[править | править код]
Америка развивалась вполне динамично и сбалансировано до 1960-х годов, когда там вылезло чрезмерное увлечение властей стимулированием спроса: то есть штатовское начальство активно помогало обществу в периоды циклических спадов, а вот в фазе роста оно и не думало бороться с перегревом экономики. Как следствие, ко второй половине 1960-х уровень загрузки производственных /мощностей/ уверенно держался выше 90 %, безработица была ниже 4 % — ну и первый же дополнительный спрос из-за начавшейся вьетнамской войны породил мощную инфляционную волну. Игрища президента Никсона с замораживанием цен и нефтяной шок начала 1970-х лишь усугубили проблемы — в результате все 1970-е годы и начало 1980-х прошли под знаком стагфляции (высокой инфляции и стагнации в экономике) и беспорядочных метаний администрации США. Этого оказалось достаточно, чтобы повылазили из щелей неолибералы, до поры сидевшие тихо из-за того, что безумная политика их идейных предков породила Великую депрессию — они принялись «объяснять» обществу, что во всём виновато неэффективное и дорогое государство: мол, устраните бюрократов и освободите деловую инициативу наших людей — и вы станете свидетелями невиданного процветания; в общем, примерно это то же самое, что они говорили и делали в 1920-е годы. Американцы были измучены 15 годами инфляции, а неолибералы в своём религиозном экстазе (поклонение «невидимой руке рынка» — это вполне обычный языческий культ) были весьма напористы — и Штаты выбрали «рейганомику», то есть «либерализацию» и «дерегулирование» всего и вся. Интересно, что результат в виде бурного взлёта, а затем (в 1987 году) дикого обвала они получили очень скоро — но это никого не остановило, а крах «восточного блока» и активная фаза глобализации лишь усугубили положение. Что же произошло?
А случилось то, что и должно было случиться — помните наши рассуждения о рыночной экономике как системе с положительными обратными связями? Предоставленная сама себе, она вовсе и не думает тяготеть к «магистрали» — напротив, начинает бодро от неё убегать, причём этот процесс продолжается вплоть до исчерпания всех ресурсов экономики (национальной или — как в нашем случае — даже глобальной), после чего, само собой, наступает не менее брутальная расплата. Разумеется, обрадованные либерализацией экономические агенты, имевшие наилучшие стартовые позиции, рванули вперёд — и слабые начали быстро отставать. Беря в качестве базового 1985 год как разгар правления Рейгана, можно констатировать, что, с учётом инфляции, к середине 2000-х годов реальные доходы бедных американцев (нижние по доходам 20 % домохозяйств) выросли максимум на 1 %, нижнего сегмента среднего класса (вторая квантиль по доходам) — на 2-3 %, среднего сегмента среднего класса — на 4-5 %, зато верхний средний класс «растолстел» на 9 %, богатые 20 % населения — на 28 %, в том числе верхние 5 % — на 46 %. Медианный доход домохозяйств подрос на 5 %, тогда как средний (на него большее влияние оказывают богатые) — на 18 %. Как следствие, измеряющий уровень неравенства в обществе коэффициент Джини увеличился с 0.39 (это близко к современным уровням Канады, Австралии, Японии, Франции и Швеции) до 0.47. Кстати, именно в этот период произошла так называемая «революция топ-менеджеров», когда обычной практикой стало получение несколькими высшими управленцами крупных корпораций дохода, превышающего выплаты всему остальному многотысячному персоналу компании, вместе взятому. А ведь всё это суть не только социальные факты, но и экономические: в самом деле, всё большая часть общественного продукта переходит к богатым — меж тем известно, что в среднем чем богаче человек, тем меньшую часть своего дохода он тратит (просто не на что израсходовать такие деньги); поэтому при прочих равных условиях чем выше уровень расслоения по доходам, тем ниже совокупный спрос. Глобализация лишь усугубила проблему, развязав руки «эффективным менеджерам» в деле «снижения издержек» путём урезания выплат сотрудникам — в общем, на выходе получился сильно угнетённый спрос: и реальные доходы падают, и расслоение растёт — и куды ж податься бедному янки?
«Известно куды» — воскликнули неолиберальные власти — «в банк!». И правда, ежели своих доходов не хватает, а более-менее устойчиво упавший спрос грозит экономической депрессией, то что же делать, кроме как взять кредит? И начался бурный кутёж взаймы — продлившийся целых 25 лет. Если до «рейганомики» норма сбережений американцев в основном колебалась между 8 и 10 % (то есть люди в среднем тратили на 8-10 % меньше, чем зарабатывали), то с середины 1980-х она активно пошла вниз — и с начала XX века уже колеблется около нулевой отметки: это значит, что на каждый доллар новых сбережений в среднем берётся доллар нового кредита — редкие всплески возникают только на халявных выплатах от властей.
Цену этого кутежа легко увидеть на графике соотношения долгов домохозяйств и их реальных располагаемых доходов — это отношение выросло с 60-70 % в начале 1980-х до 134 % в текущем году. Понятно, что в обычных условиях заёмщики быстро бы взвыли от того, что всё более весомая часть их дохода уходит на обслуживание долга — чтобы этого не произошло, Федеральная резервная система США (ФРС — тамошний центральный банк) в течение почти двух десятилетий управления ею Аланом Гринспеном проводила политику «загзагообразного» снижения базовой процентной ставки: ставка агрессивно уменьшалась, затем для борьбы с возникшей инфляционной волной её опять поднимали, но до более низких вершин, чем прежние — затем этот цикл повторялся ещё несколько раз. Беда финансовых эквилибристов, однако, состоит в том, что у такой тактики есть естественный предел — это нулевая отметка: нельзя понизить ставку ниже нуля — а ведь туда уже почти пришли в 2003 году. Не потому ли старый хитрец Гринспен вскоре после этого поспешил уйти на покой — ведь он, наверное, чувствовал, каких дров наломал и что теперь последует?
Симптоматика-1: денежная масса и инфляция[править | править код]
А что последует, уже более-менее понятно — ведь ресурс-то у 20-летнего «зигзага» иссяк. И всё, что мы видим сейчас — это симптомы именно вышеописанного кризиса: в этом легко убедиться. О чём сейчас больше всего говорят? Об инфляции, конечно! — ну так она стала прямым следствием означенной политики. Процентные ставки вовсе не приспособлены к тому, чтобы регулировать всю экономику — для этого есть масса других инструментов, выбитых неолиберальной демагогией о невмешательстве государства: использование же одних лишь ставок подобно ковровой бомбардировке — во что попадёшь, заранее сказать невозможно. Но, конечно, базовые ставки ФРС оказывают непосредственное влияние прежде всего на рынок кредитов — и ставки по ним тоже в целом снижались. А это значит, что кредит становился всё дешевле, спрос на него рос — и, как следствие, широкая денежная масса разбухала всё активнее: впрочем, в последнем понятии стоит разобраться подробнее.
Возможно, для многих это будет сюрпризом, но деньги, которые лежат в банке на вашем счету, это всего лишь квази-деньги, своего рода денежные деривативы. Пусть некто принёс в американский банк 100 долларов — банк открывает ему депозит и, в соответствии с требованием ФРС о 10%-ной норме резервирования, выделяет 10 долларов как резерв под этот депозит. Остальными 90 долларами он волен распоряжаться как угодно — дать кредит, положить на депозит в другой банк или купить облигации. Кредитополучатель потратит деньги, например, на приобретение оборудования, так что эти 90 долларов в конце концов получит продавец оборудования, который разместит их на своём счету в банке. Продавец облигации сделает то же самое сразу — таким образом, в любом из трёх вышеперечисленных случаев эти 90 долларов снова будут размещены разными людьми, которым они в конечном счёте достались, на банковских депозитах. Банки снова выделят в качестве резервов под них 10 % (то есть 9 долларов), а остальное опять пустят в работу. И т.д. — легко видеть, что, изначально имея в распоряжении реальных денег («наличных») всего 100 долларов, банковская система устроила с их помощью «депозитных денег» на сумму
долларов: такой механизм называется денежным мультипликатором. При этом каждый владелец депозита уверен, что у него на счету лежат именно деньги, а не какой-то суррогат — в реальности же это (так называемый «денежный агрегат М3» или «широкая денежная масса») просто банковские обязательства выплатить клиенту определённое количество наличных денег в заранее оговорённый срок: но ведь это и есть определение фьючерса (если обязательство безусловное, то есть депозит безоговорочно закрывается при истечении его срока) или опциона (если обязательство вступает в силу лишь при желании клиента, а иначе продлевается), то есть производного финансового инструмента или «дериватива».
Теперь если некто придёт в банк и закроет свой депозит, унеся из него 100 долларов наличными, то вступит в силу «обратный денежный мультипликатор»: банк, чтобы дать мне денег, продаст свои облигации, их покупатель вынужден тоже что-то продать, дабы найти денег на покупку и т. д. — в итоге изъятие человеком 100 долларов наличных денег из банковского оборота повлечёт за собой снижение «депозитной денежной массы» на 1000 долларов. Когда таких людей становится много («паника вкладчиков»), широкая денежная масса резко валится, порождая банковский кризис ликвидности, крах рынков разных активов, а в худшем случае ещё и дефляционный коллапс экономики в целом. Конечно, власти не хотели допустить такого — и продолжали с усердием безумцев всё более и более стимулировать бешеный банковский оборот. Как следствие, начиная с 1994 года, агрегат М3 полетел вверх со страшной скоростью — и однако ж в середине 2000-х дела пошли так плохо, что пришлось открывать кран ещё шире; заранее предвидя, чем это грозит, ФРС попросту перестала публиковать статистику М3. Но ведь её компоненты известны, поэтому независимые исследователи сейчас спокойно вычисляют нужный показатель — и видят, что в последние 3 года отношение М3 к «настоящим деньгам» и некоторым инструментам мгновенной ликвидности (дорожным чекам, депозитам до востребования и т. д.), то есть М1, растёт уже почти вертикально и давно превысило прежние исторические максимумы. Представляете, как будет «весело», когда так лихо раскрутившаяся спираль начнёт сжиматься?..
Ну а инфляция — она тут же: ведь если все эти «банковские деньги» нельзя превратить в наличные — то вот потратить их ничто не мешает! И коль скоро широкая денежная масса растёт такими темпами — такими же темпами растут и потенциальные покупки. До 2000 года немалая их часть приходилась на фондовый рынок — особенно на технологический сектор: последний, однако, на радостях раздул безумный пузырь — и тот лопнул в 2000—2002 годах, заметно охладив страсть публики к простым спекуляциям. Немалые средства оказались на свободе — и искали себе приложения: их владельцы стали придирчивее исследовать происходящее вокруг — и вот тут-то до них «дошло». Уж как пытались скрыть инфляционную сущность своей политики штатовские власти! Индекс потребительских цен обкарнали до невозможности — одни рожки да ножки остались. Ввели «гедонистические» поправки к ценам — мол, коль скоро товары становятся всё лучше и потребитель получает от владения ими всё большее наслаждение, будем делать на это поправку и дорожающие вещи посчитаем дешевеющими! — только вот потребителям забыли раздать «гедонистические» доллары. И усредняли цены разных групп геометрически, а не арифметически (так меньше выходит в итоге); и махинации с товарными корзинами перешли все границы (в потребительской корзине бифштекс и гамбургер, но если бифштекс подорожал сильнее, то учитываем только цену гамбургера, а если наоборот — только цену бифштекса), и массу других уловок придумывали — но реальность всё же выплыла наружу. Неолибералы умудрились наступить ровно на те самые грабли, которые их живой классик Милтон Фридман когда-то заботливо приготовил кейнсианцам, сказав следующее о попытках лукавством смягчить инфляционные ожидания публики: «Можно дурачить всех некоторое время, можно дурачить кого-то одного всегда, но невозможно всегда дурачить всех» — вот и наступил час расплаты теперь для его последователей. Горячие деньги в попытке спастись от инфляции полетели на товарные рынки — что вкупе с растущим азиатским спросом и некоторыми другими текущими причинами вызвало жуткий рост цен на топливо, металлы и продовольствие. Отпускные цены производителей устремились к вершинам 1951 и 1977 годов — и уже почти достигли их: а ведь неолибералы так гордились якобы достигнутым ими высоким экономическим ростом при низкой инфляции. Этот процесс идёт тем резче, чем яснее видится «бегство от доллара», начавшееся тогда же — поскольку большинство бирж торгует по-прежнему на баксы, обладатели иных валют стремятся защититься не только от инфляции, но и от падения курса штатовской валюты против своих родных денег: это лишь усиливает рост на товарных рынках — и, как следствие, инфляцию.
Симптоматика-2: финансовый сектор[править | править код]
Финансовая система вследствие систематического обмана (а искусственно заниженные процентные ставки — это именно обман участников рынка) оказалась введена в заблуждение — а когда очнулась, сразу впала в ступор, ибо потеряла все ориентиры. Надо понимать, что чем больше рынков «дерегулируется», тем больше их становится спекулятивными — таковыми стали уже не только рынки облигаций и процентных ставок, но также и акций, валют и даже товаров. Наконец, предметом спекуляции стал и рынок недвижимости — результат мы видим сейчас, когда раздувшийся на этом рынке гигантский пузырь лопнул, вследствие чего многие из недавних заёмщиков попросту не платят по кредитам. Неудивительно, что параллельно такой «либерализации»-спекулятизации рос и удельный вес финансового сектора — фактически всё стало ему доступно, поэтому если до «рейганомики» удельный вес финансовых компаний в общей массе корпоративной прибыли составлял обычно лишь 20-30 %, то сейчас он перевалил за 50 %, даже если считать в среднем за последние 10 лет. Именно поэтому все проблемы финансового сектора немедленно транслируются на всю экономику — а негативный ответ сектора домохозяйств тут же возвращается обратно финансовым компаниям, ещё более усугубляя их положение. В целом банки и прочие учреждения того же типа уже показали убытки на сумму 400 млрд долларов — но, судя по последним исследованиям (это только начало, а вовсе не конец, как ещё недавно казалось многим: особенно тут выделяется совсем свежий закрытый доклад второго по величине в мире хеджевого фонда Bridgewater Associates, оценивающий грядущие убытки в 1.6 трлн.
И вот теперь банки столкнулись с наличием у себя огромного количества ставших «плохими» активов. Они появились не сами по себе — просто у банков должна соблюдаться адекватность активов и пассивов по их срочности: а если средний депозит (основной пассив) имеет срок от 3 до 12 месяцев, а средний кредит (основной актив) даётся на 20-30 лет, то какая уж тут адекватность! Вот и пришлось банкам во время всплеска спроса на самые длинные ипотечные кредиты играть в сложные игры с «секьюритизацией» — кредиты разных сроков «упаковывались» в большие пакеты, под которые выпускались ценные бумаги: например, CDO (collateralized debt obligations, то есть облигации долга с покрытием) — от которых теперь все прежние покупатели в ужасе шарахаются, потому что там намешаны самые разные кредиты и все такие бумаги стали опасными. Появились и сразу разрослись до десятков триллионов долларов по номиналу CDS (credit default swaps — «свопы кредитного дефолта»), с помощью которых банки пытались застраховать риски невозврата кредитов — и теперь страховщики честно признаются, что даже нынешний уровень неплатежей по кредитам им не по зубам; а ведь пока мы видим только цветочки! Банки насоздавали себе карманных фирмочек SIV (structured investment vehicles — структурные инвестиционные компании), которые под залог долгосрочных банковских активов выпускали и продавали свои короткие облигации, взамен покупая чужие длинные, тем самым тоже пытаясь устранить вышеописанный дисбаланс в срочности активов и пассивов банка — но эти фирмочки благополучно сколлапсировали в первые же месяцы кредитного кризиса, то есть их облигации просто перестали покупать; а теперь власти ещё и требуют включить эти фирмочки в балансы банков (раньше-то они были за балансами), что сразу заставит последних срочно искать источники пополнения собственного капитала — у фирмочек-то этих нынче стоимость чистых активов отрицательная; а цена только этого вопроса, между прочим, около 5 трлн долларов.
Неудивительно, что кредитный рынок теперь находится в прострации — никто никому не доверяет; кредиты стараются не давать — а ведь вся нынешняя система построена на этом. Полностью потеряна управляемость — если сопоставить динамику базовой ставки ФРС и средней ставки по 30-летним ипотечным кредитам, то можно увидеть, что с 1990-х годов вторая всё менее охотно реагирует на первую, а последний цикл монетарного ужесточения и смягчения был полностью проигнорирован: ипотечная ставка просто стоит на месте, не реагируя ни на какие меры центробанка. Похожую ситуацию в середине 1970-х тогдашний глава ФРС Пол Волкер /глава советников Обамы/ разрешил, резко взметнув базовую ставку до 20 % — но сейчас это уже невозможно, ибо при нулевой норме сбережений значительная часть спроса сидит на кредитной игле, так что её исчезновение даже на пару лет грозит жуткой ломкой. Таким образом, центральные банки утратили не только тот единственный универсальный инструмент регулирования экономики, что им милостиво оставили неолибералы (базовые процентные ставки) — они теперь с помощью своих мероприятий денежной политики не в состоянии повлиять даже на кредитный рынок, который, казалось бы, уж точно должен подчиняться такого рода мероприятиям. Из-за этого центробанки вынуждены попросту подменять весь кредитный рынок, самолично раздавая займы страждущим — не всем, конечно: кое-кого (как инвестбанк Bear Stearns) можно и технично утопить — кризис кризисом, но свои гешефты оставить никак невозможно!
А поутру они проснулись…[править | править код]
Таким образом, по сути вся послевоенная система регулирования экономики лежит в руинах — и, похоже, теперь уже никак не избежать резкого сдутия в ближайшие 1-3 года всех образовавшихся пузырей дисбалансов по сценарию дефляционного коллапса, подобного Великой Депрессии, только теперь уже всемирной. Хочется ещё раз подчеркнуть, что обычные вещи, которые пишут о кризисе, в принципе вторичны — да, важны и цены на жильё, и фондовый рынок, и доллар, и списания банками убытков: но все эти вещи можно растягивать во времени и пытаться разрешить какими-то ситуативными мерами — но что делать с фундаментальным перекосом, перекосом спроса и предложения? Ведь чрезмерное потребление (с помощью кредитов) — не изолированный факт: под завышенный спрос формировалось и завышенное предложение — строились заводы, расцветали большие города и даже целые страны (особенно азиатские). Более того, в этой сфере работает такой же мультипликатор — только спросовый: на кредитные «доходы» американцы покупали, к примеру, китайские носки; полученные деньги китайцы платили японцам за их оборудование; те на выручку, в свою очередь, приобретали какие-то европейские товары и т. д. по цепочке — так что неолиберализм по-штатовски породил гигантские избыточные мощности по всему миру. Цена вопроса огромна — возврат к обычной норме сбережений американцев (а он неизбежен) означает снижение их спроса на добрый триллион долларов с гаком, а вкупе с британцами и прочими гиперпотребителями около 1.3-1.4 трлн.: с учётом мультипликатора это означает общее сжатие предложения на 10-20 трлн долларов — то есть падение мирового ВВП на 15-35 %. И ведь это ещё оптимистичная оценка — она даёт точку равновесия, однако такие высокоамплитудные колебания почти всегда оную точку проскакивают и летят дальше.
Для нас же с вами важнее всего то, что если в первой (ныне развивающейся) инфляционной фазе кризиса основное бремя несут страны-потребители, то дефляционный коллапс развернёт ситуацию на 180 градусов — уже страдающие государства лишь продолжат движение вниз, тогда как ныне радующиеся страны-производители (восточные азиаты, нефтяные шейхи, Россия в этой же группе) просядут очень резко и глубоко. Готова ли российская власть к этому? Думается, вопрос этот бессмысленно даже задавать — ни власть, ни общество в России не готовы даже к много меньшим потрясениям: во всяком случае, трудно иначе воспринять высокомерную раздачу советов куда более экономически развитым странам и горделивое уверение всех вокруг, что Россиия — «тихая гавань», которой ничего не грозит.
Между тем, великолепные шансы на создание высокоразвитой экономики и здорового общества, возникшие в первое десятилетие XXI века, были утрачены — напротив, государство феодализируется, экономическая структура примитивизируется, социальная система деградирует почти по всем направлениям, финансовая система становится всё более ненадёжной на фоне текущих вызовов, транспортная и коммунальная инфраструктура продолжают разваливаться, демографический кризис остаётся крайне тяжёлым, а здоровье народонаселения в ключевых аспектах ухудшается. Таким образом, запас прочности общества (и экономики) уменьшается — стало быть, похмелье скорее всего будет исключительно тяжёлым…
23.07.2008