Текст:Константин Крылов:Dixi/О конспирологии

Материал из свободной русской энциклопедии «Традиция»
Перейти к навигации Перейти к поиску

Dixi

Договор и заговор


О конспирологии
Автор:
Константин Крылов




Содержание

  1. 0: О плюрализме
  2. 11
  3. 12: Об ошибках и заблуждениях
  4. 13: О простом и сложном
  5. 14: Об обязанностях
  6. 15: После водки
  7. 17: О порядке
  8. 18: О патриотизме
  9. 1: Об отмене выборов в России
  10. 20
  11. 20: Об антикоммунизме
  12. 21: Об антикоммунизме
  13. 22: О национальном духе
  14. 24: О доверии
  15. 25: О марали
  16. 26: О марали
  17. 27: О демократии
  18. 28: О западничестве
  19. 29: О самообмане
  20. 31: О парламентских выборах
  21. 32: О национализме и империализме
  22. 33: Об эффективности
  23. 34: Об элите
  24. 35: О фэнтези
  25. 36: О центре и периферии
  26. 37: О фэнтези II
  27. 38: О фэнтези II
  28. 39: О центре и периферии
  29. 3: Внеочередной выпуск: Михаил Щербаков vs Аукцыон
  30. 40: О консерватизме
  31. 41: Об информационном рынке
  32. 43: О моде
  33. 45: О литературе
  34. 46: О доносах
  35. 48: О тоталитарной эстетике
  36. 49: О потребностях
  37. 50: О недоверии
  38. 51: О договорённостях
  39. 52: Об армии
  40. 53: О стиле жизни
  41. 54: Об отношении к Западу
  42. 55: О гражданском обществе
  43. 56: Об императивах
  44. 57: О выборах
  45. 58: О повторении
  46. 59: Об обустройстве России
  47. 61: Как я уже сказал
  48. 6: О прекрасном
  49. Из архивов проекта «doctrina.ru»: поворот
  50. О Владимире Путине
Дата публикации:
Москва, 18 декабря 1999



Серия:
Как я уже сказал
Константин Крылов:О самообмане  • О парламентских выборах  >



Предмет:
Конспирология



Происхождение всяких мелочей обычно хорошо известно: вот это взялось из того-то, это — оттуда-то. Более или менее значительные вещи и явления обычно не имеют видимых причин, а самые значительные — берутся буквально из ничего.

Так, объяснить, почему данная конкретная паутинка зацепилась за обивку козетки, а не за шифоньер, можно очень легко, если учесть, что форточка была приоткрыта и потянуло ветерком. Объяснить, почему Маняша не любит Дуняшу, тоже можно, если учесть, что Маняша по уши втрескалась в Петюню, а тот заглядывается на Дуняшу, а Маняшу не замечает. Объяснить, почему Наполеон проиграл битву при Ватерлоо, уже сложнее: тут надобно хорошо знать военную историю, и не только военную. Объяснить, почему и как Наполеон вообще стал императором и завоевал пол-Европы — о, это надо быть философом… Объяснить, как возникла Вселенная, жизнь на Земле, наконец, как и откуда взялся разум, не может никто.

К числу таких непонятно откуда взявшихся явлений относится и власть. Не конкретные «власти» (всякие там Гитлеры и Наполеоны), а власть как таковая. Почему, собственно, люди имеют странную привычку возносить над собой других людей, слушаться их приказов и повелений, терпя при этом всевозможные связанные с этим неудобства (мягко говоря, неудобства)?

Понятное дело, можно сослаться на опыт наших животных предков, благо нечто вроде «властных отношений» можно наблюдать даже в стаде баранов. Однако, власть в человеческой среде отличается от «власти» вожака стада или стаи не меньше (а то и больше), нежели человеческий язык — от мычания и блеяния. В общем, функции у блеяния и у членораздельной речи схожие: передача информации от одного живого существа к другому. Но дальше начинается разница, не столько количественная, сколько качественная: блеяние можно назвать «языком» только метафорически.

То же самое можно сказать и о власти. Власть в человеческом обществе — это система институтов, по своей значимости не уступающих способности к труду, к речи, и даже, пожалуй, разуму.

Разум, кстати, уже нами упоминался (среди вещей, происхождение которых не проясняемо). Мы, разумеется, на подобное нисколько не претендуем. Однако, некоторые соображения о природе человеческого ума нам всё же понадобятся.

Прежде всего, стоит заметить, что «человеческое» в человеческом уме, как правило, сводится к тому, что Ницше называл «слишком человеческим». Разум не был создан так, чтобы познавать мир, и, тем более, выживать в природе. Для этого человеку, как и прочим живым тварям, вполне хватает инстинктов и интуиции. Человеческий ум предназначен для выживания в обществе, а не в диком поле.

Интересно, однако, каким образом обеспечивается это самое выживание в обществе. Если коротко, то «социально ориентированный ум» — это прежде всего способность к мимикрии. То есть способность обманывать других, притворяться, лгать, прикидываться, — а также, не в последнюю очередь, оправдываться перед другими (и самим собой) за уже совершенные действия. В этом смысле язык служит в первую очередь для этого. Поэтому же языковые функции иррелевантны по отношению к истине и лжи.

Сила, позволяющая находить новое, изобретать, принимать неожиданные верные решения — это нечто другое, довольно-таки странное, близкое скорее к чему-то инстинктивному. Не будем, вслед за Бергсоном, спекулировать на этом факте, называя соответствующие способности «интуицией», с последующим размазыванием манной кашей по чистому столу. Факт, однако, налицо: ум социальный сосуществует в нас с какой-то иной способностью. Назовём это природным умом. Человеческий ум воспринимает эту силу как «дар», «талант», то есть как нечто «иррациональное». Однако, и «социальный ум» тоже не так чтобы уж очень рационален. Способность хорошо лгать и притворяться столь же иррациональна, как и способность открывать и изобретать.

Взаимодействие человеческого ума с природным умом — это сложная проблема, не имеющая однозначного решения. Более того, не решаемая вовсе, пока мы остаёмся в пределах этих двух свойств.

Есть, однако, и третье: способность разоблачать чужой обман. Оно же является основой власти, потому что именно оно позволяет властвовать, приказывать. Всякая власть основана на разоблачении. Способность властвовать не является чисто социального умом, но и не составляет часть природного ума. Это — реакция природного ума на социальный ум, результат познания социального ума природным.

Способность управлять — в человеческом смысле слова — это способность, основанная на способности разоблачать, видеть насквозь, срывать маски, в конце концов — способность к раскрытию заговоров.

Тут мы подошли к тому самому пункту, где тонко (и где, соответственно, рвётся). Заговор — слово нынче неприличное, в обществе хорошем не принятое. Однако же, мы вовсе не собираемся говорит о заговоре всемирном и еврейском. Нас интересует однако же, заговор как таковой. Если коротко, то заговор — это высшее проявление социального разума, точнее — та точка, где этот разум перепрыгивает выше себя и становится «антисоциальным». Несколько человек, способных сговориться между собой за спиной всех остальных (то есть общества как такового) по поводу того, что они будут с обществом делать, имеют все шансы добиться своего — этот кошмар терзал общество с момента его появления.

Договор противоположен Заговору, как публичное — тайному, как явное — скрытому, как совершаемое при свете дня — таящемуся в ночи. Договор — это действие, совершаемое между несколькими людьми, но на глазах общества, при поддержке общества, и с обязательным учётом его интересов. Здесь, собственно, и начинается проблематика «реальной власти». Власть и Договор возникли как антитеза заговору, в ответ на — действительные, или только возможные — действия заговорщиков. Именно в этом состоит «тайна власти». Она появилась второй.

Разумеется, в наше время дело обстоит далеко не так ясно. Власть всё больше усваивает технологии заговора, учится у своих былых противников, которые, в свою очередь, всё больше легитимизируются. Сейчас уже трудно отличить первых от вторых.

Трудно даже сказать, в чём могло бы заключаться такое отличие. Dixi.