Текст:Фридрих Энгельс:Из письма Эдуарду Бернштейну

Материал из свободной русской энциклопедии «Традиция»
Перейти к навигации Перейти к поиску

Из письма Эдуарду Бернштейну



Автор:
Фридрих Энгельс




Дата публикации:
1 ноября 1900
Дата написания:
22, 25 февраля 1882






Предмет:
Россия, славяне
О тексте:
Отрывок их письма Фридриха Энгельса Эдуарду Бернштейну от 22, 25 февраля 1882 года, посвящённый России, панславизму и освобождению славянства.
  • Это блестящий пример как геополитического мышления Энгельса, так и его русофобии и славянофобии вообще.
  • Стиль письма, воспроизводимые русофобские и славянофобские аргументы доказывают, что основатели «интернационализма» были европоцентричными шовинистами, ненавидящими и презирающими славян вообще и русских в частности.
  • Обращает внимание чёткое понимание Энгельсом того факта, что революция в России будет носить исключительно разрушительный для русского государства характер, в чём и состоит её цель.
Маркс К., Энгельс Ф. Энгельс Ф. Письмо Эдуарду Бернштейну. От 22, 25 февраля 1882 г. // Сочинения. Т. т. 35. — Изд. 2. - В 50 тт.. — М.: Изд. политической литературы, 1963. — С. 228—236.о книге
УДК 882

Вполне понятно, что мое письмо[1] не убедило Вас, коль скоро Вы уже сочувствовали «угнетенным» южным славянам. Ведь первоначально, — поскольку все мы сперва прошли через либерализм или радикализм, — мы оттуда переняли это сочувствие ко всем «угнетенным» национальностям, и я помню, как много времени и изучения мне понадобилось, пока я отделался от этого, — но зато уж основательно.

Я должен, однако, просить не приписывать мне мнений, которых я никогда не высказывал. Австрийские казенные аргументы, которыми уже в течение ряда лет оперировала аугсбургская «Allgemeine Zeitung», меня не касаются. Что в них было верного, то устарело, а что не устарело, то неверно. У меня нет решительно никаких оснований досадовать на центробежное движение в Австрии. «Плотина против России» станет излишней с того момента, когда в России разразится революция, то есть когда там будет созвано какое-нибудь представительное собрание. С этого дня Россия будет занята внутренними делами, панславизм потеряет всякое значение, начнется распад империи. Панславизм — лишь искусственный продукт «образованных сословий», городов и университетов, армии и чиновников; деревня ничего о нём не знает, и даже поместное дворянство до такой степени стеснено в средствах, что проклинает всякую войну. С 1815 г. по 1859 г. Австрия, несмотря на её трусливую и глупую политику, действительно была плотиной против России. Но теперь, накануне революции в России, снова предоставить ей возможность играть роль «плотины» значило бы ведь продлить существование Австрии, снова исторически оправдать его, оттянуть неминуемый её распад. И вот уже подлинно ирония истории: допуская славян к господству, Австрия тем самым сама признает, что исчезло то единственное, что давало до сих пор оправдание её существованию. Впрочем, война с Россией в течение 24 часов положила бы конец господству славян в Австрии.

Вы говорите, что как только у славянских народов (опять-таки за исключением поляков!) не будет больше основания видеть в лице России свою единственную освободительницу, панславизму крышка. Это легко сказать, и звучит правдоподобно. Но, во-первых, опасность панславизма, поскольку она существует, находится не на периферии, а в центре, не на Балканах, а в тех 80 миллионах рабов, которые поставляют царизму солдат и деньги. Стало быть, вот куда надо подвести рычаг, а он ведь уже подведен. Неужели нужно, чтобы война опять отвела его?

Во-вторых, не стану вдаваться в исследование того, как могло случиться, что малые славянские народы видят в царе своего единственного освободителя. Достаточно того, что, по их мнению, это так; мы изменить этого не можем, и так оно и останется до того момента, пока не будет свергнут царизм; в случае войны все эти интересные маленькие национальности встанут на сторону царизма, врага всего капиталистически развитого Запада. Пока дело обстоит таким образом, я не могу интересоваться их непосредственным, немедленным освобождением, они останутся нашими прямыми врагами в такой же мере, как и царь — их союзник и покровитель.

Мы должны сообща бороться за освобождение западноевропейского пролетариата и этой цели подчинить все остальное. И какой бы интерес ни возбуждали балканские славяне и т. п., но если их освободительные стремления вступают в коллизию с интересами пролетариата, то мне до них совершенно нет дела. Эльзасцы[2] тоже угнетены, и я буду рад, когда мы снова сбудем их с рук. Но если накануне явно надвигающейся революции они захотели бы спровоцировать войну между Францией и Германией, снова натравить друг на друга эти два народа и таким образом оттянуть революцию, то я сказал бы: «Остановитесь! Вы можете терпеть столько же, сколько и европейский пролетариат. Когда он освободится, и вы, само собой, станете свободными, а до тех пор мы не позволим вам становиться поперек дороги борющемуся пролетариату». То же и со славянами. Победа пролетариата с необходимостью принесет им действительное освобождение, а не мнимое и временное, какое может дать им царь. Поэтому славяне, которые до сих пор не только ничего не сделали для Европы и её развития, а являются для него тормозом, должны обладать хотя бы таким же терпением, как наши пролетарии. Из-за нескольких герцеговинцев зажечь мировую войну, которая унесет в тысячу раз больше жизней, чем все население Герцеговины, — не такой должна быть, по-моему, политика пролетариата.

А как «освобождает» царь? Спросите украинских крестьян, которых Екатерина тоже сперва освободила от «польского гнета» (предлогом была религия) только для того, чтобы потом их аннексировать. К чему в сущности сводится всё русско-панславистское надувательство? К захвату Константинополя — больше ни к чему. Только этот захват мог бы с силой воздействовать на религиозные традиции русского крестьянина, воодушевить его на защиту священного Царьграда, продлить существование царизма. А стоит только русским занять Константинополь, — тогда прощай болгарская и сербская независимость и свобода: эти братушки (bratanki) очень скоро почувствовали бы, насколько лучше им жилось даже при турках. Только колоссальной наивностью этих bratanki объясняется их вера в то, что царь заботится об их выгоде, а не о своей собственной.

Вы говорите, что Великая Сербия была бы такой же хорошей плотиной против России, как и Австрия. Я уже сказал, что не ставлю ни во что всю эту теорию «плотины», с тех пор как в России окрепло революционное движение. Я говорил также, что с удовольствием ожидаю распада Австрии. Но перейдем теперь к качеству этих маленьких национальностей, которое ведь тоже следует учитывать, когда речь идет о наших симпатиях.

Через 2‒4 поколения и после общих европейских переворотов Великая Сербия, безусловно, будет возможна; ныне же — при существующем культурном уровне элементов, из которых она состоит — она так же безусловно невозможна.

  1. По вероисповеданию сербы разделяются на три части (цифры взяты из «Переписи славян» Шафарика и относятся к 1849 году): православных — 2.880.000; католиков, включая так называемых хорватов, говорящих, однако, по-сербски, — 2.664.000, без хорватов — 1.884.000; магометан — 550.000. Но для этих людей религия пока ещё важнее национальности, и каждое вероисповедание хочет господствовать. Пока здесь не будет культурного прогресса, который сделает возможной хотя бы веротерпимость, создание Великой Сербии приведет лишь к междоусобной войне. — См. прилагаемый «Standard».
  1. В стране три политических центра: Белград, Черногория, Аграм. Ни хорваты, ни черногорцы не желают подчиняться верховенству Белграда. Напротив — черногорцы и их друзья, маленькие, отсталые народности Кривоша и Герцеговины, будут защищать свою «независимость» против Белграда и всякого другого центрального правительства, будет оно сербским или нет, точно так же, как против турок и австрийцев. Эта независимость заключается в том, что они в доказательство своей независимости к угнетателям крадут скот и другое движимое имущество у своих же «угнетённых» сербских соотечественников, как они делали это 1000 лет тому назад, и кто покушается на это их право разбоя, тот покушается на их независимость. Я достаточно авторитарен, чтобы считать существование таких маленьких отсталых народностей в центре Европы анахронизмом. Если бы даже эти люди обладали такими же достоинствами, как воспетые Вальтером Скоттом шотландские горцы, тоже, впрочем, злейшие грабители скота, мы все-таки могли бы осудить только лишь те методы, которые применяет для расправы с ними современное общество. Будь мы у кормила власти, мы тоже должны были бы положить конец укоренившимся у этих молодцов стародавним традициям разбоя в духе Ринальдо Ринальдини и Шиндерганнеса. Так же пришлось бы поступить и великосербскому правительству. Стало быть, и с этой точки зрения создание Великой Сербии означает возобновление борьбы, которую ведут сейчас герцеговинцы, то есть междоусобную войну со всеми горцами Черногории, Каттаро, Герцеговины.

Таким образом, при более близком рассмотрении создание Великой Сербии выглядит вовсе не так просто и самоочевидно, как это хотят представить нам панслависты и либералы вроде Раша.

Впрочем, Вы можете сочувствовать этим маленьким отсталым народностям, сколько Вам угодно; и без того овеянные некоторой поэтической дымкой, они к тому же ещё сочиняют народные песни совершенно в стиле старосербских (а старосербские песни очень красивы); в подтверждение этого я даже пошлю Вам статью из «Standard». Но они были и остаются орудием царизма, а в политике не место поэтическим симпатиям. И если восстание этих молодцов грозит разгореться в мировую войну, которая испортит всю революционную ситуацию, то в интересах европейского пролетариата надо без сожаления пожертвовать ими и их правом на кражу скота.

Вообще же Великая Сербия, если бы она возникла, оказалась бы только расширенным Сербским княжеством. А что оно сделало? Создало просвещённую бюрократию по австрийскому образцу, состоящую из получивших образование на Западе — большей частью в Вене — белградцев и уроженцев других городов, которые понятия не имеют об отношениях крестьянской общинной собственности и издают законы по австрийскому образцу, больно ударяющие по этим отношениям, так что крестьяне массами нищают и экспроприируются, тогда как во времена турецкого владычества они пользовались полным самоуправлением, богатели и платили гораздо меньше налогов.

Болгары сами охарактеризовали себя в своих народных песнях, собранных недавно одним французом и опубликованных в Париже. Большое место в этих песнях занимают пожары. Горит дом, сгорает молодая женщина, потому что её муж предпочитает спасти вместо неё свою чёрную кобылу. В другой песне молодая женщина спасает свои украшения и из-за этого оставляет в огне своего ребёнка. Если в виде исключения совершается какой-нибудь благородный, смелый поступок, то он всякий раз совершается турком. У какого народа в мире встретите Вы ещё такое свинство?

Впрочем, если Вы взглянете на порядочную лингвистическую карту этой местности (например, в вышеупомянутой книге Шафарика или составленную Кипертом в 1867 г. карту Австрии и нижнедунайских стран), то Вы убедитесь, что дело с освобождением этих балканских славян обстоит вовсе не так просто и что, за исключением сербской области, вся территория усеяна турецкими колониями и окаймлена греческим побережьем, не говоря уже о том, что Салоники — город испанских евреев. Правда, добродетельные болгары быстро очищают теперь Болгарию и Восточную Румелию от турок, убивая их, изгоняя и поджигая их жилища. Если бы турки действовали таким же образом, вместо того чтобы расширять самоуправление болгар и уменьшать им налоги по сравнению с тем, что они платят сейчас, — то болгарского вопроса уже не существовало бы.

Что касается войны, то Вы, мне кажется, чересчур легко к этому относитесь. Если дело дойдет до войны, то Бисмарк без труда добьется того, что нападающей стороной окажется Россия: он может ждать, а русские панслависты не могут. Если же Германия и Австрия ввяжутся в войну на Востоке, то надо плохо знать французов, и особенно парижан, чтобы не предвидеть, что тотчас же поднимется шовинистический вой о реванше,[3] перед которым должно будет замолкнуть бесспорно мирно настроенное большинство французского народа: а это приведёт к тому, что и Франция окажется в этом случае нападающей стороной, и шовинизм, который будет тогда господствовать, очень скоро потребует присоединения левого берега Рейна.[4] Мне кажется очевидным, что при таких условиях Германии придётся вести борьбу за существование, вследствие чего и в ней также вновь всецело возьмет верх патриотический шовинизм. Таким образом, все перспективы пока против нас. Но если уж война начнется, то исход такой европейской войны, первой после 18131815 гг., совершенно нельзя предвидеть, и я ни в коем случае не желал бы, чтобы это случилось. Если она начнется, то уж ничего не поделаешь.

А теперь о другой стороне вопроса. В Германии у нас сейчас такая ситуация, которая с возрастающей быстротой приближает революцию и вскоре должна выдвинуть нашу партию на первый план. Нам самим ничего даже не нужно делать для этого — достаточно предоставить нашим противникам работать на нас. К тому же предстоит новая эра,[5] с новым, либеральничающим, крайне нерешительным и колеблющимся императором, прямо созданным для роли Людовика XVI. Единственное, чего нам не хватает, это своевременного толчка извне. Таким толчком послужит положение в России, в которой начало революции — теперь уже только вопрос месяцев. В России наши товарищи превратили царя прямо-таки в пленника, дезорганизовали правительство, расшатали народные традиции.[6] Крушение должно наступить в ближайшее время даже и без нового сильного удара, а продолжаться оно будет ряд лет, как в 17891794 годах;[7] поэтому времени будет вполне достаточно, чтобы оно, в свою очередь, могло воздействовать на Запад, и особенно на Германию, так что движение будет постепенно нарастать — в отличие от 1848 г.[8]? когда уже 20 марта во всей Европе реакция была снова в полном разгаре. Словом, это такая чудесная революционная ситуация, какой ещё не бывало. Одно только может её испортить: Скобелев сам сказал в Париже, что только внешняя война может вытащить Россию из трясины, в которой она увязла. Эта война должна залечить все раны которые наши товарищи, жертвуя своей жизнью, нанесли царизму. Этого, во всяком случае, было бы достаточно, чтобы положить конец плену царя, направить ярость всего народа на социал-революционеров, отнять у них поддержку либералов, которую они сейчас имеют, — и тогда все принесённые жертвы оказались бы напрасными, пришлось бы начинать всё сначала при менее благоприятных обстоятельствах; но подобную игру едва ли можно сыграть дважды, и можете быть уверены, что и Германии наши также либо присоединятся к патриотическому вою, либо вызовут против себя такой взрыв ярости, по сравнению с которым взрыв ярости, последовавший за покушениями,[9] показался бы детской игрушкой; тогда Бисмарк ответил бы на последние выборы не законом против социалистов, как в свое время, а совсем по иному.

В случае же сохранения мира русские панслависты останутся в дураках и должны будут скоро отступить. Тогда императору ничего другого не останется, как сделать ещё одну последнюю попытку — опереться на старых обанкротившихся бюрократов и генералов, уже потерпевших кораблекрушение. Это может продолжаться не дольше нескольких месяцев, после чего не останется другого выхода, как созвать либералов, то есть Национальное собрание, в той или иной форме, а это, насколько я знаю Россию, означает революцию на манер 1789 года. И при таких условиях чтобы я желал войны? Ни в коем случае, даже если из-за этого должны были бы погибнуть 200 благородных разбойничьих племен.

Примечания[править | править код]

  1. Имеется в виду письмо Ф. Энгельса Каутскому, где Ф. Энгельс высказывает те же идеи, что и в этом письме.
  2. Эльзасцы — жители Эльзаса, местности, отторгнутой в 1871 году у Франции Германией после Франко-прусской войны 1870 года.
  3. Речь идет о реванше за поражение во Франко-прусской войне 1870 года.
  4. Левый берег Рейна — Эльзас, Лотарингия — области, отторгнутые у Франции Германией после Франко-прусской войны; на левом берегу находятся также и другие области Германии, граничащие с Францией.
  5. Ф. Энгельс намекает на либеральный курс, провозглашенный прусским принцем Вильгельмом (с 1861 года — король Пруссии). В официозной печати этот курс получил название «новой эры».
  6. Имеется в виду обстановка, сложившаяся после убийства народовольцами 1 марта 1881 года императора Александра II, когда Александр III, опасаясь убийц, проживал вне столицы.
  7. Годы Великой французской революции.
  8. В 1848 году в Германии и других странах Европы имели место буржуазные революции.
  9. Имеется в виду покушение на Вильгельма I, которое совершил немецкий анархист К. Э. Нобилинг 2 июня 1878 года. Покушение К. Э. Нобилинга и предшествовавшее ему покушение М. Хеделя 11 мая 1878 года явились удобными поводами для О. фон Бисмарка потребовать от рейхстага принятия закона против социалистов.