Текст:Fiamma Nera:Эдмондо Россони — защитник трудящихся
Эдмондо Россони — защитник трудящихся
- Автор:
- Fiamma Nera
- Предмет:
- Эдмондо Россони
Несмотря на то, что состав фашизма сильно изменился в промежуток с 1919 по 1922 год, во время Марша на Рим идеи национал-синдикалистов всё ещё были важной составляющей фашистской идеологии. В то же время их убеждения были разбавлены идеологическим вкладом нескольких других направлений внутри фашизма: будучи главным «вкладчиком» в раннюю идеологию фашизма в 1919 году, в 1923 году они снизошли до того, чтобы быть только одной из различных сил внутри фашистской партии. Будет полезно посмотреть, как национал-синдикалисты продолжали пытаться влиять на фашизм незадолго до и после его прихода к власти.
Муссолини основал Национальную Конфедерацию Синдикальных Корпораций (CNCS) в январе 1922 года, а в следующем месяце поставил во главу видного национал-синдикалиста и сторонника фашизма Эдмондо Россони. По мнению Россони, CNCS необходимо было использовать как мощный инструмент привлечения трудящихся и, в особенности, тех, кто убедился, что классовая борьба в её классическом понимании, традиционно поддерживаемая левыми партиями, в конечном счёте экономически контрпродуктивна для самих рабочих.
Россони представлял CNCS как мощное средство для освобождения рабочего класса и улучшения социально-экономических условий итальянского пролетариата. Чтобы донести эту мысль, Россони был готов занять такую позицию по отношению к «собственникам», которая не чуралась бы антикапиталистического или вовсе прямо угрожающего подтекста. Например, в речи, произнесенной на первом съезде CNCS в июне 1922 года, он указывал, что сотрудничество между рабочим классом и крупным капиталом не должно считаться догмой и что оно может быть осуществлено только в том случае, если промышленники и землевладельцы «поймут стремления рабочих», потому что сотрудничество должно быть «взаимным».
То, что Россони имел ввиду при формировании CNCS, было формой «интегрального синдикализма», в котором один большой профсоюз мог объединять не только все профсоюзы рабочих, но и все профсоюзы работодателей. Эта идея была также поддержана Серджио Панунцио, который в сентябре 1922 года предложил создать единый союз, который объединил бы в себе все другие, как предпосылку для формирования нового типа «интегрального, государственного, политического, органического синдикализма». «Интегральный синдикализм» Россони не только объединил бы рабочих и работодателей, но и остался бы защищённым от посягательств со стороны партии. Ибо, хотя Россони и примкнул к фашизму, он не отверг старой национал-синдикалистской идеи о независимости профсоюзов от политических партий. Таким образом, хотя он и признавал важность политической составляющей фашистской революции, Россони считал, что настоящая революция, реформирование итальянской экономики и общества, должна быть достигнута через экономические действия профсоюзов.
После Марша на Рим Россони решил в декабре 1922 года изменить название своей организации на Конфедерацию фашистских синдикальных корпораций, заменив «национальный» на «фашистский». Конфедерация Россони напрямую связала себя с новым правительством, но в то же время дистанцировалась от фашистской партии. Близость с режимом, надеялся Россони, также сможет убедить профсоюзы работников присоединиться к его проекту интегрального синдикализма.
Необычайный численный рост фашистских профсоюзов и контроль Россони над ними делали его всё более могущественным, и его проект левого поворота в фашизме казался вполне осуществимым. В 1923 году Панунцио всё ещё мог утверждать, что фашизм был «реализованной формой [[Национал-синдикализм|национального синдикализма», а фашистское государство — «Национальным Синдикалистским государством». В своей книге «Cosa é il Fascismo» Панунцио также писал, что «фашизм, если мы разрушим его живой синтез и поместим его на мгновение на разделочный стол для проведения вивисекции и анализа, представляет собой органический комплекс институтов». По мнению Панунцио, таковых «институтов» было три: отряды действий, профсоюзы и группы компетенций. Примечательно, что Панунцио фактически называет три главные нити внутри фашизма в то время, идентифицируя радикальный фашизм с отрядами действий, «нормалистский» и «конформистский» с группами компетенций и национал-синдикалистов с профсоюзами. Тогда, в 1923 году, Панунцио не мог предвидеть того влияния, которое националисты должны в дальнейшем оказали на фашизм, но он даёт ясные доказательства того, как каждая из главных нитей в то время пыталась не просто оказать идеологическое влияние, но и фактически сформировать режим путём создания новых институтов.
Таким образом, не только на уровне идеологии национал-синдикалистская мысль играла важную роль, но и, прежде всего, благодаря деятельности и влиянию Россони на конкретном уровне реорганизации государства. Однако растущая власть Россони вместе с его амбициозным планом интегрального синдикализма начали порождать серьёзные противоречия и оппозицию внутри фашистской партии. Прежде всего, цель Россини создать Конфедерацию профсоюзов, которая была бы независима от партии, резко контрастировала с видением радикалов о верховенстве партии, обладающей властью над всеми меньшими органами, включая, разумеется, фашистские профсоюзы. С другой стороны, его проект интегрального синдикализма беспокоил всех тех, кто приветствовал либеральную экономическую политику режима. Конфиндустрия опасалась, что план Россони по объединению и подчинению профсоюзов трудящихся фашистской конфедерации профсоюзов нанесет серьезный удар по власти работодателей и, возможно, даже по факторам производства. Либеральный министр финансов Альберто де Стефани выразил эту озабоченность, заявив, что «необходимо иметь силу действовать против профсоюзов, когда они не уважают условия, поставленные нами». Проект Россони также имел конкурента в лице групп компетенций — их технократическое и чисто управленческое видение власти было несовместимо с идеями, отстаиваемыми Россони.
Муссолини, который в тот момент, казалось, поддерживал нормализацию, нуждался в поддержке старого истеблишмента и поэтому встретился со Стефано Бенни, президентом Конфиндустрии (организация промышленников), чтобы заверить его, что стремление к классовому сотрудничеству не ослабит позиции работодателей. После этой встречи Муссолини попросил Россони встретиться с Конфиндустрией, чтобы прийти к соглашению. В конце концов Муссолини, Стефано Бенни и Джино Оливетти из Конфиндустрии, а также Россони, представлявший фашистские профсоюзы, встретились в Палаццо Киджи в декабре 1923 года, чтобы подписать соглашение. Этот компромисс был воспринят режимом как доказательство того, что были сделаны первые шаги к классовому сотрудничеству. Однако в действительности, как сразу понял коммунист-интеллектуал Антонио Грамши, это означало победу Конфиндустрии, независимость которой от предполагаемой Конфедерации профсоюзов Россони была гарантирована. Как бы то ни было, сильное противостояние между Россони и Конфиндустрией продолжалось ещё некоторое время после этого, поскольку, несмотря на неудачу, проект Россони по объединению всех профсоюзов работодателей в единую конфедерацию остался нетронутым.
После слияния ANI (Итальянская Националистическая Ассоциация) и фашизма в 1923 году националисты стали важной частью фашистского движения и также начали развивать сильную оппозицию плану Россони. Их вера в такую форму корпоративизма, которая подчинялась бы власти сильного государства, естественно, противоречила плану Россони по созданию независимых от партии профсоюзов. В то же время националистов беспокоили пролетарские симпатии и недоверие Россони к промышленникам, так как они рассматривали вопрос о рабочих-промышленниках с той точки зрения, которая была более симпатична последним, чем первым.
Таким образом, оппозиция концепции интегрального синдикализму Россони была чрезвычайно сильной и хорошо организованной. Его первое крупное поражение произошло с пактом Палаццо Киджи, а в январе 1924 года был издан новый закон, который поставил профсоюзы де-факто под контроль префектов, что ещё больше ослабило национал-синдикалистское видение независимых профсоюзов. Несмотря на это, национал-синдикалисты попытались обратить в свою пользу неопределенность, последовавшую за кризисом Маттеотти (политический кризис в Италии после убийства депутата-социалиста Маттеотти) и одновременное отсутствие чёткого направления фашизма, показав, какие шаги следует предпринять для продвижения вперед. Анжело Оливьеро Оливетти утверждал, что фашизм должен теперь начать свою национал-синдикалистскую революцию путём преобразования всех производительных сил через синдикализм, уменьшая роль политики и увеличивая роль экономики. Однако установление диктатуры Муссолини в январе 1925 года означало, что путь режима к переменам будет идти не по национал-синдикалистскому направлению, а по гораздо более государственническому.
---
Franklin H. A. Italian Industrialists from Liberalism to Fascism. The political development of the industrial bourgeoisie, 1906‒1934. — 2002. — PP. 403—406.
По мере того как отношения между Конфиндустрией и Муссолини постепенно улучшались в течение 1928 года, было неудивительно, что Россони и фашистские синдикаты постепенно оказывались в маргинальном положении. Фактически, в течение ноября Конфедерация Россони будет разбита на шесть отдельных отраслевых федераций, параллельных ассоциациям работодателей. После этого Конфиндустрия столкнулась уже с фашистской федерацией промышленных рабочих численностью в 1 200 000 человек, а не с более ранней «суперконфедерацией» из 2 800 000 членов, возглавляемой Россони. Хотя часто утверждается, что Конфиндустрия требовала этого разделения Конфедерации, более тщательное расследование показывает, что распад организации Россони был вызван в первую очередь внутренними разногласиями внутри фашистской партии.
Следует напомнить, что уже во времена законов Рокко о труде (1925‒1926) поговаривали о распаде фашистской Конфедерации труда, которая представляла собой потенциально угрожающую концентрацию власти под прямым руководством Россони. В конце концов, Конфедерация представляла собой наиболее крупную организацию, существовавшую в Италии в то время, имея более чем двукратное превосходство по сравнению с Национальной Фашистской Партией (2 800 000 против 1 131 981). Более того, Россони никогда не назначался Муссолини главой Конфедерации, а избирался и переизбирался путем аккламации на ежегодных конгрессах.
К тому же, распад Конфедерации следует рассматривать с точки зрения институциональной перестройки, связанной с переходом от так называемой синдикальной фазы к корпоративной фазе фашизма. Боттаи, министр корпораций и заклятый политический враг Россони, на протяжении всего 1928 года утверждал, что власть синдикатов работодателей и рабочих должна быть ограничена, поскольку они подчинены государству. Синдикализм, утверждал он, не был самоцелью ни в доктрине, ни в действительности, ибо это ставило бы под сомнение направляющую, направляющую и координирующую роль государства. Боттаи недвусмысленно отрицал мнению Россони о том, что революционный синдикализм был исторической предпосылкой, на которой основывалось дальнейшее корпоративистское развитие. Кроме того, согласно новому закону о представительстве на выборах (представленному в марте 1928 года), организация Россони, могла бы иметь непропорционально большое политическое влияние. Этот закон предусматривал профессиональное, а не территориальное представительство; то есть профессиональные ассоциации, в зависимости от их размера, должны были выдвинуть пропорциональное число кандидатов в Большой Совет, который затем должен был составить единый правительственный список, впоследствии представленный избирателям на плебисците. Если бы не распад Конфедерации, организация Россони могла бы сыграть важную роль в создании новой палаты, выдвинув 440 из 1000 кандидатов (по сравнению с 320, выдвинутыми ассоциациями работодателей).
Наконец, Россони нажил себе многочисленных личных и политических врагов внутри фашизма. Как указывал Ренцо де Феличе, и Боттаи, министр корпораций, и Турати, секретарь Фашистской Партии, вступили в коллаборацию, чтобы подорвать авторитет Россони. В то время как Боттаи хотел, чтобы фашистские синдикаты непосредственно подчинялись его собственному Министерству, Турати опасался, что фашистские синдикаты могут затмить партию, если их не остановить. Другим фашистам претили «притворство и демагогия» Россони. В январе 1928 года Россони написал стихотворение, которое он назвал «Il Canto del Lavoro», и оперный композитор Масканьи положил его на музыку. Благодаря влиянию Россони эта работа была исполнена с огромными оркестрами и хорами на многих гигантских площадях Италии. Газета «Лаворо д’Италия», конечно, дала композиции исключительное освещение, в том числе опубликовав статью, описывающую то, как обычно дерзкий Россони был сражен музой. Вся эта история была безжалостно высмеяна журналом «L’Impero», который среди прочих враждебных статей поместил злобную сатиру на Россони, чье лицо было обращено к нелепой птице, носившей классификацию «rossoniolus corporativus».
Наконец, следует отметить, что отношения между Россони и Муссолини всегда были напряженными. Перед походом на Рим Россони упорно сопротивлялся господству партии над своей синдикальной организацией, отстаивая «автономистскую» позицию, характерную для революционного синдикализма. После марша на Рим Муссолини неоднократно приказывал Россони смягчить свою риторику, которая звучала как у старых «красных». Когда в сентябре 1927 года префект Милана пожаловался Муссолини, что тот выступает с подстрекательскими речами, утверждая, что правительство проигрывает «битву цен» из-за безудержной алчности капиталистов, Муссолини немедленно приказал Россони больше не выступать с речами". Нет нужды небрежно предлагать полемические возможности всем антифашистам мира. «Эти крайне демагогические утверждения, — утверждал Муссолини, — не только подрывают попытки миланского префекта контролировать стоимость жизни, но и ставят под сомнение монетарную политику режима».
21 ноября 1928 года Муссолини приказал расколоть Конфедерацию Россони, утверждая, что это необходимо для создания симметричного баланса между работодателями и рабочими в качестве предварительного условия для будущего корпоративного развития. В порядке предосторожности префектам и полиции было приказано перехватывать все сообщения между центральным штабом Конфедерации и её провинциальными отделениями. Россони, согласно полицейским отчетам, был «взбешен», но понимал, что сопротивление невозможно. Эти сообщения свидетельствуют о широкой солидарности внутри синдикатов с Россони, а также о резкой критике правительства («говорят, что, действуя таким образом, правительство отдало рабочие массы в руки промышленников»). Россони, сохранив своё место в Большом Совете, подвергся хорошо скоординированной клеветнической кампании. Среди выдвинутых против него обвинений были: нецелевое расходование средств Конфедерации, «величайший враг Дуче» и (самое невероятное) бегство в Россию.
После раскола Конфедерации проект интегрального синдикализма Россони был полностью дискредитирован, и фашистские синдикаты были лишены какой-либо остаточной автономии и влияния. Они больше не претендовали на то, чтобы представлять законные интересы труда против капитала или быть чем-то иным, кроме дисциплинарного органа государства. Об этом писал Арнальдо Муссолини в «Пополо д’Италия» 24 января 1929 года:
«Синдикализм, чтобы быть жизненной и живой силой в государстве, должен отойти от демагогических притязаний, от воинственного отношения к капиталу. Он не должен вписываться в концепцию интегрального синдикализма 1923 года, которая представляла собой смесь, пусть и благородную, простодушия и политического патернализма».
Относительная слабость фашистских синдикатов в политической сфере сопровождалась их относительной неэффективностью в производственной сфере. Новая, так называемая «корпоративная палата», возникшая в результате плебисцита 24 марта 1929 года, не была ни новой, ни по существу корпоративной. Из 400 депутатов половина была членами предыдущего законодательного органа; 47 % членов палаты были не «корпоративными» представителями производительных сил, а скорее членами Фашистской Партии, случайно отнесёнными к таким категориям, как государственные служащие, члены ветеранских ассоциаций и культурных обществ. Однако в 53 процентах палаты, которая была «корпоративной», работодатели были чрезмерно представлены в совокупности (33 процента против 22 процентов рабочих), а также в каждом из различных производственных секторов. Так, например, Конфиндустрия, насчитывающая 70 000 членов, имела 31 депутата, а Конфедерация промышленных рабочих, насчитывающая 1 200 000 членов, имела 26 депутатов. Кроме того, ряд видных лидеров фашистских синдикатов были исключены из правительственного списка, но среди имён, обозначенных ассоциациями работодателей, таких исключений сделано не было. В новой палате Конфиндустрия была представлена такими ведущими деятелями, как Оливетти, Бенни, Мотта и Понти, а Муссолини назначил в Сенат ещё восемь промышленников.
Обратимся теперь к относительной слабости фашистских синдикатов в производственной сфере. Их последняя драматическая инициатива, выдвинутая против промышленников во второй половине 1929 года, была вызвана двумя факторами: 1) дальнейшая рационализация труда и сокращение заработной платы, вызванные, как мы видели, денежной политикой правительства; и 2) отсутствие какого — либо синдицированного присутствия на заводах, что позволяло промышленникам, по существу, принимать такие меры односторонне, без какого-либо участия или консультаций с фашистскими синдикатами.