Текст:Алексей Осипов:О канонизации последнего русского царя
Дискуссия по вопросу канонизации последнего Российского Императора и его семьи часто принимает неконструктивный характер, поскольку основное внимание обращается на те стороны государственной и церковной деятельности и личной жизни Николая II, которые не имеют существенного значения в решении поставленного вопроса. В настоящей статье поэтому делается попытка осмыслить лишь наиболее важное в нем, не касаясь анализа многих других его сторон.
Есть целый ряд серьезных соображений, которые должны, по меньшей мере, заставить задуматься любого непредубежденного человека о причинах возникновения самой идеи канонизации Николая II, ее аргументах и о возможных последствиях ее осуществления.
Как известно, «не имеющая признания всей Православной Полноты, в силу своей антиканоничности, группа епископов, именующая себя Архиерейским Собором Русской Православной Церкви за границей, десятилетиями вносившая раздоры среди наших православных соотечественников» (Из Воззвания Архиерейского Собора Русской Православной Церкви. 1990 г.), или т. н. Русская Зарубежная церковь, без благословения Матери-Церкви канонизировала (главным образом, по политическим мотивам) последнего Российского Императора.
И вот, совсем недавно (со времени т. н. перестройки) небольшой, но чрезвычайно активный круг лиц, имеющий самые горячие симпатии к Зарубежной церкви, используя газеты, журналы, радио, педагогические и лекторские кафедры и даже амвоны, начал с поразительной категоричностью настаивать на канонизации и Русской Православной Церковью бывшего Государя (бывшего, поскольку он сам снял с себя этот сан, что, например, для покойного митрополита С-Пербургского Иоанна Снычева было главным аргументом против канонизации Николая II) (! — В. К.) и его семьи, а также слуг (то есть и инославных: лютеранки Е. Шнейдер и католика А. Труппа).
При этом особенно ярко бросается в глаза совершенно нецерковный, типично политического характера ажиотаж, поднятый вокруг данного вопроса и, по существу, сводящийся к тому, чтобы заставить чиноначалие Церкви и всех ее членов признать святость Николая II.
Активные сторонники канонизации, видимо, не чувствуют и не понимают, что обсуждение вопроса о святости всегда и обязательно сопряжено с благоговением, смирением и тщательной рассудительностью, что, естественно, предполагает равноправные и благожелательные дискуссии.
Когда же вместо такого обсуждения, вместо подобающего анализа аргументов на несогласных обрушивается прямая брань (в духе недавнего атеистического прошлого), то это уже явное свидетельство иных, нецерковных источников заинтересованности в решении этого вопроса и иной духовной установки (как, например, это видим у иоаннитов — лжепочитателей праведного Иоанна Кронштадтского).
В какой атмосфере, например, проходили последние процессы канонизации святых и новомучеников, в земле Российской просиявших? Были дискуссии? Да. И они — совсем не необычное явление в жизни Церкви. Таковые имели место и ранее, даже в связи с канонизацией преподобного Серафима Саровского. Но никто при этом публично не обвинял несогласных с ним во всевозможных грехах и ересях, не требовал немедленной канонизации, не вел пропагандистских компаний, не собирал подписей.
Отсюда, в церковной среде не возникало каких-либо противостояний, вражды, озлобленности, которыми бы подрывался авторитет Церкви. Сохранялось взаимоуважение, был мир между всеми, что всегда является одним из свидетельств дела Божия.
Апостол Павел пишет: в Церкви всё «благообразно и по чину да бывает» (1Кор.14;40). Поэтому, хотя такие новопрославленные нашей Церковью, как, например, Иоанн Кронштадтский, Амвросий Оптинский, Игнатий Брянчанинов и другие были бесспорными угодниками Божиими и в их святости никто не сомневался, тем не менее все в терпении ожидали часа их церковного прославления и прежде Акта канонизации никто не дерзал совершать в их честь богослужений. А что теперь происходит?
Несмотря на то, что процесс рассмотрения вопроса о канонизации Николая II и его семьи не завершен и решения Поместного Собора по нему не было, в средствах массовой информации, именующих себя православными, и в такой же литературе, в том числе для детей, их представляют уже в качестве святых, а отдельные священнослужители всенародно совершают им молебствия и помещают в храмах их «иконы» (хотя икона — это образ только прославленного Церковью), то есть идет активный и сознательный процесс типичной мирской пропаганды, внушения, совершается открытый — с прямым вызовом Церковной власти — антиканонический акт.
Доходит до того, что иконописное изображение членов бывшей царской семьи везут в Грецию, на Афон и там ничего не подразумевающим верующим, монашествующим представляют в качестве иконы, то есть уже прославленных Русской Церковью! А затем реакцию (естественно, положительную) введенных в заблуждение афонских монахов широко рекламируют как подтверждение святости этой семьи (см. «Бог прославляет своих святых». М.1999).
Или не менее любопытный факт: публично утверждается о том, что бывшая царская семья будто бы канонизирована в отдельных епархиях нашей Церкви и потому ей можно совершать молебствия … в Москве (где она не канонизирована). В действительности же ни одна из епархий (и тем более Сербская Церковь) на настоящий момент (1 февраля 1999 года) канонического прославления Николая Александровича и его семьи не осуществляла.
Причисление к лику местночтимых святых требует:
- Соборного решения об этом епископа, клира и мирян епархии.
- Рассмотрения материалов, представленных епархией, Комиссией Священного Синода по канонизации святых.
- В случае одобрения Комиссией — утверждения Святейшим Патриархом.
Как понимать эти факты? Какая таинственная сила заставляет поступать подобным образом? Что сказал бы, например, любой священник тем верующим, которые, вступив в брак, не дожидаясь церковного благословения, да еще, ссылаясь на поддержку введенных в заблуждение авторитетных лиц и используя далеко не лучшие средства, решительно требуют признания законности своего поступка? — Ответ ясен. А здесь не подобное же совершается?
Возникает вопрос: в чем причина такого протестантско-революционного шага, не считающегося ни с нормами жизни, ни с правилами, ни с дисциплиной Церкви? Вопрос этот для настоящего периода ее жизни, когда со всех сторон, извне и изнутри, расшатывают ее устои, в высшей степени серьезен. Ибо если реформистам не удается поколебать Церковь слева, то не подрываются ли подобными акциями ее основания справа? Действительно, в какое состояние придет наша Церковь, если в ней каждый по своему усмотрению, не считаясь с высшей Церковной властью, выражающей себя в голосе Собора, начнет самочинно одних канонизировать, других деканонизировать (уже есть и такие «предложения», пока еще негромкие)?
Известное же на данный момент «оправдание» этого шага поражает своим нигилизмом по отношению и к Церкви, и к истории нашего народа. Оказывается, Николай II обладает такой исключительной святостью среди всех русских святых, что в случае канонизации станет «первой святыней России». Это убеждение открыто высказано в недавно вышедшей массовым тиражом (10 000) книге В. Кобылина «Анатомия измены» (СПб.1998.С.6).
И оно громко подтверждено 257-ю активистами и сторонниками канонизации, в том числе и некоторыми известными московскими священниками в их обращении к Святейшему Патриарху Алексию II, в котором они пишут: «В это тяжелое для Русской Церкви время наши сердца просят молитвы Царю-искупителю Государю Мученику, первому мирянину в Церкви земной и первому предстоятелю Руси Небесной пред Престолом Вседержителя».
Итак, наряду с единственным для христиан Искупителем — Господом Иисусом Христом — в конце второго тысячелетия объявляется другой «искупитель»! (Что очень симптоматично для нашего времени). И, естественно, перед лицом «искупителя» все величайшие святые земли Русской: Антонии и Феодосии, Сергии и Серафимы, Иоанны и Тихоны … — все те, которыми духовно и государственно всегда жил и утверждался наш народ, меркнут.
Все они отходят на второй план перед величием «первого мирянина», высочайшая святость которого превосходит, оказывается, всю доселе бывшую на Руси святость: и равноапостольных мирян Владимира и Ольги, и сонма благоверных мирян-князей, и Христа ради мирян-юродивых, и преподобных, святителей, праведных, мучеников.
И это будет слава Церкви? Вот что предлагается нашему народу! (Нет сомнения, что подавляющее большинство подписавших Обращение, сделали это без должного внимания и решительно откажутся от него). (Не отказались! — В. К.) Что же и кто стоит за этим шагом и на что рассчитана данная акция?
На чем же основывается убеждение в уникальной сверхсвятости Николая II?
Во-первых, что означает сама канонизация? Она, конечно, не присвоение «чина» заслуженному христианину и даже не просто уверенность в его спасении. Канонизация есть прославление его (христианина. — В. К.), то есть свидетельство Церкви о таком выдающемся из среды обычного благочестия уровне жизни или такого подвига христианина, который достоин именно славы Церкви и предлагается ею в качестве примера для подражания всем своим верным чадам. (Выделено мной. — В. К.) А по тому, каковы идеалы святости у Поместной Церкви, можно судить и о достоинстве ее самой. По этой причине вопрос о том, является ли Николай II достойным именно славы Церкви, имеет принципиальное значение.
Если ставить вопрос о канонизации, исходя из его жизни и деятельности, то нельзя не учитывать по меньшей мере следующих серьезных фактов.
- Беспрецедентное в истории Российского государства отречение Государя от престола имело среди прочих следующее роковое последствие для страны. Николай II, не обеспечив исполнение важнейшего в этой исключительной ситуации закона Российской империи — безусловного наследования престола (статья 37), своим (и за Наследника) отречением упразднил Самодержавие в России и тем самым открыл прямую дорогу к установлению революционной диктатуры. Он при этом не только противозаконно отрекся за Наследника, не только передал власть тому (Михаилу), кто даже не знал об этом, а когда узнал, не принял ее, но и прямо преступил решения и клятвы Великого Московского Собора 1613 года, постановившего: «Заповедано, чтобы избранник Божий, Царь Михаил Федорович Романов был родоначальником Правителей на Руси из рода в род, с ответственностью в своих делах перед Единым Небесным Царем. И кто же пойдет против сего соборного постановления — Царь ли, патриарх ли, и всяк человек, да проклянется таковой в сем веке и в будущем, отлучен бо будет он от Святой Троицы» (выделено нами — А. О.). Николай II в своем акте отречения написал: «Заповедуем Брату Нашему править делами Государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу» (выделено нами — А. О.).
То есть последний Царь не только уничтожил одну из великих святынь нашего народа — Самодержавие, освященное Церковью, традицией, историей, но и собственноручно утвердил западные, демократические принципы правления в России, что уже прямо свидетельствует о характере его убеждений. Так, в истории государства Российского рукою монарха совершился великий соблазн. Конечно, по промыслу Божию. «Сказал также Иисус ученикам: невозможно не придти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят» (Лк. 17;1).
В этом отречении есть и другая сторона — сакральная. Помазание Государя на царство означает ниспослание ему дара вспомоществующей благодати в управлении государством. И хотя это помазание не входит в традиционное число церковных таинств, тем не менее помазание на царство также требует от помазанника соответствующего возгревания (2 Тим.1;6) этого дара, чтобы не отступила от него благодать Божия. Поэтому, отрекаясь от престола с нарушением законов, царь отрекается от самого дара помазания.
В случае же с Николаем II ситуация еще более серьезная. Он не просто сам отрекся от престола, но и, не обеспечив его наследование, вообще уничтожил царскую власть в России как таковую. Так что его отречение соответствует не уходу священнослужителя на покой, когда сохраняется право служения, и даже не просто снятию с себя сана, но уничтожению самого этого служения на Руси.
Следует также иметь в виду, что христиане, которые отрекались, не выдержав пыток, всегда именовались отпавшими, и в случае их покаяния определялись в разряд кающихся, не допускавшихся определенное время до Евхаристии. Царя же уговорили отречься от его первейшей христианской обязанности, и он позднее лишь сожалел об этом как ошибке, но не как грехе, величайшем для царя, и принес ли в нем покаяние? - Отношение Николая II к Церкви. Он не только не отменил и не смягчил введенное по протестантскому образцу антиканоническое возглавление и управление Церкви мирянином (императором) и ее фактическую подчиненность обер-прокурорам, царским фаворитам, Распутиным, выразившуюся в их вмешательстве в любые, в том числе в чисто внутренние дела, но и усугубил ее угнетенное положение реформами 1905—1906 годов. В результате их Русская Церковь оказалась единственной из всех религиозных объединений, которая по новым законам не получила никаких свобод, так и оставшись государственным «Ведомством»!
Даже царский указ от 17 апреля 1905 г. об «укреплении основ веротерпимости» готовился Правительством без какого-либо участия иерархов, Святейшего Синода. Не случайно, митрополит Вениамин (Федченков) восклицал: «Господство государства над Церковью в психологии царских и высших кругов действительно было к общему горю» (На рубеже двух эпох". М. 1994. С.139). Инспектор же Московской духовной академии профессор архимандрит (впоследствии архиепископ и исповедник) Иларион Троицкий прямо писал: «Перед началом войны (первой мировой — А. О.) Церковь в России была унижена до крайности…
Церковная жизнь в новом законодательстве совершенно не выделена из круга ведения представительных учреждений. И теперь юридически обсуждать и решать многие вопросы даже внутренней церковной жизни получили право и Фридман, и Чхеидзе. Порабощение Церкви государством достигло окончательного развития. И это в то самое время, когда и раскольники, и сектанты, часто вредные России, выросшие из немецкого семени, получили полную свободу. Открываешь газету и видишь, как легко раскольникам собраться на собор.
Вспоминаешь, как и высланный теперь из России Фетлер устраивал съезды баптистов в древней православной Москве. И только Православная Церковь не может составить Собора и поставить на нем законного Главу, согласно 34-му апостольскому правилу! Тяжело иногда бывать в Московском Успенском соборе…
Но еще больнее, чем всегда, было видеть пустое патриаршее место! Хотелось воскликнуть: доколе, Господи!» (Цит. по: «Церковь и общество». 1998. № 3. С.57). О том же с горечью писали и говорили многие иерархи, богословы, выдающиеся церковные люди. Но мечтам и о Соборе, и избрании Патриарха Всероссийского Николай II так и не позволил осуществиться. Все это произошло лишь после его отречения от престола.
В феврале 1917 года, когда Поместный Собор, наконец, открылся, архимандрит Иларион писал: «Высочайшая резолюция 31 марта 1905 года на докладе Святейшего Синода о созыве Собора: «Признаю невозможным совершить в переживаемое ныне время столь великое дело…
Предоставляю себе, когда наступит благоприятное для сего время… созвать Собор Всероссийской Церкви». Годы, — продолжает архим. Иларион,- шли за годами… положение Православной Церкви становилось невыносимым. Церковная жизнь приходила все в большее и большее расстройство…
Прежде гонимые религиозные общины получили свободу. В древней православной Москве беспрепятственно заседали соборы раскольников, собирались съезды баптистов. Для Православной же Церкви все еще не настало лето благоприятное… Отношение царствовавшей династии к Православной Церкви — это исторический пример неблагодарности… Ужасным позором и тяжким всенародным бедствием оканчивается петербургский период русской истории» («Церковь и общество». 1998. № 4. С.60). - Дарованные Императором свободы 1905 г., не ограниченные надлежащими рамками и скоро переродившиеся, фактически, в откровенный произвол, помимо прямого унижения Русской Церкви, открыли легальную возможность дискредитации и трона, и Православия, развития в стране всякого рода мистицизма, оккультизма, сектантства, аморализма и проч.
Сразу же после указа стали в изобилии выходить из подполья и возникать вновь всевозможные общества, организации, партии и союзы, издающие огромное количество журналов, газет, книг, в которых активно пропагандируются либеральные, антимонархические, антицерковные, революционные, атеистические идеи. В России наступила эпоха демократии по образу и подобию «просвещенного» Запада.
Святой Иоанн Кронштадтский резко осудил дарованные царем свободы: «Свобода печати всякой сделала то, что Священное Писание, книги богослужебные и святоотеческие писания пренебрегаются, а читаются почти только светские книжонки и газеты. Вследствие этого вера и благочестие падают, Правительство либеральничающее выучилось у Льва Толстого всякому неверию и богохульствует в печати, смердящей всякой гадостью страстей. Все дадут ответ Богу за потворы» (ЦГА. СПб. Ф.2219. Оп.1. Д.71. 26 сентября. Лист 26).
Он же писал: «Всякое царство, разделившееся в себе, опустеет, — говорит Господь, — и всякий город или дом не устоит» (Мф.12;25). Если в России так пойдут дела, и безбожники-анархисты не будут подвержены каре закона, и если Россия не очистится от множества плевел, то она опустеет … за свое безбожие и за свои беззакония" (Столп Православной Церкви. Птр.1915. С.402).
Известный монархист и богослов генерал А. А. Киреев дал такую оценку этим реформам императора: «Царь не видит, не понимает того глубокого изменения, которое его законы о равноправности в вере внесли в нашу жизнь. Он смешал равноправность с свободой. Против свободы никто не возражает, но равноправность в пропаганде совершенно иное дело» (Дневник А. А. Киреева. Цит. по С. Л. Фирсов. Православная Церковь и государство в последнее десятилетие существования самодержавия в России. СПб. 1996. С.315).
Эти указы о свободах явились естественными проявлениями общей разрушительной для страны либеральной политики Николая II. Ближайшие к царю люди предупреждали его о происходивших в стране крайне негативных, революционных процессах, о политических заговорах, называли конкретных лиц, в том числе в Думе и в Государственном Совете. Просили, умоляли, требовали принять меры. Он не редко соглашался с этим, писал на письмах: «Да», «Я тоже так думаю», «Правильно» и т. д., но никаких мер так и не принимал, что вызывало чувство безнадежности и отчаяния у многих, и, естественно, привело к полному подрыву авторитета царской власти.
Тот же генерал А. Киреев писал: Царь «до такой степени шаток, что на него нельзя рассчитывать». Эта странная нерешительность с исключительной силой проявилась у него как в революцию 1905 года, так и особенно в февральско-мартовские дни 1917 г. (С. Фирсов. Православная Церковь… С.131). В результате, у многих серьезно охладели отношения с царской семьей, например, у Великого князя Сергея Александровича (который даже ушел с поста генерал-губернатора Москвы) и его супруги, родной сестры царицы, святой Елизаветы Федоровны. (Вот основная причина того, что «кругом измена и трусость, и обман»).
Многие из иерархов Церкви, из царского Дома и государственных людей, даже из близких друзей отвернулись от Николая II (и приняли участие в заговоре против ближайшего к царской семье человека — Распутина). Реакция Святейшего Синода на его отречение убедительно иллюстрирует это. 9 (23) марта 1917 года Святейший Синод, в составе которого были святой Владимир, митрополит Московский, и святой Тихон, будущий Святейший патриарх Всероссийский, совместно с семью другими иерархами, выступил с Обращением ко всем верным чадам Российской Православной Церкви по поводу отречения Императора (2 [15] марта) и отказа Великого князя Михаила Александровича (3 марта) восприять власть. В этом Обращении Синод не выразил сожаления ни по поводу случившегося, ни даже в отношении ареста бывшего Государя и тем ясно показал свою оценку Николая II как правителя. - Настойчивое продолжение и углубление связи с Распутиным до самой его смерти, несмотря на всеобщий соблазн и самые решительные протесты виднейших людей России (например: святой Великой Княгини Елизаветы Федоровны /«он служитель сатаны»/ и других Великих Князей, святого митрополита Владимира (Богоявленского), митрополита Антония (Вадковского), духовника царской семьи епископа Феофана (Быстрова), председателя правительства П. А. Столыпина, министров, государственных и общественных деятелей…
Первые антираспутинские статьи были написаны не врагами Церкви и трона, а известным глубоким православным писателем М. Н. Новоселовым и убежденным монархистом, другом царя Л. А. Тихомировым и появились в «Московских ведомостях» в 1910 г.). Вот что писал, например, один из замечательных людей первой половины ХХ-го века, непосредственный очевидец и участник многих событий того времени митрополит Вениамин (Федченков) по этому поводу: «Потом постепенно начали вскрываться некоторые стороны против Распутина. Епископ Феофан и я увещевали его изменить образ жизни, но это было уже поздно, он шел по своему пути. Епископ Феофан был у царя и царицы, убеждал их быть осторожными в отношении Г[ригория] Е[фимовича Распутина], но ответом было раздражение царицы… Потом выявились совершенно точные, документальные факты, епископ Феофан порвал с Распутиным. По его поручению я дал сведения для двора через князя О., ездил к другим, но нас мало слушали, он был сильнее.
Тогда царь затребовал документы… Ничто не изменило дела. Пытался воздействовать Санкт-Петербургский митрополит Владимир, но без успеха, был за то (как говорили) переведен в Киев, где его в 1918 году убили большевики…Обращались к царю члены Государственного совета — напрасно. Впал в немилость за то же и новый обер-прокурор Синода А. Д. Самарин — очень чистый человек.
Отстранен был и Л. А. Тихомиров, бывший революционер-народоволец, а потом защитник идеи самодержавия и друг царя. Собралась однажды группа интеллигентов написать «открытое письмо» царю, но Тихомиров убедил их не делать этого: «Все бесполезно! Господь закрыл очи царя, и никто не может изменить этого. Революция все равно неизбежно придет»…. Возмущение против влияния Распутина все росло, а вместе с тем росли и нападки на царский дом» (На рубеже двух эпох. С. 142). - Религиозность царской четы при всей ее внешне традиционной православности носила отчетливо выраженный характер интерконфессионального мистицизма. Этот вывод следует из многих фактов. Известна холодность царской семьи, главным образом, царицы, к русскому духовенству, что особенно ярко выявляется из писем Александры Федоровны («в Синоде одни только животные»!). Даже с высшими иерархами отношения царя и царицы носили исключительно официальный характер.
В то же время современники сообщают о большой их близости и дружбе с широко известным в высшем свете французским спиритом, магом, главой международного ордена мартинистов Папюсом, вызывавшим дух Александра III; с другим французским мистиком, «ясновидцем» — Филиппом (которого Александра Федоровна в письме от 14 декабря 1916 г. вспоминает как «нашего друга месье Филиппа», но которого ее же духовник называет «порождением бесовских сил».); наконец, в течение целых десяти лет с Распутиным — до самой его смерти. Митрополит Вениамин (Федченков) писал: "Вместо же влияния духовенства в придворную сферу проникало увлечение какими-нибудь светскими авантюристами, «спиритами» … до Распутина был при Дворе какой-то проходимец француз «Филипп» (На рубеже двух эпох. С. 140).
Ряд свидетельств так же определенно говорит и о связях Двора, в том числе и последнего царя, с масонством, что указывает на еще один серьезный источник мистицизма (и идей европейской демократии) в царской семье (См., напр., «Масонство и Николай II» Виктор Острецов. Масонство, культура и русская история. М.1998.С.379-444). Этот мистицизм наложил тяжелую печать на весь душевный настрой императора, сделав его, по выражению прот. Г. Шавельского, фаталистом («Воспитание и жизнь сделали его фаталистом, а семейная обстановка — рабом своей жены» (Шавельский Г. И. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. Нью-Йорк.1954.Т.2.С.296), что особенно ярко обнаружилось в его отношении к Записке, оставленной Павлом I и содержащей предсказание о судьбе последнего Императора.
Только непониманием православия можно объяснить принятие ее как безусловного Божественного предопределения, как это решил Николай II. Пророчество в первую очередь всегда является предупреждением об опасности неправедной жизни, ошибочной деятельности и призывом к покаянию, но никак не фатумом, не произволом всемогущего Бога. Если бы Царь больше общался со святым Иоанном Кронштадтским и оптинскими старцами, а не с французскими оккультистами и русскими псевдостарцами, то может быть и не придал бы этой Записке безусловного значения и не отрекся бы от престола, не впал в безнадежие, не бездействовал, поверив в судьбу. Христианство и фатализм несовместимы.
Преданный царю человек Пьер Жильяр утверждал, что у царя была «своего рода мистическая покорность судьбе, которая его побуждала скорее подчиняться обстоятельствам, чем руководить ими» (Жильяр П. Импер. Николай II и его семья. Л. 1990.С.174). Наш выдающийся русский философ Евгений Трубецкой в таких кратких и глубоких словах выразил свое понимание и личной религиозности Царя, и основной причины его катастрофы: «Он поставил свою власть выше Церкви, и в этом было и самопревозношение, и тяжкое оскорбление святыни. Он безгранично верил в субъективное откровение, сообщающееся ему — помазаннику Божию — или непосредственно, или через посланных ему Богом людей, слепо верил в себя как орудие Провидения. И оттого он оставался слеп и глух к тому, что все видели и слышали. … Повреждение первоисточника духовной жизни — вот основная причина этого падения» (Е. Трубецкой. О христианском отношении к современным событиям. // Новый мир.1990. № 7. С.220).
Очень показательным является и тот факт, что в ближайшем окружении царской семьи всегда, и до конца жизни, были люди разных исповеданий: католики, англикане, лютеране. В этой экуменической атмосфере воспитывался и Наследник, чего, естественно, не мог бы позволить себе ни один строго православный христианин. Поэтому нет ничего удивительного и в том, что царь намеревался стать даже… патриархом, но не получил согласия архиереев (См. об этом: Нилус. На берегу Божьей реки. Ч.2. С.-Франциско.1969. С.146-147.; митр. Вениамин Федченков. На рубеже двух эпох. С.277.; Россия перед вторым пришествием. М. 1994 — свидетельства Л. А. Тихомирова и кн. И. Д. Жевахова).
Но особенно поражает во всем этом тот факт, что увлечение открыто неправославными мистиками-оккультистами и более чем сомнительными чудотворцами происходит в то самое время, когда рядом живут и творят истинные чудеса всем известные праведный Иоанн Кронштадтский, оптинские старцы, которые, однако, царскую семью мало интересуют.
Достаточно убедительно характеризует духовные интересы Николая Александровича литература, которая наиболее его интересует, и досуг. «Действительно, любимым чтением Государя была светская, особенно историческая литература… В круг его чтения входят имена А. Дюма, А. Доде, А. Конан Дойля, И. Тургенева, Л. Толстого, Н. Лескова, А. Чехова, Д. Мережковского и других. К чтению Библии Император обращается крайне редко…» (Материалы, связанные с вопросом о канонизации царской семьи. 1996. С.62-63).
Святоотеческая литература отсутствует. «Изо дня в день Император аккуратно записывает в свой дневник: «дивный день» — прогулка — обед — чтение художественной или исторической литературы — игра в кости или карты — дождь — обедня — прогулка — и так далее…» (Там же. С.67). - Что принципиально не позволяет с христианской точки зрения ставить вопрос о канонизации Николая II, так это его личное признание своей матери в письме из ссылки: «Бог дает мне силы всех простить, только генерала Рузского простить не могу». Этого признания не снимает свидетельство великой княжны Ольги о том, что отец всех простил, так как она ничего не говорит о главном в данном вопросе — простил ли он Рузского? Следовательно, она или не знала об этом, или предпочла, по понятным мотивам, молчать.
По причине как этих, так и целого ряда других фактов Комиссия Священного Синода по канонизации сделала, в частности, следующий вывод: «Подводя итог изучению государственной и церковной деятельности последнего Российского Императора, Комиссия не нашла в ней достаточных оснований для его канонизации» (Материалы…С.5).
О других аргументах канонизации[править | править код]
Если рассматривать вопрос о прославлении бывшего Императора, исходя из его страдальческой кончины, то она не дает оснований говорить ни о ней как осознанном подвиге самопожертвования, ни о нем как святом страстотерпце. Он пострадал не за христианские убеждения, а как политический деятель. Сначала расстреляли Великого князя Михаила (о канонизации которого как князя-страстотерпца вопрос не ставится, что является еще одним свидетельством политической, а не церковной мотивации идеи канонизации бывшей царской семьи), в пользу которого Николай Второй отрекся, а потом уже и самого бывшего Самодержца.
Сделали это по совершенно понятным идеологическим причинам: убийцы ненавидели монархическую власть и боялись ее реставрации. Убийств по этому мотиву, и не менее жутких, в то время было необозримое множество. Разве это достаточный аргумент для прославления? Если же причиной канонизации считать не праведную жизнь, не мученичество за Христа и не сознательное самопожертвование за свой народ, как это имело место у многих наших князей, отправлявшихся в Орду, а просто насильственную смерть, то в первую очередь тогда следовало бы поставить вопрос о прославлении императоров Александра II и Павла I, Петра III и царя Федора Годунова, других убиенных князей, бояр, воинов, и всех, и вся.
Но, во-первых, во что тогда превратится святость нашей Церкви? Во-вторых, сама постановка вопроса о канонизации именно Николая Александровича и его семьи, а не Государей, прежде пострадавших, свидетельствует, что она обусловлена не церковными, но другими причинами.
Полностью несоответствующими действительности выглядят при этом утверждения о добровольном принятии последним Императором смерти за свой народ. Имеются прямые свидетельства, что бывшая августейшая семья стремилась уехать за границу. В материалах Синодальной комиссии по канонизации указывается: "отметим лишь желание Царской Семьи уехать за границу и в подтверждение этого процитируем дневниковую запись Императора от 10 (23) марта: «Разбирался в своих вещах и в книгах и начал откладывать все то, что хочу взять с собой, если придется уезжать в Англию» (С.58). Более того, Николай Александрович намеревался после умиротворения обстановки в России вернуться и жить на своей даче в Крыму.
Страдания и смерть последнего Императора объективно говорят лишь об одном: Бог дал ему возможность пострадать за те грехи, которые он совершил (осознанно или неосознанно) против России. Эта мысль о его виновности в страданиях России была высказана за десять лет до Екатеринбургской трагедии св. Иоанном Кронштадтским. В записи от 9 октября 1908 года он, называвший царя благочестивым, произносит такие страшные слова: «Земное Отечество страдает за грехи Царя и народа, за маловерие и недальновидность Царя, за его потворство неверию и богохульству Льва Толстого…». На следующий день праведный Иоанн молится: «Господи, да воспрянет спящий Царь, переставший действовать властью своею…» (ЦГА. СПб. Ф.2219. Оп.1. Д.71. Л.40-40 об. См. также: С. Л. Фирсов. Православная Церковь и государство в последнее десятилетие существования самодержавия в России. СПб. 1996).
Само положительное изменение психологии Николая II и Александры Федоровны после их ареста в последние месяцы жизни также совсем недостаточное основание для канонизации. Очень многие люди, попадая в тяжелые жизненные обстоятельства, изменялись и перед смертью раскаивались, но совсем немногих и не в силу только этого факта Церковь причисляла к лику святых (раскаявшийся на кресте разбойник, принятый Самим Сердцеведцем, — особый случай). Степан Разин, например, перед казнью у всех просил прощения и сам всех (без исключений) простил и умер с христианской точки зрения как праведный разбойник. Но придет ли кому-либо мысль о его канонизации?
Можно лишь благодарить Бога, давшего ему покаяться, пострадать за свои грехи и таким образом обрести спасение. И казнь Николая II, конечно же, совсем не является основанием для его прославления, но позволяет надеяться на спасение, хотя, в отличие от других, остается неизвестным самое главное, — осознал ли он свои грехи, особенно перед народом и Россией, и раскаялся ли в них в конце своей жизни?
О «царственных чудесах» как доказательствах святости. Одним из важнейших признаков истинного чуда всегда является святая жизнь того, через кого оно совершается. Если же таковой не только не наблюдается, но есть и серьезные факты, свидетельствующие о противном, то таковое чудо, по совету святых отцов, принимать нельзя (см., напр., у св. Игнатия Брянчанинова «О чудесах и знамениях» Т. IV). Могут быть исключения, когда истинное чудо совершается и через посредство человека грешного, даже животного (напр., библейский случай с ослицей Валаама) при наличии веры и сохраняющейся способности к покаянию у человека, с которым или перед лицом которого происходит чудо.
Поэтому чудеса совершаются и в неправославной среде, и до настоящего времени, ибо "Бог «хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания Истины» (1Тим.2;4). Известен, например, факт из Патерика, когда вода с омытых ног разбойника, принятого монахинями за святого пустынника, исцелила слепую. Не менее поразительный случай — современный, о котором сообщается в «Благовест — ИНФО» № 3 (172). 1999 г.
В США в одной католической семье уже 11 лет лежит недвижимая 16-летняя девушка. И вот, находящиеся в ее комнате статуи святых (католических) начали мироточить. В Италии уже не мало известно случаев мироточения статуй католических святых. (Стоит при этом вспомнить, что такие подвижники нашей Церкви, как святители Игнатий и Феофан, преподобный Амвросий Оптинский и праведный Иоанн Кронштадтский решительно говорили о пр`елестности католических святых). И подобных случаев в истории было немало (Ср. Исход, гл. 7-8).
Однако о чем все это говорит? О том, что даже очевидные такого рода факты сами по себе совсем еще не подтверждают святости тех (человека, конфессии, религии), через кого и где они совершаются, и что подобные явления могут происходить и в силу веры — «по вере вашей да будет вам» (Мф.9;29), и по действию иного духа (Деян. 16;16-18), «чтобы прельстить, если возможно, и избранных» (Мф. 24;24), и, возможно, по другим, пока неизвестным нам причинам.
Поэтому становится понятной столь большая осторожность и рассудительная недоверчивость, с которой всегда относились ко всякого рода чудесам, видениям, сновидениям, откровениям, мироточениям и т. д. (рассказами о которых изобилует определенная современная литература) все святые. Тем настойчивее предупреждают они прочих верующих от поспешности в принятии всего этого за чудо Божие, чтобы по причине своего легковерия последние, приняв ложь за истину, не попали в бесовскую ловушку.
Так, преподобный Симеон Новый Богослов (XI в.) говорит, что «прельщаются те, которые видят свет телесными очами своими, обоняют благовония обонянием своим, слышат гласы ушами своими и подобное» (Преп. Симеон Новый Богослов. О трех образах молитвы // Добротолюбие. Т. 5. М., 1900. С. 463—464). Преподобный Григорий Синаит (XIV в.) напоминает: «Никогда не принимай, если что увидишь чувственное или духовное, вне или внутри, хотя бы то был образ Христа, или Ангела, или святого какого… Приемлющий то… легко прельщается… Бог не негодует на того, кто тщательно внимает себе, если он из опасения прельщения не примет того, что от Него есть,.. но паче похваляет его, как мудрого» (Преп. Григорий Синаит. Наставление безмолвствующим // Там же. С.224).
Святитель Игнатий Брянчанинов (XIX в.) предупреждает: «Христианские аскетические наставники заповедают не обращать особенного внимания на все вообще явления, представляющиеся чувствам душевным и телесным; заповедают соблюдать при всех вообще явлениях благоразумную холодность, спасительную осторожность» (Еп. Игнатий Брянчанинов. Соч. Т.2. СПб.1905. С.17). «Святые Отцы повелевают подвижнику молитвы при случающихся явлениях вне и внутри себя пребывать равнодушным к ним и не внимать им, не признавая себя достойным видения святого. Они завещавают, с одной стороны, не порицать явления, чтоб не подвергнуть порицанию святое, а с другой — никак не вверяться явлению, поспешно признав его истинным, чтоб не впасть в сеть лукавого духа» (Св. Игнатий. Собрание писем. М. — СПб. 1995. Письмо № 290).
В настоящее время, когда разного рода мистицизм и всевозможные «чудеса» широкой рекой разливаются по всем странам мира (в США, напр., почти 70 % населения заявляют, что имели опыт экстрасенсорных восприятий, а 42 % общались с умершими), эти святоотеческие призывы особенно важно помнить.
Как в связи с этим относиться к утверждению о мироточении, благоухании, изменении ликов и даже оживлении «царской иконы» (См. Бог прославляет Своих святых. М.1999)? Во-первых, для церковного признания этого необходимо свидетельство правящего епископа, только который после соответствующего исследования заявленного факта имеет право говорить о его природе — Божественное ли это чудо или явление другого порядка. Пока же такового епископского удостоверения нет, вопрос для члена Церкви должен оставаться открытым.
Во-вторых, есть серьезные основания для сомнений в святости этих явлений. Очевидно, что самовольное, без благословения правящего епископа, без Собора объявление священником (или группой священников) кого-либо святым, есть акт открытого противления Церкви. Апостол пишет: «Бог не есть Бог неустройства, но мира. Так бывает во всех церквах у святых» (1Кор. 14;33). Отсюда, полагать, что в данном случае Господь творит чудо, способствуя страстям человеческим, более чем сомнительно.
Поэтому и икона — это образ канонически прославленного Церковью, а не самовольно кем-либо. Церковь же, пишет святой Игнатий Богоносец, там, где епископ, и без епископа никто не может делать что-либо относящееся к Церкви. Но если эта «икона» самочинная, то можно ли говорить здесь о чуде?
Не могут рассматриваться в качестве аргумента и случаи причисления к лику святых некоторых убиенных князей на Руси. Во-первых, прецедент — это не доказательство и тем более не правило. Во-вторых, сами эти факты в ряде моментов существенно отличны от трагедии 1918 года. Многие князья-страстотерпцы во имя избавления своего народа сознательно шли на мучительную смерть (напр., Михаил Тверской).
О жертвенности же и добровольности страданий Николая II, собиравшегося на период смуты в России уехать в Англию, говорить не приходится. Или, например, жизнь князей Бориса и Глеба была святой, чего нельзя сказать о последнем Государе. К тому же, св. Борис, имея дружину отца, вполне мог не только бороться, но и рассчитывать на победу, чего полностью был лишен Николай II после (а, возможно, уже и до) своего отречения.
Обращает на себя серьезное внимание и тот факт, что ни святой Патриарх Тихон, ни святой митрополит Петроградский Вениамин, ни святой митрополит Крутицкий Петр, ни святой митрополит Серафим (Чичагов), ни святой архиепископ Фаддей, ни архиепископ Иларион (Троицкий), который, без сомнения, вскоре будет причислен к лику святых, ни другие ныне прославленные нашей Церковью иерархи, новомученики, знавшие значительно больше и лучше, чем мы теперь, личность бывшего Царя — никто из них ни разу не высказал мысли о нем, как святом страстотерпце (а в то время об этом еще можно было заявить во весь голос).
Вызывает глубокое недоумение и пропагандируемая сторонниками канонизации ответственность за «тягчайший грех цареубийства, довлеющий над всеми народами России» (Обращение участников 3-й конференции «Царское дело и екатеринбургские останки» 8.12.1998) и призыв ныне живущих к покаянию в нем.
Разве не очевидно, во-первых, что грех — дело личной совести согрешающего, а не того, кто в нем не принимал никакого участия? Потому можно и нужно молиться за совершившего грех, но невозможно каяться вместо него. Ниневитяне каялись за свои грехи, а не за грехи своих праотцев.
Во-вторых, совершенно непонятно, почему народ повинен в убийстве именно Николая II, а не императоров Александра II, Павла I, Петра III, царя Федора Годунова, или Великих князей Сергея, Михаила и других, или святого царевича Димитрия, святой Елизаветы Федоровны, святых Бориса и Глеба, или …? В чем причина этой поразительной странности?
В-третьих, идея виновности народа за грех убийства Николая II не ведет ли к тому, что наши народы, в первую очередь русский, становятся главными преступниками, а действительные убийцы уходят в тень? И наконец, не способствует ли эта идея возникновению в народе болезненного комплекса виновности, вполне ложного, в том числе и потому, что в отличие от любого другого греха, который можно омыть покаянием, здесь никто не знает в чем и как должно каяться, чтобы очиститься от этого греха. (Интересно, что решит священник, если ему кто-либо покается в грехе убийства царя Федора Годунова или Николая II ?).
Может быть, следует послушать пророка Иезекииля, который прямо говорит от лица Божия: «Вы говорите: `почему же сын не несет вины отца своего?' Потому что сын поступает законно и праведно, все уставы Мои соблюдает и исполняет их; он будет жив. Душа согрешающая, она умрет; сын не понесет вины отца, и отец не понесет вины сына, правда праведного при нем и остается, и беззаконие беззаконного при нем и остается» (Иезек.18;19-20).
Необходимо осмыслить и те последствия, которые может повлечь за собой канонизация бывшей августейшей семьи.
Первое. Сам вопрос о ней уже вызвал такое противостояние в церковной среде, в народе, которого в истории нашей Церкви еще не было. Уже вместо трезвого, серьезного обсуждения естественных в подобных случаях проблем в православных средствах массовой информации начались самые жесткие, совершенно не подобающие христианам высказывания перед лицом внешнего мира в адрес своих собратьев.
Это ли не соблазн для верующих и неверующих и не прямой подрыв авторитета Церкви, ее проповеди о любви? Возможная же канонизация при явном несогласии с ней очень многих (например, во время встречи митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия с учащимися Московских духовных школ 31 марта 1997 года выяснилось, что таковых приблизительно половина) способна еще серьезнее осложнить ситуацию в нашем обществе и разделить его еще по одному признаку, ибо многими данный акт будет воспринят как принуждение их совести к почитанию того, в ком они не видят ни должного примера христианской жизни, ни тем более святости.
Второе, «молитвы Царю-искупителю Государю Мученику… и первому предстоятелю Руси Небесной пред Престолом Вседержителя» свидетельствуют, что вопрос о канонизации бывшей царской семьи уже не только преступает границы канонические, но и начинает серьезно угрожать самому догматическому сознанию нашей Церкви. Возможная канонизация, без сомнения, будет прямо способствовать развитию этого процесса.
Память каждого, невинно, по человеческому рассуждению, пострадавшего всегда вызывает благоговейное почитание. Миллионы и миллионы таковых предстают сейчас нашему взору. Екатеринбургская трагедия является одной из самых известных. Всё это знаки, свидетельствующие о непостижимом для нас промысле Божием, ведущем каждого человека своим путем к вечной жизни. Но если, по Апостолу, «иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд; и звезда от звезды разнится в славе» (1 Кор.15;41), то какой славой здесь, на земле, достойно увенчать каждого из них — дело только соборного голоса Церкви.
Поэтому не станем предвосхищать его суждение, не поддадимся искушению выдать свое мнение за этот Голос. Остережемся прежде него и вместо него сами совершать «прославление». Пусть каждый лично (а не в храмах и на площадях) молитвенно почитает, кого считает достойным, но не вовлекает в это других и не возбуждает их, используя все возможные средства внушения, ибо подобное «прославление» не принесет пользы ни Церкви, ни поверившим, ни, безусловно, самим прославляемым.
В терпении умолкнем до Собора. Не будем провоцировать словом или делом нездоровые споры. Соблюдем мир. Ибо только таким шагом смирения перед соборным разумом Церкви мы истинно почтим память и последнего Государя, и всех невинных страдальцев нашей святой Руси.