Текст:Егор Холмогоров:Современный Терроризм: идеальные обоснования и коммуникативная технология
===СОВРЕМЕННЫЙ ТЕРРОРИЗМ === ===«ИДЕАЛЬНЫЕ» ОБОСНОВАНИЯ И КОММУНИКАТИВНАЯ ТЕХНИКА===
Ранее мы уже определили терроризм как «контрлегитимное насилие», то есть насилие, разрушающее правовое поле и навязывающее обществу новые правила игры, в рамках которых за террористами признается «моральное право» на убийства, захваты заложников и т.д. во имя якобы преследуемых ими высших целей, которые предполагаются более значимыми, чем те, которые санкционированы государством и общественными институтами. Террористы взяли на себя в конце ХХ века функции «трансцедентальной критики» старого порядка. Сегодня именно террористические организации и группы претендуют на статус агентов революционных изменений.
Социальный порядок основан на некотором компромиссе между «утопией» — то есть сакрализованными идеальными представлениями о том, каким общество должно быть, если бы жило по «божественному закону» (даже если этот божественный закон выступает в форме законов исторического материализма), и «реальностью», то есть тем, «получилось как всегда», которое возникает в процессе реализации «как лучше». Не основанных на «утопии» обществ не существует — для каждого из них характерна та или иная ориентация на идеал, не существует и «утопий на земле» — по понятным причинам. Однако существование разрыва всегда создает возможность для критики существующего общества как несправедливого и неправедного во имя той или иной «утопии». Эта критика приобретает свои радикальные формы в тех или иных маргинальных и сектантских группах (будь-то пуритане Английской революции, масоны Французской, или «авангард рабочего класса» Русской), провозглашающих себя носителями общественного идеала. В одних случаях дело ограничивается мятежами, в других воздействие этих групп оказывает решающее влияние на великие революции, время от времени потрясающие ту или иную часть человечества. Однако и после провала реализации той или иной утопии на новом витке всегда остаются те, кто уверен в «недостаточной чистоте» предыдущих попыток и считает себя способным «сделать лучше».
Во второй половине ХХ века наиболее маргинальный революционизм оказался значительно более распространенным, чем революционизм политический, ориентированный на захват власти. Тому есть сразу несколько причин — во-первых, влияние идей Льва Троцкого (непосредственно и через маоизм) о «перманентной революции», сделавших мыслимым перманентную «критику» системы революционерами с помощью бомбы и автомата, вместо единовременного захвата власти в системе; во-вторых заметное «полевение» мирового политического поля, сделавшее возможной немаргинальную революционную борьбу политическими средствами (что более соответствует как минимум запросам масс), в-третьих, — общий кризис цивилизационной модели «нового времени», в рамках которой и действовала данная революционная модель, движение вперед за счет социальной критики «слева» стало непродуктивным и нормальным развитием общественных систем все больше отторгается.
Бурный расцвет терроризма напрямую связан с радикализацией утопической «критики» существующего общества и поэтому не случайно, что идеальные основания для терроризма напрямую связаны с тремя величайшими «утопиями» последних веков — социальной справедливостью и социализмом, нацией и национальной независимостью, и возрождением религиозной чистоты в ее фундаменталистских формах. Существующие террористические группировки легко классифицируются по этим «идеальным основаниям».
Социальный терроризм. Родоночальниками терроризма как широкой общественной практики были русские народовольцы (хотя они ориентировались на менее систематический опыт предшествующих революционеров). Если ранние народовольцы ставили своей целью «революционное правосудие» против представителей «старого порядка», то уже следующее поколение террористов, типа Александра Ульянова, полагало террор только средством общественной дезорганизации, провоцирования революционного хаоса. Общественный «успех» народовольцев, а затем эсеров, привел к трансляции их опыта по всему миру — левые радикалы, социалисты и анархисты стали убивать американских и французских президентов, тех, кто казался им воплощением капиталистической «системы».
После стабилизации в середине века, «социальный терроризм» был возрожден «революцией 1968 года», интенсивным троцкистско-маоистским влиянием на левые круги. В этот момент возникают и разворачивают террористическую деятельность «Красные бригады» в Италии, «Фракция красной армии» в Германии, «Аксьон дарект» во Франции, «Японская красная армия», «The Weather Undergound» и подобные ей группы в США. Особое течение составлял латиноамериканский терроризм, имевший, отчасти, религиозную окраску неокатолической «теологии освобождения», и собственную идеологию и стратегию «городской герильи», разработанную бразильским левым коммунистом Хуаном Карлосом Маргелой — латиноамериканское студенчество, наряду с выходцами из арабских стран является одной из наиболее восприимчивых к идеологии терроризма общественных групп. Во многом спонсировавшийся странами соцлагеря социальный терроризм в 1990-е годы переживал явный спад, однако от его возвращения в будущем нет никаких гарантий — социальный терроризм проявил уже свою способность возрождаться.
Национальный терроризм. «Нация» стала основным «божеством» секулярного ХХ века, став столь же сильной мотивационной структурой для рискованной террористической деятельности, как религия или социальная справедливость. В оформленном виде обязан был своим рождением армянской «Дашнакцутюн», в конце XIX века принявшей на вооружение методы и тактику российских народовольцев (собственно, дашнаки и были русскими народовольцами армянского происхождения сменившими приоритет целей с социальных на национальные).
Национал-терроризм сперва широко распространился в «маргинальных» регионах Европы — широко известна была деятельность ИМРО («Внутренней македонской революционной организации»), боровшейся за присоединение Македонии к Болгарии, ирландской «Шинн фейн», украинской ОУН («бандеровцев»). Преемниками этого типа терроризма в Европе остались ИРА, баскская ЭТА и печально прославившаяся в последние годы албанская АОК, сыгравшая решающую роль в аннексии сербского Косова. На Востоке ярчайшими примерами «национал-терроризма» является деятельность курдских националистов из КРП, «Тигров освобождения Тамил Илама» на Шри-Ланке. Пограничный, «национально-религиозный» тип представляет собой деятельность кашмирских и сикхских сепаратистов на севере Индии. Трансформацию из «национального» в «национально-религиозный» проделал чеченский терроризм — сперва ставя цель независимости «Ичкерии», он, стараниями Амира Хаттаба, получил религиозную базу в виде «ваххабизма».
Наконец, наиболее ярким регионом этнического терроризма является Ближний Восток. В свое время, созданию Израиля предшествовала целая волна терактов, осуществлявшихся радикальными сионистами из «Иргун Цвей Леуми» и «группы Штерна». Однако еврейский терроризм быстро забылся после развития в 1960-х годах палестинского терроризма, вскоре ставшего центральным звеном мировой террористической системы. Сперва, — «Национальный фронт освобождения Палестины» и знаменитый «Черный сентябрь», затем «Хамас» и «Исламский Джихад». По совокупной террористической активности палестинский и околопалестинский терроризм занимает первое место в мире. И он же придает национальному терроризму дополнительные «религиозное» (исламское) и «транснациональное» измерение. Не случайно практически все крупнейшие фигуры «Мирового подполья» делали карьеру на Ближнем Востоке.
Религиозный терроризм связывается в общественном сознании прежде всего с радикальным исламизмом. Этот тип терроризма при всей кажущейся «естественности» его появления из некоторых особенностей исламской доктрины, при всей логичности появления терроризма, имеющего религиозную санкцию, является наиболее «искусственным» из типов терроризма. Исламский терроризм с его нынешним размахом стал результатом исламизации социального и национального терроризма на Ближнем и Среднем Востоке на рубеже 1970-80 годов. «Исламский фактор» использовался сверхдержавами в их борьбе за эти регионы — СССР в качестве подкрепления «национально-освободительных» лозунгов, США в качестве альтернативы, способной вытеснить коммунистическое влияние из региона. В ходе этой борьбы исламский терроризм и проявил себя в качестве «третьей силы» сперва обильно спонсировавшейся обеими сторонами, а потом выступившей против обоих.
Наиболее интенсивно этот процесс шел в зоне Ближневосточного конфликта, где ранний «националистический» терроризм палестинцев постепенно исламизировался и на смену «Палестинскому фронту национально освобождения» пришли «Хамас», «Исламский Джихад» и «Хезболла». Ближний Восток стал своеобразной «террористической Меккой», в которой завязывались международные связи и делали карьеру наиболее значимые фигуры «Мирового Подполья». Благодаря сложной геополитической конфигруации конфликта там переплетались геополитические, национальные, социальные и религиозные мотивы, и в итоге именно здесь была создана микромодель тотального Террора, тактические приемы и поведенческие принципы, распространенные позднее в глобальном масштабе. Другим регионом интенсивной исламизации терроризма стал Афганистан, где главным спонсором процесса выступали США, боровшиеся против «советского вторжения». Именно там началась деятельность Усамы Бен Ладена и его «Аль Каеды», ставшей мировой террористической сетью, там же прославились многие из «кондотьеров» современного исламского терроризма типа Хаттаба.
Сегодня сеть исламский терроризм представляет собой мощное интернациональное сообщество, очень плотно покрывает практически все исламские регионы (более менее сдерживается он только в пределах бывшего СССР) планеты, и оказывает воздействие на весь мир, чему, собственно, и стало свидетелем человечество 11 сентября 2001 года. С исламским религиозным терроризмом тесно ассоциирован и ряд сепаратистских движений — в Кашмире, на Филиппинах («Абу-Сайяф») и, разумеется, в Чечне.
Существует и еще одно террористическое направление, громко заявившее о себе только в 1990-е годы — это «антисистемный» терроризм, который отрицает современное общество вообще и объявляет ему войну. Это терроризм одиночек типа Тимоти Маквея или маргинальных групп сектантского характера, таких как «Аум Синрике», организовавшая газовую атаку в токийском метро 20 марта 1995 года. Этот вид терроризма, граничащий с психической паталогией, имеет, однако, большое будущее, по мере развития «комплекса отчуждения» у жителей развитых стран.
Террорист, «судящий» общество за его несоответствие высшей, трансцедентной реальности, получает благодаря идеальным основаниям террора право на самое жестокое и циничное обращение со своими жертвами — будь их одна, десять, или несколько тысяч. Как писал в своем знаменитом «Катехизисе» один из первых русских террористов-революционеров, основатель «Народной расправы» Петр Нечаев, (прототип Верховенского-младшего из «Бесов»): "Революционер живет в обществе, имея своей целью беспощадное его разрушение… он не революционер, если ему чего-нибудь жаль в этом мире, если он может остановиться перед истреблением положения, отношения ли какого-нибудь человека, принадлежащего этому миру, — все и вся должны быть ему ненавистны… все нежные и изнеживающие чувства родства, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единой холодной страстью революционного дела".
Отсюда вызывающая и даже демонстративная жестокость террористов, порой граничащая с садизмом. Ведь единственное оправдание своих действий террорист находит в том, что все общество, всякий «примирившийся с системой» совершает преступление перед высшим идеалом, а потому живет «не так». Неразборчивость современного терроризма в отношении жертв напрямую связана с представлением о «виновности» всякого, кто не причастен террористическому анти-порядку и не оказывает ему активного содействия. Однако именно эта тотальная неизбирательность, их позиция «судьи» и, в то же время, «жертвы системы» гарантирует террористам известную общественную поддержку, которая при помощи системы «коммуникации» становится главным орудием терроризма.
Современный терроризм является не просто смертоубийством и разрушением — в этом случае он был бы незначителен как общественное явление. Главное оружие террора — это его медиатехнология, рассчитанная на широчайший общественный резонанс. Теракт, о котором никому не стало известно, попросту не нужен — этот факт уже осознали все, однако подобное «обнажение приема» не приводит, тем не менее к снижению эффективности терроризма.
В качестве коммуникативного акта, теракт представляет собой коммуникацию между террористом или террористической группой с одной стороны и государственной властью – с другой. Общество не является самостоятельным элементом этой системы — оно выступает только в качестве резонансной среды. «Сообщение», которое закодировано в теракте, имеет своим адресатом власть и только власть. Теракт является средством воздействия на политические решения.
Субъект террора (террорист или, чаще, группа), выбирает точку максимально эффективного воздействия в которой и совершается теракт. Точка должна быть выбрана исключительно точно, для того, чтобы не заглушить воздействие теракта на общество посторонними сигналами — скажем в ситуации взрыва АЭС «аудитории» у теракта практически не будет — всем будет не до того. При этом логика террора требует определенной «экономии» средств (так, заряд для палестинского «человека-бомбы» стоит 150 долларов, вознаграждение родственникам 2-3 тысячи, а чудовищные нью-йоркские теракты, под подсчетам, обошлись террористам в 1, 5 миллиона). Секрет этой «экономии» в том, что терроризм как поведенческая система паразитирует на обществе — даже рекламу терактов должны осуществлять не сами террористы, а их жертвы. Поэтому первоначальный «сигнал» должен быть «громким», эффективным и дешевым.
Роль «резонатора» выполняют, обычно, электронные СМИ, для которых сообщения о терактах стали, в последнее время, одной из наиболее прибыльных и престижных форм деятельности, причем никакие попытки этического или законодательного ограничения на транслирование терактов ни к каким принципиальным последствиям не приводят. Аудитория террора — это телеаудитория. Современный терроризм крепнет вместе с расширением «галактики Маклюэна», поскольку предлагает идеальную для телевидения «картинку» — сюжетное напряжение, сильные эмоции, иррациональная тревога, элемент «принудительной» необходимости в созерцании очередного кровавого зрелища.
Проведенный в точке резонанса и широко транслированный СМИ, теракт становится достоянием аудитории террора, то есть тех людей, для которых полученные с приданой медиа эмоциональной нагрузкой сведения о теракте, являются основанием для изменения собственной позиции или поведения в сторону желательную для террористов. В этой аудитории можно выделить две подгруппы.
Во-первых, это «референтная группа» террора, то есть та часть общественности, которая сочувствует террористам и готова говорить о том, что «это кровавое событие должно еще раз привлечь наше внимание к подлинным социальным причинам печальных явлений, коренящимся в условиях угнетения» и все такое, для чего заготовлен уже не один десяток штампов. Главная задача референтной группы — доводить до сведения властей требования террористов не в качестве таковых, а в качестве пожеланий обеспокоенной террором «общественности». Очередной теракт предоставляет ей повод еще раз повторить свои аргументы и оказать давление на власть.
Обычно референтная группа апеллирует к тем же ценностям, которые являются идеальным основанием для террора. Референтная группа социальных террористов указывает на эксплуатацию и несправедливость как корень терроризма, национальных — говорит о праве наций на самоопределение, религиозных — на нравственное растление, утрату веры и благочестия. Именно референтная группа осуществляет предварительную социальную легитимизацию террора через общезначимые ценности. В референтной группе можно выделить и непосредственную «группу поддержки», отождествляющую себя с террористами и воспринимающую их успехи как свои, составляющую рекрутскую базу для террористов.
Второй частью аудитории террора является «виктимизированная группа», то есть те, кто осознает теракт как непосредственную угрозу собственной жизни и благополучию, не пострадав от теракта непосредственно, ощущает, тем не менее, себя жертвой. Именно эта группа и является объектом запугивания, что должно привести ее либо к панике и разрушительным для общества хаотичным действиям (будь-то биржевая паника, или бегство из зоны террора, или выражаемые в неуравновешенной форме требования к государству о защите и мести), либо к присоединению к референтной группе в требовании пойти на уступки террористам.
Для аудитории международного терроризма можно выделить и еще одну, группу — «мировое сообщество», которое должно, получив сведения о терактах, осознать требования террористов как «международную проблему», что приводит к вмешательству во внутренние дела государства – адресата террора. В настоящее время именно «мировое сообщество» является ведущей аудиторией большинства террористов, предпочитающих давить на власть не «снизу», а «сверху», поскольку практически при любом раскладе найдет та или иная геополитическая сила, которой выгодно ослабление становящегося жертвой террора государства.
Группы, составляющие аудиторию террора, оказывают более или менее скоординированное давление на государство-адресат, дестабилизируют его паникой или прямыми протеррористическими выступлениями. Благодаря этому давлению резонансной среды, а совсем не в качестве непосредственного, «физического» воздействия терактов, власть обычно бывает вынуждена идти на уступки — переговоры с террористами, политические обещания, всевозможные реформы и послабления, признание за террористами прав «политического субъекта». Включается механизм «обратной связи» и террористы получают требуемый ими ответ — прямую или косвенную политическую легитимизацию их действий.
Обобщенную коммуникативную модель успешного теракта (такого, например, как рейд Басаева на Буденновск) можно представить себе так: акция в наиболее чувствительной точке [отправление сообщения] — сообщение об акции в СМИ (прежде всего электронных) [трансляция сообщения] — обсуждение акции «аудиторией террора» [декодирование сообщения] — давление «аудитории террора» на власть [передача декодированного сообщения адресату] — уступки власти, легитимизация терроризма в той или иной форме [обратная связь].
По мере закрепления терроризма в качестве устойчивой и широко распространенной социальной практики, последовательное прохождение всей коммуникативной цепочки становится необязательным. Теракт, угроза терактом, сама террористическая атмосфера, ведут к тому, что власть сама «расшифровывает» сообщение террористов и так или иначе реагирует на него, стараясь избежать негативных последствий давления со стороны аудитории террора. На этом этапе происходит как бы «инверсия» позиций между террористами и их референтной группой. Теперь уже референтная группа (или, как вариант, «мировое сообщество») выступает в качестве главного источника угрозы для власти и та предпочитает договариваться с террористами, как с «конкретными и деловыми людьми», в противоположность неуправляемому общественному мнению.
Между властью и террористами устанавливается своеобразное властное отношение, основанное на «трансляции альтернатив избежания» — то есть на том факте, что в процессе коммуникации террористы сообщают власти о возможностях, которых той хотелось бы избежать, а власть осознанно корректирует свои действия с учетом этих возможностей в желательную террористам сторону. Так успешный терроризм оказывается высшей инстанцией власти.