Текст:Егор Холмогоров:Что такое церковность

Что такое Церковность?''''

Что такое церковность? Почему с такой настойчивостью мы добиваемся внесения в жизнь начала церковности? Почему подлинно христианское сердце не может не желать того, чтобы все в жизни отдельного человека, в жизни семейной, в жизни общественной и в жизни государственной было проникнуто церковным началом? Почему никогда не смириться оно (если, конечно, не поступиться сокровенными своими принципами) с полумерой, с отведением Церковной жизни скромного уголка и в обществе и, тем более, в сердце человека? Ответ на все эти вопросы тем более важен, что их сегодня редко задают, начало церковности отодвинуто сегодня на задворки нашей жизни, замененные, в лучшем случае — суеверием, а в худшем — коварной еретической подменой подлинной церковности, святоотеческого Православия.

Сегодня Христианство — религия донкихотов, но, тем важнее им не запутаться и не пуститься в бой с ветряными мельницами, тем важнее христианину знать во имя чего он живет церковной жизнью, что в ней столь для него важно и столь священно, что он скорее поступится жизнью, чем Церковью. И еще важно понять, почему христианин не может молчать, не может замкнуться в своей вере, оставить ее только своим собственным достоянием, — не передаваемым и несообщаемым другим. О церковности говорить трудно. По определению одного богослова: "нет понятия церковности, но есть сама она, и для всякого живого члена Церкви жизнь церковная есть самое определенное и осязательное, что знает он". Однако сегодня корабль церковный окружен теми, для кого церковная жизнь менее всего опытно, осязательно известна, да и среди тех, слишком многие погружены в пучины скорее некоего "личного духовного опыта", до которого в наш немыслимый век многие стали так охочи…

О церковности приходится говорить как о чем-то непонятном, открывать ее смысл внешнему, часто враждебному взору. Подбор слов для подобного объяснения — дело трудное и мучительное, подчас — почти невозможное. Слово изнемогает, тщась раскрыть тайну церковности, и все же церковность превозмогает слово — если не смысл, то хотя бы отблеск смысла можно отразить в слове. Слово же способно отзываться в сердце человеческом. Если бы это было не так, если бы реальность церковности, тайна Церкви вовсе не подлежала словам, то не было бы у нас ни Евангелия, ни Посланий апостольских, ни чудного Апокалипсиса, ни словесной свирели отеческого богословия, побеждающего трубы риторов… Христианство — религия безмолвия — безмолвия помысла, безмолвия страсти, а не религия молчания. Потому да не говорит никто, что о тайне Церкви нельзя говорить. Пример Отцов да послужит заграждением его устам.

Церкви чаще всего приходится слышать упрек в том, что она горда. За то упрекают Церковь, что она не соответствует идеалам Того, кто сказал о Себе: "Я кроток и смирен сердцем" (Мф. 11, 29). Мир бунтует против Церкви, иногда почти истерически выкрикивая Ей в лицо слова Розанова: "Церковь — гордыня (не правда ли, не правда ли? Суть в этом: "святые", непоправимые", "нельзя нарушить соборных постановлений" и даже самых глупых мнений св. отцов). Церковь — злой дух. Церковь — лживая, лицемерная суета. Все — ложь". "Церковь — гордыня" — повторяют на сто голосов атеисты, оккультисты, еретики, проходимцы от религии и проходимцы от неверия, те кто безразличен ко всему кроме себя и даже те, кто безразличен самому себе… Каждый в этом сонме, даже тот, кто прежде был тих и дружелюбен, видя Церковь и слыша Её голос не преминет бросить как камень слова: "гордость", "нетерпимость", "фанатизм". Каждый, переполняясь от гордости и чувства собственного величия, обязательно "подправит" апостола, или укажет на несоответствие церковного идеала духу сегодняшнего или, напротив, — позавчерашнего дня. "Церковь — гордыня" — протяжно ноет хор, и все только для того, чтобы закончить ревом: "Все — ложь"…

Но, в самом деле, почему Церковь не ограничивается проповедью Евангелия? Почему не оставит людей в покое, объяснив им заповеди и побудив принять Христа как своего спасителя? Почему с проповедью Богочеловека Церковь соединяет и проповедь о Себе? Почему она требует участия в Своей жизни? Требует Церковности? Почему в нашем Символе Веры, который должен повторить перед Евхаристией каждый христианин, если он хочет, чтобы и Церковь признала его христианином, рядом со словами: "Верую в Отца", "Верую в Сына", "Верую в Духа Святого", на одной ступени с Пресвятой Троицей стоит "Верую в Церковь"? Сколь многих людей, прежде всего протестантов, так называемых "евангельских христиан" смущает эта проповедь о Церкви. Что это — если не гордыня и не попытка "церковников" подменить собою Христа?

Тем не менее, вплоть до горестного ХХ столетия, никому из сынов Православной Церкви не приходило даже в голову воздержаться от проповеди Церкви, ограничиться "одним евангелием" без присоединения к христианской общине. Христианство без Церкви, Евангелие без евхаристии стали изобретением новейшего времен, нынешнего вывихнутого века. Но и те, кто встал на путь проповеди Христа без Церкви, ушли от Церкви, ушли и от Христа, поклонившись неким новым и чуждым богам. Вновь Христос и Церковь оказались неразделимы. В этой-то нераздельности и корениться подлинная причина "гордости" Церкви. Церковь знает Себя, обладает совершенным ведением, и во всеуслышание проповедует ту тайну (остающуюся тайной только для тех, кто ее не желает слушать), что Она и есть Христос, что Христос и есть Церковь. Новую реальность, новую тварь создал Богочеловек Своим Воплощением, Искупительным Подвигом и Преславным Воскресением. Эта реальность и есть Церковь — обнимающая все соединенное с Христом человечество. Церковь — Тело Христа Живого. Говоря о Христе Церковь говорит о Самой Себе и отречься от Себя, не отрекаясь от Богочеловека Она не может. В Её груди бьется сердце Богочеловека, по Её жилам разлита божественная Жизнь, Жизнь пресвятой Троицы. В Лице Сына Божия, воплощенного и седящего одесную Отца Церковь становится едино с Троицей и потому-то в Символе Веры, рядом с "Верую в Отца" и "Верую в Сына" стоит и "Верую в Церковь"…

Тайна Церкви от века сокрыта в Тайне Пресвятой Троицы. Человеческому языку практически невозможно выразить троическую тайну, троическую Жизнь. Зачастую потому, что человеческий язык оказывается слишком смелым, слишком дерзким для выражения этой тайны, в нем слишком много конкретности и грубой осязаемости… Поэтому иной раз человеческая мысль, черпающая свое вдохновение не в отеческих творениях и даже не в учебниках логики, а в довольно нелогичных и менее всего просвещенных духом "суммах" боится конкретности отеческого языка, спотыкается на нем. Слишком часто там, где надобно видеть реальность, почти осязаемую реальность, стремятся видеть метафору, аналогию, "символ". Слово это в нынешнем языке почти утратило определенный смысл — "Здесь — символ" говорят обычно в тех случаях, когда не находят что сказать. Между тем — церковное богословие строго реалистично в том смысле, что старается говорить только о реальностях и реальных, конкретных, не мнимых вещах. Особенно когда это вещи божественные. Трудно представить себе что-либо более конкретное, чем Бог.

Бытие Троицы по сути уже церковно. Оно предполагает сущностное единство, единство той сверхсущности, которая недоступна ни нашему видению, ни нашему разумению — единство всецелое и всесовершенное. Между Лицами Троицы не существует никакого разделения, ни одно из них не обладает единой Сущностью в большей степени, чем остальные. Но ни одно из них не лишено своей особенности, своих личных, отличительных черт, определяющих их Божество, осуществляющих в Троице личное начало, начало в котором нет ни отделенности от других, ни сокрытости, ни противостояния, но только совершенное, вечное осуществление конкретности. Каждая ипостась, каждая личность в Пресвятой Троице открыта другим, живет с ними в вечном союзе любви, являя и для всего сущего идеал личной особости без разделения.

Пресвятая Троица в Своем предвечном Бытии не лишена динамики жизни. "Благочестиво приписать Богу движение", говорит Ареопагит. Смысл же этого таинственного движения раскрывает Св. Григорий Богослов: "Единица искони двинувшись в двоицу остановилась в троице". Движение, о котором говорит святитель — это не некое "происхождение" ипостасей — да не будет! Ипостаси в своей особости вечны, вечно Отец рождает Сына и изводит Духа. Речь идет о движении общей Жизни Святой Троицы — Её единой воли, единого действия, единого смысла, единого нравственного содержания… Это соборное единство, общность жизни были главным для отцов доказательством единства Троицы. Ведь даже один, указывает св. Григорий Богослов, если несогласен с самим собой, становится множественным. В Троице же, в силу соборной общности всей Её Жизни никакого внутреннего несогласия быть не может. Ее жизненное единство — главное свидетельство Её единства сущностного. По отеческому учению тремя ипостасями в их жизненном осуществлении внутри Троицы определяется весь смысл божественной Жизни: Отца как единого источника Бытия, — Сына, как Смысла и Силы — осмысливающего и определяющего Бытие начала, и Духа как окачествования жизни, ипостасного носителя всей полноты Божественных энергий. Не случайно поэтому, что не вне ипостаси Духа воссиявают эти энергии, не отчуждены они от личности Духа, но проявляются в ней и через нее. Православным ответом на латинское учение о филиокве, учение вводящее в Троицу несоборное, чуждое церковности начало онтологического подчинения, иерархичности между Отцом, Сыном и Духом, становится отнюдь не учение о полной отчужденности друг от друга Сына и Духа, их несопричаствуемости и неспорикасаемости в Святой Троице (между тем, такое учение — своеобразное "антифилиокве" все еще широко распространено в богословской литературе). Единственно верный православный ответ на латинство состоит в том, что Сын Божий, рождаемый в своем личном самостоянии Отцом, от века помазуется Духом Святым, также происходящим от Единого Отца. Это Вечное помазание, вечное почивание Духа на Сыне, вечное воссиявание божественных энергий в движении божественной жизни от Отца, через Сына и в Духе и составляет подлинное содержание, подлинную тайну внутритроичной Жизни. Троица от вечности озаряет Себя Своим нетварным Светом, и это Божественное самоосияние составляет Ее Жизнь, в этом единстве жизни трех божественных Личностей состоит предвечная соборность, предвечная Церковность Троицы.

Мир и человек сотворены ради причастности этой церковности. Не случайно в книге "Пастырь" говориться о Церкви, что "ради Неё сотворен мир". Смысл бытия сотворенного человека в том, чтобы объединить в своей жизни весь мир, оцерковить его, собрать его в едином потоке жизни, устремленном к Богу.

Человек изначально сотворен в соборном бытии не как монада, но как диада. Не единый Адам, но мужчина и женщина — две личности должны составить соборное единство человека. В этой ипостасной разделенности есть своя тайна. Почему двоица? Двоица там, где естественней всего было предположить троицу, человеческую троицу по аналогии с Троицой Божественной? Наверное так оно и было бы, изначальное человечество было бы троично, если бы Бог ограничивался аналогиями. Если следовало бы в человеке создать тварный аналог божественному бытию, "подобие" в том упрощенном, "символическом" смысле, который столь ныне распространен. Однако человек призван к большему. Он призван стать Богом, соединиться с Троицей, стать составной частью соборности Божества, "вотроичиться", по удвительному  выражению св. Иустина Поповича. Тварное человечество само по себе не самодостаточно, человек сам по себе нецерковен, несоборен, он по существу бессилен создать хоть сколь-нибудь прочный образец согласной и соборной жизни. С особой силой это проявилось после грехопадения. Но еще до него человеческая диада Адама и Евы взывает к тому, чтобы быть восполнена до триады Богочеловеком. Только Богочеловек — подлинная цель и смысл всего бытия, только в нем и с ним может быть объяснен и понят мир.

Христос, по словам преп. Максима “Это есть Божественный конец, ради которого и возникло всё (тварное бытие). Это есть Божественная цель, задуманная (Богом) еще до начала сущих, которую мы определяем таким образом: она есть заранее продуманный (Богом) конец, ради которого существуют все (тварные вещи), но который сам существует не ради какой-нибудь одной из них. Имея в виду этот конец, Бог и привел в бытие сущность (всех) сущих. Это есть, в подлинном смысле слова, предел Промысла, а также тех (тварей), о которых Он промышляет, — тот предел, согласно которому происходит возглавление в Боге (всех существ), созданных Им. Это есть объемлющее все века таинство, открывающее сверхбеспредельный и великий Совет Божий, бесконечно и беспредельно предсуществующий векам, Ангелом которого было Само сущностное Слово Божие, ставшее Человеком. Оно явило, если позволительно так сказать, самое глубинное основание Отеческой Благости и показало в Себе Конец, ради которого, как очевидно, твари и восприняли начало своего бытия. Ибо через Христа, или через таинство по Христу, все века и то, что в этих веках, приняли и начало, и конец своего бытия. Ведь еще до веков было продумано (Богом) соединение предела и беспредельности, меры и безмерности, края и бескрайности, твари и Творца, движения и покоя — то соединение, которое было явлено во Христе в конце времен”.

Очевидно, что изначальное задание человека соединить в единую жизнь, соединить в целое мир, а затем преодолеть грань между тварным и нетварным, стать нетварным по Благодати, могло быть вполне исполнено только Христом, только Богочеловеком. Богочеловек изначально сокрыт в тайне Творения. По Предвечному Совету мир устроен устремленным к Богочеловеку, человек же сотворен церковным, не самозамкнутым, но открытым Богу, ищущим исполнения своей соборности в Богочеловеке. Грехопадение нарушило ход истории, но не смысл и цель мироздания. Конечная цель человеческого бытия по прежнему сокрыта в Троице, цель человека причастие к вечному воссиянию в Троице Ее божественных энергий, вечное откровение Отца, Сыном в общении Духа — другого содержания церковности, церковной жизни, кроме жизни Святой Троицы попросту нет.

Своим вополощением Богочеловек Иисус Христос создал из нас, из падшего, раздробленного и расцерковленного человечества новую тварь. "Кто во Христе — тот новая тварь", возглашает апостол. Погружаясь в крещальную купель человек, "безвидный и неустроенный" вырывается из тьмы, погружается в те воды первого дня творения, над которыми носился Дух Святой. Человек пересоздается. Человечество дотоле не существовавшее как действительная единая природа, единосущное номинально, осуществляет свое единство уже не как человечество, а как Богочеловечество, как Церковь. Ипостась Сына Божия становится единой Божественной ипостасью для всего человеческого рода и весь род человеческий принимается в богочеловеческую жизнь этой ипостаси — Церковь. Другого образа своего единства, другой формы своего единства, помимо церковности у человека нет. Без церковности человек неспособен осуществиться как личность. Его личность будет слишком заслонена и затемнена тем осколком разбитой грехом прежней, ветхой человеческой природы, который мы, по иронии языка называем "индивидом". Индивид — это, прежде всего, — недостаток, это сумма, горький перечень недостач, которые мучат человека. Это — не тот, не тот и не тот, который не знает, не может и не умеет того-то, того-то и того-то…. В определении индивида, сколь бы тщательно его не составляли, невозможно найти ни одной уникальной черточки. Все повторимо. Все не своеобразно. Все есть и у соседей, но только в другом наборе. Индивид как "ветхий человек" есть чистая отрицательность. Не случайно, что и свободы его — чисто отрицательные свободы — невмешательство, неприкосновенность и т. д… В противоположность тому личность человеческая приобщена всей полноте соборной жизни единой человеческой природы. Она чувствует свою ограниченность и отделенность от содержания, от энергии всей человеческой жизни только в той мере, в какой еще не сбросила с себя пут ветхого человека. Личность человеческая определена и осуществлена, но никак не "ограничена" собой — она открыта всечеловеческой жизни Церкви, а главное Ее Богочеловеческой жизни. Личность каждого христианина в силу нашего соединения с Сыном Божиим становится причастна внутренней жизни Святой Троицы которая проникает весь богочеловеческий состав Воплощенного Бога Слова. Человек становится причастным того вечного помазания Сына исходящим от Отца Духом, которое составляет саму суть внутритроичной жизни. Личность человеческая, в единстве природы с Богочеловеком становится участницей предвечной, Божественной Церковности. Полнота сил и дарований, получаемых человеком в Церкви — это полнота энергий Духа Свята, воссиявающего в вечности через Сына. В том и состоит обожение человека, что он в полной мере проникается этими энергиями, живет, движется и существует ими. Только в причастии к тайне внутриторичной жизни, только через соединение с Христом, личность человеческая обретает себя как личность, вырывается из душной каморки своей самоограниченности. В той же степени, в которой грех поворачивает человека к самоуничтожению, благодать Божия, церковность поворачивают человека к самообретению себя в Троице, в благодатном причастии к Ней. Потому еще раз повторимся — нет никакого реального единства человечества, никакого подлинного объединения людей, кроме того, что осуществляется во Христе, в Церкви — только в Ипосаси Сына Божия созидается единая человеческая природа и созидается она благодатию и действием Святого Духа, совершающего единое дело с Сыном, живущего с Ним единой Троической Жизнью. И в причастии этой троической жизни состоит и самая суть бытия Церкви, подлинный смысл церковности.