Текст:Ганс Кон:Национализм: его смысл и история/2. Пробуждение национализма и свобода
Ганс Кон
НАЦИОНАЛИЗМ: ЕГО СМЫСЛ И ИСТОРИЯ
[Из книги: Hans Kohn. Natlonalizm: Its Meaning and History, 1955]
II.
Пробуждение национализма и свобода
Первая современная
нация. Впервые
национализм Нового времени полностью
проявился в Англии в XVII
в. Англия тогда впервые предстала ведущей
нацией европейского сообщества; она играла ведущую роль именно в сферах,
характерных для Нового времени,
которые резко отделяли его от предшествовавших
эпох: в науке, политическом мышлении и деятельности,
коммерческом предпринимательстве.
Вдохновленный верой в открывшиеся ему
возможности, английский народ ощутил на
своих плечах бремя исторической миссии. Он,
простой народ Англии, стал избранным
народом на великом поворотном пункте,
с которого должна была начаться новая, истинная Реформация. Английские
революции XVII
в. впервые бросили вызов авторитарной
традиции, на которой основывались церковь и государство,
и вызов этот был брошен во имя свободы человека.
Под влиянием пуританства
новую жизнь обрели три главных
идеи еврейского национализма: избранность народа, его
Завет с Богом и
мессианские чаяния. Английская нация рассматривала себя как Новый Израиль.
Английский национализм
вырос из религиозной
матрицы, и эту особенность он сохранял
всегда. В Англии никогда не существовало
острого конфликта между национализмом и религией, которые наблюдались в других
странах. В то же время английский национализм более чем
где бы то ни было стал отождествляться с
концепцией свободы личности. Эта тяга к свободе нашла свое величайшее выражение
в произведениях Джона Мильтона (1608-1674 гг.). По Мильтону, национализм
— не борьба за коллективную независимость от
«чужеземного ига»; это утверждение свободы личности от
власти, самоутверждение индивидуальности
перед собственным правительством и
церковью, «избавление человека от гнета
рабства и предрассудков». Для Мильтона
свобода означала свободу религиозную, политическую и личную. Кульминация его
призыва к свободе печати в «Ареопагитике» в возгласе: «Превы''ше
всех свобод дайте мне возможность знать, высказываться,
спорить свободно по велению совести».
Пуританская революция в
высказывании се вождя Оливера Кромвеля
(1599—1658 гг.) впервые выводит на авансцену
истории два великих принципа. «Свобода личности и свобода ''
совести — это два великих требования, за которые необходимо бороться, как и за
все другие свободы, данные нам Богом», — заявил он в речи в парламенте 4
сентября 1654 г. «Свободная церковь»
требовала «свободного государства». Однако время
для этого еще не пришло. Пуританская
революция еще кипела эмоциями и
сектантской нетерпимостью века религий. Казалось,
реставрация нанесла ей поражение, но главные
чаяния революции обрели новую жизнь и
возгордились через тридцать лет после
смерти Кромвеля в ходе Славной революции: верховенство
закона над королем, приоритет парламента в
издании законов, беспристрастность
юстиции, охрана прав личности, свобода
мысли и печати, религиозная терпимость.
Славная революция вознесла новые
свободы над стихией фанатических религиозных и партийных распрей, сделав их
основой жизни нации, укоренив их в
исторической традиции как «истинные и древние права народа этой земли».
Пуританская революция выродилась в парламентскую
и военную диктатуру. Славная революция настолько
укоренила новый и все более расширяющийся кодекс свобод
и терпимости в национальной жизни и характере англичан,
что с тех пор не было сделано ни единой
сколько-нибудь серьезной попытки
подорвать его. Славная революция создала климат
примирения, дискуссии и компромисса; только в таких условиях демократия может
проникнуть во все поры национальной жизни.
Национализм и свобода.
В
XVIII
в. национализм как активная сила истории
ограничивал свое влияние побережьем Северной Атлантики. Он выражал дух эпохи,
которая делала упор на личность и се права, дух века выражался также в гуманизме
эпохи Просвещения. Подъем британского национализма в
XVII
в. совпал с возвышением британского торгового
среднего класса. Все это нашло яркое
выражение в политической философии Джона Локка (1632—1704 гг.).
Характерно, что его первый «Трактат о
государственном правлении» начинается фразой, которая
сводит воедино его гуманистическое и национальное мировоззрение:
«Рабство — настолько отвратительное и оскорбительное
для человека состояние, оно столь несовместимо с великодушием и отвагой нашего
народа, что невозможно представить англичанина,
а тем более джентльмена, который мог бы высказываться за него».
Философия Локка немало послужила нарождающемуся
среднему классу, ибо стержнем ее была собственность
и оправдание собственности, основанной не на
захвате, а на собственном труде и
усилиях человека. Однако Локк оказал услугу не только своему классу, так как
отстаивал еще два принципа: 1) личность, ее свобода, достоинство и
счастье — основные факторы всей национальной жизни; 2) правительство нации —
объединение, основанное на морали и зависящее от
свободного волеизъявления подданных. Если во
Франции и вообще во всей Европе
авторитарный абсолютизм королей и церкви вышел победителем из сражений
XVII
в., то Англия оказалась единственной
страной, где твердыня абсолютизма была разбита.
Только здесь проявилось свободное и мощное
общественное мнение, которое
обеспечило себе влияние на ведение национальных
дел, хотя само ведение этих дел оставалось еще в руках
олигархии. Именно в Англии национальный дух
пронизал все институты и создал живую
связь между правящими классами и
народом. Именно под влиянием либерального британского национализма
французские философы XVIII
в. боролись против авторитаризма,
нетерпимости, церковных и государственных
запретов.
Британское влияние на
Францию, усилившееся в результате
пребывания Вольтера в Англии в 1726—1729 гг., его письма о
жизни и свободах англичан имели значение не
только для Франции. К
XVIII
в. Франция уже в течение двух столетий была интеллектуальным
центром Европы. Французский язык стал универсальным языком образованных кругов
повсюду. Британские идеи личной
свободы и национальной организации стали известны
за границей через французских мыслителей, были впитаны и переработаны
общим сознанием людей Запада
XVIII
в. благодаря гениям французской
рационалистской мысли и прозрачности
французского языка. Так национальные и исторические
свободы британцев приобрели всеобщее
значение. Они стали образцом для
пробуждающейся либеральной мысли эпохи. До 1789 г. они оказали лишь
незначительное непосредственное влияние на
политическую, религиозную и социальную действительность
Франции, но стали важным фактором зарождения американского национализма в
1775 г.
Национализм в
британской Северной Америке,
Политическая
и интеллектуальная жизнь тринадцати колоний Северной
Америки сложилась на
основе пуританской и Славной революций.
Британские традиции конституционных свобод и общественного
права смогли свободнее развиваться на широких открытых
просторах еще не освоенного континента, нежели на старой
родине. В колониях
отсутствовали пережитки феодального прошлого, сдерживающие развитие нового.
Пуритане Новой Англии сохранили ощущение себя как Нового Израиля, отождествления
себя с древними евреями, когда в Англии эти чувства
уже исчезли. Казалось, Провидение открывает перед новой страной безграничные
возможности; свойственное европейскому
XVIII
в, прославление примитивной, нетронутой природы
прибавляло новое очарование девственной
земле Америки; новое
рационалистическое толкование, которое дали британским
свободам французские философы, способствовало распространению
исторических свобод «старой» страны до уровня
универсальных свобод нового мира.
Американцы, отстававшие в области
свобод от британцев, ощущали в себе силу, способную
породить высшую форму свободы. Их борьба за
толкование британской конституции, в основе которого лежала гражданская
война между тори и вигами в Британской империи, не только
обеспечила более свободную конституцию для всей империи. Она создала новую
нацию, рожденную на свободе по воле народа,
возникшую не в сумрачном историческом прошлом, не из феодальной и религиозной
традиции Средних веков, а в ярком
свете века Просвещения.
Было очевидно, что новая
нация основывается не на общности
происхождения или религии, и что она не отличается по
языку, по литературной и
законодательной традиции от нации,
от которой она хотела бы
отделиться. Нация родилась в общих
усилиях, в борьбе за
политические права, личную свободу и терпимость
— те же британские права и традиции, но возведенные
здесь в ранг неотъемлемых прав каждого
человека, приобретшие характер
универсальной надежды, возвещенной всему человечеству.
Разнообразие религий и религиозная терпимость в Америке
XVIII
в., неслыханные для того времени, сосуществовали
с разнообразием расовых потоков,
смешивавшихся в «плавильном котле», и расовой терпимостью. Цементировала новую
нацию идея свободы в рамках закона,
закрепленная в Конституции.
Американская Конституция вступила в силу в начале 1789 г. — года
Французской революции. Несмотря на свое несовершенство,
эта конституция выдержала испытание временем
лучше, чем какая бы то ни было иная
конституция на земле. Она выжила
потому, что идея, отстаиваемая ею, настолько
тесно сплавилась с жизнью американской
нации, что без этой идеи нация не
смогла бы существовать. Впервые нация возникла
на основе тех истин, которые кажутся самоочевидными:
«все люди сотворены равными, они одарены своим Создателем
известными неотчуждаемыми правами, к числу которых
принадлежат: свобода и стремление к счастью».
Этими истинами нация не могла бы
поступиться, не разрушив собственных
основ. Эти истины оказали глубокое воздействие на начальный
период Французской революции, когда на место
французского королевского дома на престол был возведен французский национализм
в качестве решающего фактора французской истории.
Однако во французский национализм вошел новый элемент — миф о
коллективной личности, выраженный в плодотворных,
хотя и мятущихся мыслях Руссо.
Жак Жак Руссо,
Под влиянием
британских идей Просвещение,
или Век разума, провозгласило право свободной личности
на свободу. Руссо (1712-1778 гг.) разделял веру
в свободу человека. Однако он видел изъяны
индивидуалистского подхода. По мнению
Руссо, когда в государстве рушатся старые династические
и религиозные авторитеты, возникает необходимость
в формировании коллективной личности нации как нового
центра, как легитимации общества и общественного порядка.
Суверенитет государства находит свое видимое
воплощение в правителе, чья воля — государство.
Regis
voluntas
suprema
lex
(воля короля – высший закон).
Как может новый суверен — народ — выразить
свою единую волю? Как может народ
стать единым телом, подобно правителю, который
тоже должен быть один? Для этого весь народ должен
быть объединен чувством самой тесной
близости, общностью судьбы и
ответственности. Руссо — уроженец швейцарской городской
республики Женевы, испытывал ностальгию по греческим
городам-государствам, по исключительной и всеохватывающей
преданности граждан полису. Руссо, живший во Франции
на положении несчастного изгнанника, видел
зло произвола со стороны короля и
двора. Он хотел заменить этот порядок правительством
Разума, при котором человек соблюдал бы правила
общественного порядка по собственной воле и подчинялся бы законам потому, что он
сам предписал их себе. Об этом написана книга Руссо «Об общественном
договоре» (1762). В книге воссоздана
идеальная община, основанная на патриотических
добродетелях древних городов-государств,
кальвинистской женевской традиции
непогрешимости народа и на гордом чувстве независимости граждан сельских
швейцарских республик. Руссо был
убежден, что подлинная политическая общность может
основываться лишь на добродетели граждан и
на их горячей любви к отчизне.
Общественное образование должно воспитывать
эти чувства в сердцах детей.
Руссо был первым крупным
писателем, который не признавал
аристократическую и рационалистскую цивилизацию той
эпохи высшим достижением
прогресса человечества. Руссо
возмущала эгоистическая
жизнь ради удовольствий, которую
вело французское общество
того времени, отсутствие у него
интереса к общественным
нуждам, пренебрежительное отношение
к благополучию людей. Он призывал к новому подходу
к обществу, к
преобразованию не умов, но сердец, к благородности,
к упрощению и внутреннему сосредоточению. Он полагал,
что чистую жизнь, к
сожалению, отвергнутую образованными
высшими классами, он нашел
среди простых людей, особенно крестьян; лишь они все еще живут у истоков добра,
на лоне природы,
не испорченные искусственной цивилизацией. Сердцевиной
нации, которая дает нации силу и направляет ее, для Руссо
были не аристократы по рождению и образованию, а сам народ.
Активная деятельность людей — равноправных граждан,
объединенных чувством братства и
взаимопомощи, представлялась Руссо
единственной этической и рациональной основой государства. В то же время он
верил, что любовь к национальной
общности, эмоциональный и почти религиозный патриотизм являются живой кровью,
питающей развитие человеческой личности. В своей утопий — а «Общественный
договор» Руссо такая же утопия, как «Республика» Платона — он делает сувереном
добродетельный сплоченный народ, людей, выражающих
свою волю через «общую волю», которая (в
Утопии) была производной всех
индивидуальных воль, но отличалась от воли
каждой личности, ибо была выражением не
случайности или произвола, а Разума и
Добра, добродетельного патриотизма, который должен воодушевлять каждого члена
общества.
Руссо оказал сильнейшее
влияние на последующие поколения.
Его вера в исцеляющую силу природы, в чистоту неиспорченного человеческого
сердца, его уважение к простому человеку,
его стремление к личной свободе, его призыв к национальному
патриотизму — все это во многом сформировало мышление западного мира в 1770-1850
гг. Для поколения конца
XVIII в. молодая республика по ту сторону
Атлантического океана представлялась
исполнением идеалов Руссо, национальным
сообществом без двора и аристократии, без государственной
церкви и господствующего духовенства, члены
которого живут простой и добродетельной жизнью среди природы и в целомудрии.
Здесь нет имущественной и иной зависимости, нет изысков
цивилизации, которые могут помешать
стихийному развитию добродетелей
человека. Казалось, британские свободы и англоамериканский
моральный энтузиазм совершили великие дела
в сумрачной Британии и в далеких лесах
Нового Света. Насколько же более
великие дела может совершить Франция —
страна, благословенная природой и
цивилизацией, высоко почитаемая даже
при деспотическом правлении, если она сможет
благоденствовать по законам Разума и
Свободы!
Французская революция.
Возрождение
Франции в царстве Разума и Свободы было
первой целью революции 1789 г. Ведущая
политическая и культурная роль Франции в западном мире при абсолютной
монархии в XVII
в. явно близилась к концу. Слава французского
оружия потускнела, империя утратила
крупные территории, в финансовом отношении страна находилась
на грани банкротства, экономическая и интеллектуальная
жизнь нации была скована отжившими
традициями, институтами и законами.
Ощущение глубокого упадка пронизывало всю общественную жизнь Франции.
Первоначально Французская
революция вдохновлялась
идеей конституционных
свобод и ограниченного правления по
английскому образцу. Но во
Франции традиции абсолютизма
и авторитаризма не
способствовали подготовке народа к самоуправлению
и ограничению власти суверена. В ходе революции
абсолютная власть короля
была заменена абсолютным суверенитетом
народа. В духе Руссо многие французы взывали к общему
патриотическому энтузиазму и к единству национальной
воли. Они обращались за
примерами к предполагаемым гражданским добродетелям Спарты и республиканского
Рима, к их горячему патриотизму и боевому духу. Национализм, сложившийся у
англоязычных народов в течение ста лет между Славной революцией и началом
Французской революции, уважал частную жизнь личности: государство
рассматривалось как
защитный покров для
свободной игры индивидуальных сил.
Национализм Французской революции делал упор
на то, что долг и достоинство гражданина — в его политической активности,
а его самореализация — в полном единении с нацией-государством.
Французская нация родилась в 1789 г. во
внезапном взрыве энтузиазма. В начале года в
стране еще были весьма сильны центробежные течения. Разделение на провинции и
города с их собственными законами и
традициями, местной экономикой,
системой мер и весов, разделение на классы и касты со строго
определенными привилегиями, правами и
обязанностями — все это ставило
непреодолимые барьеры во всех сферах национальной жизни. В июне 1789 г.
впервые после 1614 г. были созваны
предусмотренные традицией Генеральные Штаты; но перерыв
в их работе был слишком долог, за это время
условия жизни общества слишком
изменились. Под давлением третьего сословия
Генеральные Штаты были преобразованы в Национальное
собрание, орган, представляющий уже не
отдельные сословия, а всю объединенную
нацию. В августе того же года был сделан
следующий, исключительно важный шаг к
формированию французской нации: были
сметены все географические и классовые
барьеры, многочисленные группы и касты отказались от
множества своих привилегий и исторических
прав. Впервые было достигнуто
национальное единство. В том же месяце была
провозглашена Декларация прав человека и гражданина, которая
провозгласила основой нового порядка нацию, состоящую
из свободных личностей, находящихся под
защитой закона. Провозгласив
независимую личность отправной точкой и конечной
целью всего общества, Декларация воплотила в себе век
Просвещения, Славную революцию и Американскую
революцию 1775-1776 гг. Она защищала достоинство, частную жизнь
и счастье личности от растущего давления
власти и общества. В течение всего
XIX
века Декларация была символом веры,
предохранявшим новый национализм от вырождения в идеологию авторитаризма и
тоталитаризма. Однако опасность такого
вырождения таилась уже в той страсти к
национальному единству и к разумной
эффективности, на которой зиждилась Французская
революция. Эта страсть привела революционный национализм
к чрезмерной централизации и превратила его чуть ли
не в религию, то есть завела его намного
дальше, чем в Англии и в США.
Страсти, пробужденные
новым национализмом, угрожали смести
барьеры, защищавшие в XVIII
в. достоинство человека и его свободы.
Рождение нового национализма совпало по времени с переходом от сельской к
городской экономике, с ростом
социального динамизма и усилением капитализма, с ускорением
темпов жизни в связи с механизацией
промышленности и распространением
образованности. Традиционная организация общества
по деревням и гильдиям уступила место неорганизованным
городским массам, увеличившимся вследствие миграции
из сельской местности. Массовая психология
городского населения создавала новые проблемы. Не обладая устойчивостью
традиционных обществ, эти массы гораздо легче
увлекались утопическими надеждами и приходили в волнение от необоснованных
страхов. Ускорение темпов эпохи привело к ускоренному
формированию и смене элит, которые учились все более
искусно манипулировать надеждами и
опасениями масс. И для элит и для масс
национализм становится прежде всего средством организации и самовыражения.
(Позднее с национализмом стал конкурировать социализм, пока эти две динамичные
революционизирующие приманки масс не
слились воедино в сталинизме и гитлеризме.) Со времени Французской революции
национализм, куда бы он ни проникал,
повышал роль социально-экономических проблем. Между 1789 и 1795 гг.
национализм достиг своих крайних точек: в
признании достоинства личности (в
Декларации прав) и во взрывах коллективных страстей
против прав личности. Так Новый век, подобно
Янусу, показал два своих лика.
Новый национализм в
действии. В
силу исторических причин, в пределах
Франции сохранились два папских анклава —
Авиньон и Венессен. Для воссоединения с Францией они использовали новый
принцип национального самоопределения — волю
общества выяснил плебисцит. В эпоху национализма этот способ
использовался бесчисленное количество раз, но уже в ходе
Французской революции обнаружились грубые
нарушения «во имя национальных
интересов». Нередко манипулировали
стремлением к единству, воля общества фальсифицировалась.
Однако в начале революции
чувства национального — единства
и братства было подлинным
и стихийным. Оно явно проявилось в
«празднике федерации», впервые отмеченном 14 июля 1790 г.,
в годовщину взятия Бастилии народом Парижа.
Во всех общинах Франции были
воздвигнуты «алтари отечеству» с надписью
«Гражданин родится, живет и умирает во имя
Отечества». Люди стекались к этим
алтарям с пением патриотических песен и приносили
присягу поддерживать национальное единство, подчиняться закону и защищать
высшего законодателя — суверенный народ.
Однако национальное
единство долго не удержалось.
Нацию разделили
политические и религиозные разногласия. Возрожденная
нация нуждалась в преобразованной религии; она
испытывала недоверие к
традиционным универсальным связям через
веру. До сих пор основные моменты человеческой жизни — рождение, брак, смерть —
были областью, принадлежащей церкви, и через нее получали свой смысл и
оформление. В 1792 г. стала обязательной
регистрация всех актов семейного положения и гражданского состояния властями
нового национального государства.
Новый патриотизм пошел еще дальше в новаторском
энтузиазме. Дни календаря, новорожденные дети, улицы
городов получали имена, связанные с новой
гражданской религией. Многие
сторонники традиционных религиозных верований
оказались в конфликте со своей совестью:
прежняя религия противостояла новым
национальным догмам и авторитетам. До
того времени образование в основном находилось в руках церкви. Новый национализм
и здесь внес существенные перемены.
С целью вырастить новое
поколение добродетельных
и патриотичных граждан
Французская революция создала первую
в мире систему всеобщего образования. Образование стало
рассматриваться как долг и главная задача нации. Считалось, что только всеобщее
образование может обеспечить единство
отечества и объединить
граждан. Акценты были перемещены с
изучения классики и
гуманитарных наук на историю и патриотическое
пение, а также (по крайней мере, в теории) на ручной
труд и физическую
культуру. В порыве обретенной национальной
гордости народ хотел превратить свою столицу в центр
мирового искусства. В 1793 г. бывший королевский
дворец Лувр был преобразован в первый в
истории национальный музей.
Искусства, прежде всего музыка, больше не должны были
служить лишь личным удовольствиям или
религиозным чувствам. Они должны были
пробуждать национальные чувства.
Людей воодушевляла знаменитая патриотическая песня «Марсельеза»
в обработке для любимых массами медных духовых
инструментов. Национальные праздники
задумывались как мощные действа, в
которых сам народ не просто участвовал,
но играл главную роль. Фестивали и школы
также способствовали распространению
французского языка по всей территории
страны, включая области, где прежде
пользовались почти исключительно
местными наречиями — в Бретонии и Фламандии, в
Басконии и Эльзасе, в Каталонии и Провансе.
До революции в
университетах Франции уделяли больше
внимания латыни, нежели
французскому языку, и классическим
авторам — нежели французским писателям. Новый национализм
изменил и это. Пожалуй, никто не выразил эти
новые чувства лучше, чем Максимилиан Робеспьер (1758-1794 гг.) в «Отчете
Национальному собранию о национальных празднествах» 18 флореаля 1794 г.:
«Да, эта прекрасная
земля, на которой мы обитаем,
создана для того, чтобы
стать домом свободы и счастья…
О, мое отечество, если бы
волею судьбы мне довелось родиться в чужой и далекой стране, я бы беспрерывно
молил небо о твоем
процветании; меня трогали бы до
слез повествования о
твоих героях и твоих добродетелях; моя чуткая душа с неустанным восхищением следила
бы за событиями твоей великой революции; я бы
завидовал судьбе твоих
граждан; я бы завидовал твоим представителям! Я француз, я один из твоих
представителей!..
О, возвышенный народ! Прими в жертву все
мое существо! Счастлив
тот, кто родился в твоей гуще; и еще
счастливее тот, кто может умереть за твое счастье».
Новый национализм и
война.
Французская революция, вначале
провозгласившая всеобщий мир, вовлекла Францию и Европу
в войну, более продолжительную и разрушительную, чем все,
происходившие со времени
религиозных войн. В вихрях этой
войны исчезали
государства, создавались новые связи, впервые
повсюду забушевали национальные страсти — от
Ирландии до Сербии и России, от Испании и
Италии до Норвегии. Войны Французской
республики как никогда ранее взывали к национальному сознанию и единству
народа. 25 сентября 1792 г. Жорж Жак Дантон (1759-1794 гг.) требовал:
«Франция должна стать
нераздельным целым, она должна
иметь единое
представительство. Граждане Марселя должны
соединить руки с гражданами Дюнкерка. Я требую
смертной казни для кого бы
то ни было, кто пожелает
разрушить единство
Франции, и предлагаю, чтобы Национальное
собрание декретировало единство представительной
и исполнительной власти как основу правления, которое
намечается учредить. Не без трепета узнают австрийцы
об этой священной гармонии; и тогда, клянусь вам,
наши враги погибнут».
Казалось, такая страсть
приносит плоды: недавно созданные
республиканские армии
нанесли поражение своим противникам.
На полях битв
торжествовали не монархи, а нация. Победа
повернула Францию от лояльного монархизма 1789
г. к республиканскому национализму 1793 г., от мирного духа Просвещения
XVIII
в. к агрессивному динамизму современного национализма.
За первыми победами
последовали поражения, тем более
опасные, что им
сопутствовали внутренние восстания. Среди
того меньшинства, которое
правило Францией, это вызвало
непреклонную решимость
собрать все силы для победы в войне
и безжалостно
ликвидировать любую оппозицию и раскол
внутри страны. Террор
спас республику, но не способствовал
укреплению духа
компромисса, соглашения и уважения к свободе в рамках закона в нарождавшемся
французском национализме.
Робеспьер считал подлинными гражданами только «искренних
и добродетельных патриотов»; прочих же следовало
заставить
быть истинными детьми
отчизны. Жан Поль Марат (1743-1793 гг.)
декларировал, что Франция, которой угрожает
возврат к деспотизму королей, должна утвердить деспотизм
свободы. Лишь диктатура добродетельных
людей, посвятивших себя без остатка интересам всей нации и выражающих
подлинную общую волю, может спасти
отечество. Любая оппозиция такому
руководству равносильна измене нации. Все должно быть принесено
в жертву отчизне. Вся нация должна быть мобилизована, война
должна стать национальной во всех ее
аспектах. «Когда отечество в опасности, — объявил Дантон 2 сентября 1792
г., — никто не может отказаться служить ему,
или он будет объявлен бесчестным предателем. Подлежит смертной казни каждый гражданин,
отказавшийся стать в строй, и кто прямо или косвенно
противодействует мерам общественной
безопасности».
В
XVIII
в. в войнах участвовали небольшие военные силы и без особого напряжения. В 1793
г. Конвент поставил на службу нации все и
вся, по крайней мере, в теории. Люди подлежали мобилизации, ремесленные
изделия — реквизиции, писатели и деятели
искусств должны были возбуждать народный энтузиазм.
Эти усилия принесли плоды. Вторгнувшиеся во Францию
армии были отброшены. Молодая французская
нация была спасена. Но поскольку
спасительницей была армия, она даже после
того, как опасность миновала, осталась в
национальном сознании как нечто
выдающееся, чего не было в англоязычном мире.
Французское национальное государство
родилось в военной славе, какой
страна не знала при самом могущественном из ее королей. «О, земля
воителей! О, Франция! О, моя родина!» — обращался республиканский поэт к отчизне
в 1797 г. Популярность армии способствовала
восхождению к власти Наполеона Бонапарта (1769-1823 гг.).
Наполеон.
Наполеон взывал к новому
французскому национализму,
но сам националистом не был. Он завершил создание централизованного
национального государства с единой
системой законов,
бюрократией и системой образования, но
сделал это в духе просвещенных деспотов
XVIII
в. Он был готов использовать национальные
устремления в той мере, в какой, по
его представлениям, в этом нуждалась его система, не имея в
действительности желания удовлетворять их. В
определенной степени он поощрял
национальные устремления Италии и Польши,
однако это было продиктовано сиюминутными
интересами его империи и династии.
Наполеон претендовал не на
национальное государство,
и даже не на расширенное
национальное государство, но на
возрождение империй
Цезаря и Карла Великого. Его орудием был не народ, воодушевленный патриотизмом
нового типа, а мощь государства —
механизм, созданный князьями эпохи
Возрождения и усовершенствованный абсолютными монархами. Наполеон потерпел
поражение не только вследствие своих непомерных
амбиций; его победила новая сила, которую наполеоновские
войны вызвали к жизни за пределами Франции и которую Наполеон не осознал
— национализм европейских народов, особенно немцев. Эти народы — немцы,
итальянцы, испанцы, русские — восприняли национализм не от Французской
революции, дух 1789 г. едва коснулся их; они стали националистами
благодаря Наполеону, но этот национализм
привел не к личной свободе, а к упоению коллективной силой.
| [1.htm <<<] |
|
|
[http://traditio.ru/holmogorov/library/index.htm
Библиотека Егора Холмогорова]