one.gif (43 bytes)
 

 

МАЗОХИЗМ. Происхождение понятия "мазохизм" связано с именем австрийского литератора Леопольда фон Захер-Мазоха (1836-1895). Одним из наиболее крупных его произведений считается роман "Венера в мехах", по общему мнению ставший достоянием истории культуры не столько в силу своих художественных достоинств, сколько в силу нетрадиционности построения сюжета, разворачивающегося вокруг коллизии смены сексуальных ролей, в ходе которой авторитарным началом выступает женщина, а подчиненным - мужчина. Подобная смена сексуальных ролей сопряжена со странным видом наслаждения, замешанного на добровольном притеснении, предполагаемом рабской зависимостью от существа, вызывающего любовную страсть. Именно это наслаждение и было впоследствии признано мазохистским.

Изначально фигура мазохиста попала в поле зрения сексопатологов, в восприятии которых он выглядел индивидом, чья жизнь была непоправимо омрачена неким странным половым извращением. Более того, само понятие мазохизма впервые было введено не кем иным, как отцом сексопатологии Р. Крафт-Эбингом, сделавшись для него предметом настойчивых размышлений, общим сюжетом которых выступало описание перверсий тел и классификация нарушений во влечении полов. Лейтмотивом сексопатологической трактовки всего, что сопряжено с мазохизмом, послужил образ удовольствия, достигаемого лишь через боль и, соответственно, навеки обусловленного болью. Стремление к получению болезненных ощущений помещалось как бы в самую сердцевину мазохистского сексуального желания. Предполагалось, что, следуя логике удовлетворения этого желания, человек превращал собственное существо в предмет истязаний, в объект безжалостного разрушения.

Мыслившийся как антипод садиста, мазохист всегда был обречен на жалкую пассивную роль, его фигура, представлявшаяся противоположностью любым проявлениям мускулинности, всегда выглядела необратимо феминизированной. Как и сексопатологическое видение садизма, сексопатологическое видение мазохизма было сугубо натуралистическим: он казался выражением велений нездорового естества, самой сутью недуга которого было заведомо противоестественное стремление к боли. И так же, как и в случае с садизмом, парадоксальность этих воззрений обратилась в цепь неразрешимых противоречий, когда натурализм сексопатологии был подвергнут критике со стороны психоанализа, социологии и культурологии. Переосмысление фигуры мазохиста находит наиболее полное выражение в опровержении фундаментальных дихотомий: мужское - женское, активное - пассивное, здоровое - нездоровое, которые переворачиваются с ног на голову. Теперь мазохист наделяется своей неповторимой мужественностью, своей неповторимой активностью, своим неповторимым здоровьем.

Концентрированным результатом всех этих изменений оказывается то, что понятие <мазохизм> приобретает множество смысловых оттенков, более не являясь ни однозначным, ни одномерным. Во-первых, оно обозначает психологическую проблему, зафиксированную в особом поведенческом стереотипе, во-вторых - социальную установку, находящую выражение в специфическом складе характера, наконец, в третьих - феномен культуры, олицетворяемый целым рядом произведений литературы и изобразительного искусства.

Основоположник психоанализа Зигмунд Фрейд касается проблемы мазохизма в таких своих работах, как "Три очерка по теории сексуальности", "По ту сторону принципа удовольствия", "Влечения и судьбы влечений", "Ребенка бьют", "Экономическая проблема мазохизма", "Отрицание", "Фетишизм" и др. Фрейд мыслит мазохистские проявления как аналог садизма, отличающийся от последнего тем, что направлен не против кого-либо другого, а против собственной личности. При этом различаются две разновидности этих проявлений: женская и моральная, выводимые из некой первичной формы, в качестве которой выступает эрогенный мазохизм. Отход Фрейда от натурализма, свойственного сексопатологии, еще только намечается, однако, именно Фрейд одним из первых делает шаг в этом направлении, отличия изначальные, сугубо физиологические, типы мазохистских установок, целиком основанные на удовольствии от боли, от иных, менее физиологических, порожденных не столько биологическими, сколько психологическими факторами. Не вдаваясь в описание физиологии мазохизма, Фрейд обращается к его психоаналитическому описанию, строящемуся на анализе соотношения двух фундаментальных душевных влечений: к жизни - Эроса и к смерти - Танатоса, сочетающихся друг с другом самым непредсказуемым и причудливым образом. Продуктом этого сочетания и выступает женский мазохизм, по-разному являющий себя на разных стадиях сексуального развития: оральной, анальной и генитальной. Наименее физиологичным видом мазохизма оказывается моральный мазохизм, специфичность которого проявляется в том, что он в отличие от первой разновидности, не связан с каким-либо любимым объектом или вообще с тем, что наделено личностными свойствами. Это и есть настоящий мазохизм в своем наивысшем выражении, мазохизм par excellance, порождаемый, как пишет Фрейд, абсолютно анонимными силами и вдохновленный совершенно безличными обстоятельствами.

Фрейд, вслед за Крафт-Эбингом, Эллисом, Фере и другими, установил между мазохизмом и садизмом отношения взаимодополнительности, констатировав, что они составляют две стороны одной медали. Однако именно это и стало для отца психоанализа препятствием в дальнейших исследованиях как мазохистских, так и садистских установок, обрекая его на неизбежную тавтологию в описании обоих феноменов. Устранение данного отношения взаимодополнительности сделалось возможным лишь в рамках социокультурного анализа мазохизма и садизма, предпринятого Жилем Делезом - наиболее последовательным и бескомпромиссным критиком всей психоаналитической теории в целом. Мазохизму посвящена работа Делеза Представление Захер-Мазоха, где он рассматривает автора Венеры в мехах как великого клинициста, первым прозревшего асимметрию фигур садиста и мазохиста. Последний более не кажется двойником первого, чьи деструктивные мотивации и разрушительные поползновения просто были переадресованы, - оказавшись направленными не на других, а на себя. Более того, с точки зрения Делеза, мазохисту и не нужен садист, ибо он, с одной стороны, не смог бы вынести его присутствия, а с другой - нуждается лишь в таком же мазохисте. ":женщина-палач: не может быть садисткой как раз потому, что она находится в мазохизме, является составной частью мазохистской ситуации, реализует собой элемент, стихию мазохистского фантазма: Не в том смысле, что у нее такие же вкусы, как и у ее жертвы, но потому, что она обладает тем самым садизмом, которого никогда не найти в садисте" [Делез Ж. Представление Захер-Мазоха. - М.: РИК Культура, 1992. - с . 218]. И далее: "...герои Мазоха, и сам Мазох, захвачены поиском определенной, трудно обнаружимой природы женщины: мазохист-субъект нуждается в определенной субстанции мазохизма, реализуемой в природе женщины, отвергающей свой собственный субъективный мазохизм; он совершенно не нуждается в каком-то другом, садистском субъекте" [там же; с. 220].

Личность мазохиста, таким образом, определяется не натуралистически: как отягощенное недугом существо, порождающее нездоровые отношения, но исторически: как продукт определенных отношений, порождающих его недуг, первопричина и одновременно симптом которого кроется не просто в желании получить удовольствие от боли, а в воле к обретению некоего естества или некой нормы. Именно эта воля, обрекает человека на едва ли не сознательно избранную неполноценность и заставляет его тайно от самого себя попадать в жестокую зависимость от ложного ощущения аномальности и противоестественности собственного существования.

Загадка мазохиста в его потребности испытывать боль не из-за того, что ему это нравится, но исключительно потому, что его преследует стремление от нее освободиться. Мазохист изранен ни чем иным, как своими попытками порвать с болью и именно эти калечащие его попытки доставляют ему боль, приносящую максимальное наслаждение.
  

Ссылка дня:

Проект "СВОЁ"