Между тем эта идея (логически завершающаяся в представлении, что бытие “сложнее” ничто, и, как таковое, нуждается в “специальном объяснении”) держится на малопонятном словечке “сложное”. А имеет оно два разных, но очень интересно связанных значения:

• сложное — это, во-первых, “сложенное”, собранное из многих частей;

• во-вторых, “трудное для понимания” (но и тем самым возбуждающее ум на дополнительные усилия).

Соответственно, “простое” — это, опять же, и “на части не делящееся”, и не требующее великого ума, чтобы его “понять”.

Думать же можно именно и только о сложном, и тоже по очевидной причине: есть о чем поразмыслить. Даже столь любимый всеми, кондовый здравый смысл, и тот указывает: чем больше сведений о вещи мы можем приобрести, тем “прочней основания суждений”. Есть за что зацепиться, а с гладкого “простого” мысль скатывается, как с гуся вода. Разумеется, для того, чтобы познать сложное, надобен будет ум, — но кто же это сказал, что можно познавать, вовсе ума не прилагая?

Ладно. Но все-таки что-то в этом представлении (о том, что простое мыслить легче) еще остается непроясненным. А именно: подсознательная убежденность, что простое более естественно. Подразумевается, что существование простого в особых объяснениях не нуждается, а вот откуда берется сложное — это большой вопрос. Особенно явно это проявляется, когда речь заходит о живом и мертвом.

Всем как-то понятно, что мертвое — это “обычное дело”, и гадают, откуда взялась жизнь. Откуда взялось неживое, как бы очевидно: для материи “самое натуральное” быть “мертвой”. Интересно, конечно, откуда вообще взялась материя. Но и тут та же самая логика: надо размышлять, откуда берется что-то, а не ничто.

Ничто “всегда есть”: это ж так понятно, что без него “никак невозможно”. Любая истина меркнет перед несомненностью пустого места.

Между тем ничего “естественного” в таких размышлениях нет. Принимать бытие за “сложно организованное ничто” — это, извините, надо ж было додуматься! А ведь именно так мы должны думать, если б думали последовательно. И, кстати, мы бы так и думали, имей к тому малейшую возможность. Но, поскольку это ну “никак не выходит”, нам приходится где-то останавливаться. Так возникают (точнее, допускаются, и то со скрипом) “первоосновы”, “атомы”, “элементы”, “аксиомы”, и все такое прочее. Но и эти подпорки (вернее, курьи ножки) “здания современной науки” и “здравого смысла” терпят только за большой надобностью, и при первом же удобном случае пытаются “убрать лишнее” (например, обойтись минимальным числом аксиом) [3]. Это просто вынужденный компромисс между реальностью и “генеральной линией”: вывести все из ничего.

Нет, не создать, не получить все из ничего! Этого “не надо”. Этого мы нынче не любим. Но именно вывести из ничего, — то есть доказать, что все на самом деле и есть ничто.

Так ведь это ж, братцы, что? Эта, тово... нигилизм получается.

Ну да. Так ведь это неизбежный нигилизм.

“Потому что — как же иначе?”

Давайте серьезно, мы же взрослые люди. Так ведь оно все и есть, если без дураков. Если чего-то нет — это естественно. Плохое естественнее хорошего. Это жизнь. Сами знаете.

А почему нет? Очень мыслимо и очень можно. Можно даже принимать, что бытие есть (и в этом нет ничего удивительного), а “существование ничто” удивительно и требует объяснений. Не пытаться вывести бытие из ничто, а задаться вопросом: откуда взялось ничто?

Такие построения выглядят подозрительно, и вообе как-то не так. Зато не расходятся с логикой. Нужно только одно: продолжать идти вперед, не убоявшись силы пустого места.

Так, пусть жизнь будет у нас “естественным состоянием”. А разум — еще более естественным, и объяснению пускай подлежит как раз то, как вообще можно обходиться без разума. Пусть дух будет естественным, а материя — нет.

Тогда останется сделать еще один шаг и сказать, что дух вообще проще материи. Поэтому, кстати, он может познавать ее, а она его — нисколько.

Отсюда и гигантская сложность материи “внутри”, на уровне “частиц и молекул”, оборачивающаяся снаружи нелепыми облаками пыли и газа, всей этой космической свалкой. Внутри себя материя умна, даже духовна — но как гадко смотрится она снаружи!

В общем, то же самое можно сказать и о жизни. Как совершенна клетка — и как неуклюжи тела. И все-таки жизнь — это, так сказать,   выздоровление духа, когда он (пусть не полностью) очухался от материального сна. В свою очередь, разум — это просто пришедший в себя дух, освободившийся (хотя бы отчасти) от гипноза животных инстинктов. В этом смысле разум проще инстинкта и является признаком его утраты [4]. Разум — это сознание, освободившееся от инстинктов и рефлексов, не более того.

Именно независимость сознания от знания и от незнания и позволяет нам мыслить. Но эта независимость достигается отражением, причина которого — ненависть к отражаемому.

[1] Те, кто и в самом деле пытались мыслить о простом (например, неоплатоники), могли бы немало порассказать о том, как это “легко и естественно”.

[2] При этом никто не учитывает того чисто практического обстоятельства, что человек на деле  крайне редко руководствуется этой самой “выгодой” — даже как мотивом. Дел, совершенных от скуки, или не совершенных по лени, в сто раз больше, чем сделанного или не сделанного “чисто из выгоды”. Не надо быть Достоевским, чтобы это заметить.
(Конечно, скука — не бог весть какая чистая страсть, но все-таки это не набившее оскомину желание иметь... скорее уж нежелание иметь то, что имеешь.)

[3] Пресловутая теорема Гёделя произвела такое гнетущее впечатление именно потому, что ткнула носом в препоганое обстоятельство: для “обоснования математики” требуется бесконечное число таких подпорок.
Между тем числа-то существуют. Даже их субтильное бытие не удалось “вывести” из логического ничто.