Мне противно использовать гадкое словцо “совок”, ныне принятое чуть ли не официально, а родившееся еще в слякотные времена “оттепели” 60-х годов. Тем не менее оно по-своему удачно обозначает “всё советское”, и хорошее, и плохое, некогда, может быть, боровшееся друг с другом, а сейчас лежащее в одной могиле. И это правильно: у всего этого была единая суть.

Эту суть определяют по-разному, но так или иначе она связана со словом "коммунизм". Соответственно, отвержение "совка" неизбежно принимает форму "антикоммунизма".

Однако, это самое "неизбежно" вовсе не означает "правильно". То есть психологически это объяснимо, но логически неоправданно. Из того, что "совок" плох, а коммунизм неприемлем, совсем ещё не следует, что приемлем антикоммунизм. Нет. Далеко не всякий антикоммунизм приемлем. Может даже оказаться, что никакой из предлагаемых сейчас вариантов антикоммунизма неприемлем.

Оставив пока в стороне апологетику самих коммунистов, начнём с того, что говорили их оппоненты. Вкратце, обычная критика “преступлений коммунизма” сводится либо к очередному варианту “разоблачения преступлений режима” (пароль: “Архипелаг Гулаг?” – отзыв: “Гулаг Архипелаг!”), либо к рассуждениям на тему “утопизма”.

Начнём со второго. Как таковая, критика “утопизма” в конечном итогде сводится к тому, что “нет в жизни счастья”, и надо, дескать, это признать. Совершенный политический порядок   невозможен по определению, и ваще, ишь чего захотели... Если честно, то звучит это как "оставь надежду всяк сюда входящий", то есть весьма гадко. Пока об этом не будем (хотя скажу, что такие разговоры если к чему и склоняют, так это, скорее, ко вдумчивому изучению трудов Маркса-Энгельса).

Что же касается первого, то здесь, напротив, всё справедливо, и даже неопровержимо. В конце концов, как бы ни были смешны и противны нынешние причитания по поводу “умученных и расстрелянных”, но расстрелянные и умученные ведь были, и было их более чем достаточно.

Однако, как ни странно, никакие тома Архипелага Гулага сами по себе отнюдь не убийственны ни для коммунизма как такового, ни даже для советского его варианта. И немудрено. Потому что, с чисто логической точки зрения, никакой, даже невыразимо кошмарный, матриролог, не является достаточно сильным аргументом против идеи, особенно если эта идея достаточно абстрактна.

В самом деле. Представьте себе такую ситуацию. Этакое тёмное Средневековье. Некий владетельный синьор увлекается алхимией и пытается получить философский камень. Для этой цели он использует, скажем, кровь новорождённых младенцев, которых отбирает у несчастных крестьянок (потому как прочёл в каком-то древнем пергаменте, что философский камень сублимируется из детской крови). В конце концов, слухи о занятиях владетельного синьора доходят до двора его государя. Государь, при поддержке своих верных вассалов, идёт походом на владения чернокнижника, и, пленив его, устраивает суд.

А теперь представьте себе, что на этот суд притопали, скажем, церковники, имеющие свой интерес: осудить на вечные времена занятия алхимией.

Тут-то всё и начинается.

– Великий государь! Мерзкие злодеяния означенного преступника вопиют к небу. Алхимия – гнусное и богомерзкое дело. Повели, великий государь, алхимию запретить, алхимические книги предать огню, равно как и самих алхимиков, ибо они все до единого суть человекоубийцы…

Скованный вельможа-детоубийца мрачно усмехается.

– Великий государь! Пусть даже не все алхимики совершают столь гнусные деяния, но алхимию всё же стоит запретить. Ибо некоторые из них, снедаемые жаждой золота, будут пробовать все средства, в том числе и эти…

– Увы! Тогда уж лучше, по примеру Ликургову, запретить золото. Ибо люди, снедаемые жаждой злата, и не будучи алхимиками, пробуют все средства, грабят, убивают, не щадят и святынь, и храмов, обижают вдов и сирот, отнимая у них последнее… Что говорить об этом! Нет, этого недостаточно.

– Как бы ни были гнусны деяния сего мерзавца, у меня нет оснований запрещать алхимию. Будем же судить его не за веру в Магистериум, а за умученных им детей…

Я хотел получить Магистерий и совершить Великое Делание ради счастья всех бедняков, страдающих от тяжкой бедности. Я раздал бы золото всем, кто возжелал бы его получить, и все стали бы богаты. Что такое жизнь нескольких человек, даже невинных, по сравнению с миром, в котором нет нужды и горя? Я признаю, что не смог добиться желаемого, и теперь вся тяжесть моего греха падёт на меня, ибо он был совершён напрасно. Я раскаиваюсь, но я раскаиваюсь только в этом. Я сказал.

Именно в такой ситуации находимся сейчас мы все. На самом деле ведь никто нам так и не объяснил, чем именно плохи коммунистические идеалы. Всё, что мы пока узнали на эту тему, так это то, что они не были достигнуты за 70 лет советской власти, и что при попытке их достижения были совершены разные преступления. Кроме того, у нас есть несколько книжек на тему невозможности и нереализуемости плановой экономики. Увы, у коммунистов есть что ответить на это. Сейчас эти ответы не звучат только по одной причине: коммунистов не слушают, поскольку они сейчас вообще крайне непопулярны. Но эта непопулярность не будет продолжаться вечно, и придётся поддерживать её искусственными средствами.