КАК
Я
УЖЕ
СКАЗАЛ

О
НАЦИОНАЛИЗМЕ
И
ИМПЕРИАЛИЗМЕ

5
ОТ ИЛИОНА К РИМУ

Москва, 26 Декабря 1999 г.

Для начала, вспомним первоначальный смысл слов "национализм" и "империализм". Для нас сейчас "национализм" - это, прежде всего, желание устроить погром, а "империализм" - намерение кого-нибудь завоевать и покорить. Это не то чтобы совсем неправильно (не так уж редко национализм и империализм находят себе именно такое выражение), но, всё-таки, не в этом дело.

Так, всеобщая нелюбовь к какой-нибудь особенно надоевшей нации, вовсе не означает, что её недоброжелатели "националисты". Зачастую они сами не являются "нацией". Например, если в большом космополитическом городе большинство жителей не любят, скажем, цыган, то это ещё не означает, что это самое большинство "настроено националистически". Ничего подобного. Скорее всего, эта пёстрая масса горожан вполне себе космополитична, да к тому же ещё и состоит из чёртовой дюжины разных народов; цыган же не любят за жульничество, вымогательство и мелкое воровство. Ничего специфически "национального" в этом чувстве нет. Точно так же жители того же самого города могут не любить, скажем, местную автоинспекцию, за вымогательство и поборы, но никому и в голову не придёт объяснять это "анархизмом". Точно так же, было бы смешно объявлять "русским националистом" какого-нибудь перебравшегося в Москву на заработки полуукраинца-полумолдаванина, громко возмущающегося ценами, установленными азербайджанцами на ближайшем рынке. Или в "антирусском национализме" - его же, злобно матерящегося по адресу московских ментов, заловивших беднягу за "проживание без регистрации". Не следует, кстати, усматривать "национализм" и в поведении русского, искренне возмущающегося "засильем" какой-нибудь нации на том же базаре, или, скажем, на телевидении. Здесь, скорее, имеет место неприятие чужого национализма, зачастую более характерное для имперского или космополитического сознания.

Национализм начинается там, где вопрос о национальности становится вопросом о власти. Более того, национализм (равно как и империализм) - это определённая политика, политика "властей", не обязательно "государственных" (власти бывают всякие, и власть "духовного авторитета" зачастую весит больше, чем иная корона), но всё же именно властей, "политических сил". В этом смысле выражение "бытовой национализм" -заведомый оксюморон.

Национализм - это всегда требование власти. Разумеется, было бы неверно сводить это требование к утверждению власти одного народа над другими [1]. Национализм умеет работать и с более тонкими вещами. Национализм - это наделение властью неких самих по себе нейтральных институтов - таких, как язык, история, культура, религия, и т.д. А если точнее - использование всего этого в качестве орудий и инструментов власти, и одновременно - в качестве оснований для легитимации, утверждения и оправдания действий этой самой власти. Так, например, языковая политика Литвы или Украины - это, безусловно, инструмент националистической власти, орудие давления на население (и отнюдь не только дискриминируемых "русскоязычных", но и всех остальных). С другой стороны, обоснование тех или иных законодательных или властных мер какими-нибудь "народными обычаями", а тех или иных разовых акций - "требованиями народа", "обидами народа", "необходимостью восстановления исторической справедливости" - это использование национализма для оправдания действий власти, легитимизации её притязаний.

Интересно проследить корни националистического modus operandi. В конечном итоге любой национализм сводится к апелляции к истории, к генезису, к происхождению, точнее говоря - к прошлому. Националистическая власть - это власть над историей, и от имени истории.

Иную стратегию  демонстрирует имперское сознание. Скажем сразу, что оно не менее исторично, чем националистическое, но его стратегия легитимации направлена не в прошлое, а в будущее. Империя - это предзаданное единство земель и народов, которые вошли в неё, или - рано или поздно - должны в неё войти. Будущее любой империи - это или весь мир (или та часть мира, которая по каким-то причинам представляется единственно важной и достойной внимания [2]). В этом смысле история (в том числе, разумеется, и история входящих в Империю народов) принимается во внимание "постольку поскольку": понятно, что таковая существует, и с ней надо как-то считаться, но не более чем с любым другим техническим обстоятельством. Сакральное измерение эта история приобретает только в контексте имперского проекта, как история, направленная в будущее (разумеется - имперское будущее).

В заключение - последнее замечание. Националистическое государство - поскольку оно всё-таки является государством - не является полной противоположностью Империи. Противоположностью Империи является не столько "национальное государство", сколько Диаспора: множество народов (в идеале - все народы) в одном государстве против одного народа во многих (в идеале - во всех) государствах, объединённых только "единством происхождения", то есть общим прошлым, и основанной на этом прошлом властью. Национальное государство - это всегда компромисс. Dixi.

[1] И уж тем более далеко не всегда национализм можно сводить к требованиям ассимиляции, депортации или геноцида иных народов (хотя, конечно, и такое бывает).

[2] Точнее говоря, с точки зрения имперского сознания "будущее" (абсолютное будущее), "мир" (как ойкумена) и Империя (как "идентичное целое") совпадают.