КАК
Я
УЖЕ
СКАЗАЛ

О
ВЫБОРАХ

И СЕРДЦУ ДЕВЫ НЕТ ЗАКОНА

Москва, 23 Марта 2000 г.

Если рассматривать вопрос с этой точки зрения, то хочется спросить себя, какую функцию играют выборы в современной России. Прежде всего, следует признать, что они прижились: всяческих выборов на всех уровнях проведено уже немало, народ во всём этом деле охотно участвует, от участников нет отбоя, а главное – возник достаточно толстый слой людей (начиная от публичных политиков и кончая всяким там “пиаром” и прочей дорогой обслугой предвыборной кухни), лично заинтересованных в том, чтобы и дальше так было. С другой стороны, точно так же следует признать, что выборы в России отнюдь не являются формой давления или контроля “народа” над “начальствующими” (и претендующими на чин таковых). Скорее уж произошло обратное: выборы стали не более чем ещё одним механизмом давления политиков (обладающих властью и претендующих на власть) на этот самый народ.

Это связано с тем, что наши политики не являются представителями кого бы то ни было, помимо самой “политической тусовки”. В условиях отсутствия политических партий [1] и даже самого института партийного представительства социальных интересов, выборы превращаются в дополнительный легальный повод для политических игроков напомнить публике о себе, занять собой чужое внимание, добиться повышенного интереса (а то и сочувствия), но главное – пользуясь случаем, внушить нашему доброму народу какие-нибудь очередные идеи, до которых он сам никогда бы не додумался, а также быстренько проверить реакцию подопытных.

Разница эта не очень заметна, но весьма существенна. “Воля” и “симпатия” – это чисто субъективные отношения человека к человеку, и даже более чем субъективные, поскольку они неконтролируемы. Разум, как известно, тут вообще не при чём. Насильно мил не будешь, а сердцу не прикажешь [2] – вот не люблю я, Матрёна-раскрасавица, хорошего парня Серёжу, хучь он при гастуке и весь из себя положительный, а люблю я Вовку- хулигана- матершинника- пьянь- горькую, и виновата ли я, что люблю? ах, зачем он мне мил? а затем, что ветру и орлу, и сердцу девы нет закона. Не то “суждение”. Это действие разумное, абсолютно контролируемое, и вне этого контроля теряющее смысл: пристрастный судья – это никуда не годный судья. При этом сердце не то чтобы не имеет голоса, но его суждение принимается в расчёт только при прочих равных, то есть в последнюю очередь. Судейство – это не “выражение воли”, а скорее решение задачи, и если эта задача имеет однозначное решение (даже если оно нам не нравится), его следует принять.

Заостряя суждение, скажем так: опытный избиратель отдаёт свой голос не тому кандидату, который ему почему-либо понравился, а тому, кто набрал больше очков в предвыборном соревновании. Разумеется, привлекательность добавляет кандидату очков (таковы правила игры), но есть факторы, способные свести это дело на нет – например, обнаружившаяся некомпетентность кандидата в каких-нибудь важных вопросах, или так называемые пятна на репутации. Понятно, что подавляющее большинство американцев (обоих полов) в глубине души сочувствовали бедолаге Биллу, которого застукали с какой-то соской, к тому же не блистающей ни пышностью стана, ни русой косою: понятно, что позариться на такое возможно только от большого неустройства личной жизни. Но, случись это в первый срок президентства Билла, на второй ему бы не выйти: голосовать за засветившегося таким образом политика сейчас нельзя. Не потому что он и в самом деле безнадёжно пал в глазах, а скорее потому, что это будет не по правилам: получится так, что нация как бы одобрила его, а между прощением и одобрением лежит пропасть, не заметить которую просто невозможно.

Здесь, конечно, надо бы и сдать назад, потому что правила эти самые отнюдь не формальны. Речь идёт о весьма тонком общественном консенсусе, учитывающем множество факторов, в том числе, вроде бы, непосредственно к делу отношения не имеющих (типа семейных традиций – “у нас принято голосовать за таких-то”). Тем не менее это в большей степени “критерии оценки”, нежели просто желания и настроения.

Это общее понимание критериев оценки может проявляться по-разному. Например, через сравнение с образцом (реальным или идеальным), через определение соответствия каким-то важным параметрам, и так далее. Существенно то, что присутствие чего-то подобного (идеального образа, с которым сравнивается кандидат, списка важных качеств, или чего-то ещё) всеми если уж не осознаётся, то, по крайней мере, ощущается – как некая общая почва, на которой стоит коллективное суждение.

В этом смысле именно становление и развитие подобной системы критериев является тем незаметным, но очень важным рубежом, который отделяет “волеизъявление нации” от процедуры “коллективного суда”. Разница здесь следующая. Чистое волеизъявление (“за кого хочу, за того и голосую”) не просто иррационально. Хуже всего то, что его результаты никогда никого не убеждают. Ну и что, что большинство проголосовало “за”. А я вот был против, потому что мне так хотелось. Большинство не лучше и не умнее меня – просто их случайно оказалось больше. “К-к-казлы, уроды”. В общем, хороший повод всем поссориться. Вынесение коллективного суждения – дело другое. Судьи могут быть несогласны друг с другом по выставляемым очкам, но все они, по крайней мере, считают друг друга экспертами, владеющими процедурой оценки (как в формальной, так и в неформальной её части). В результате, возможно, сами правила оценки будут подвергнуты критике, и, возможно, пересмотрены. Но не отвергнуты и забыты после перемены в сердце, как ветер мая. Dixi.

[1] Точнее, в условиях, когда существует несколько муляжей-заменителей партий (типа какого-нибудь “Яблока”, “партии отсутствующего класса”, не говоря уж о конструктах наподобие “Медведя”), и одна партия, чья политика зиждется на систематическом обмане электората (КПРФ, эксплуатирующие имидж и идеи, которые она на самом деле не выражает и выражать не намерена).

[2] Кажется, известный лозунг “голосуй сердцем” подразумевал именно это обстоятельство: головой-то всем было понятно, что голосовать за ЕБНа (“после всего”) нельзя ни в каком случае.