Глеб Павловский. "Несколько тезисов о рынке информационных войн"

КОНСТАНТИН КРЫЛОВ

КАК
Я
УЖЕ
СКАЗАЛ

О
СВОБОДЕ
СЛОВА

ЖЕСТЯНОЙ БАРАБАН

Москва, 11 Октября 1999 г.

Свобода слова издавна числится в реестрах так называемых либеральных ценностей – если не под первым нумером, то “в первой тройке”. Соответственно, противники либерализма, сталкиваясь с подобными проповедями, считают своим долгом что-нибудь сказать о пагубном воздействии этой самой свободы на моральное состояние широких масс, а то и воспеть прелести предварительной цензуры. Их критика бывает интересной и глубокой, но, тем не менее, она зачастую основана на недоразумении.

Все либеральные свободы в конечном итоге сводимы к свободам рыночным, то есть к праву выставлять на продажу любые товары или услуги, а также, разумеется, праву приобретать оные. Все разговоры о “свободе” и “несвободе”, таким образом, сводятся к тому, какие именно товары и услуги можно выставлять на прилавок, а какие нельзя. Общелиберальный консенсус таков: можно продавать и покупать всё, за исключением того, что угрожает самому существованию свободного рынка [1]. Так, на рынке нельзя торговать атомными бомбами, поскольку это уж слишком сильно выкосит ряды продавцов и покупателей. Но нельзя в открытую торговать и наркотиками, поскольку это тоже разрушает рынок, хотя и по-другому: потребление наркотиков резко снижает потребности потребителей таковых [2]. Но и иные формы ограничения потребностей (например, вера в Бога, или даже непотребительский стиль жизни) тоже нехороши, и могут быть терпимы только до того момента, пока они не становятся хоть сколько-нибудь значимыми для широких масс [3]. И так далее по списку. Разумеется, среди либералов существуют разногласия на тему того, представляют ли те или иные конкретные вещи и услуги серьёзную опасность для рынка, или их всё же можно допустить на прилавки. Споры на эту тему (что опасно для рынка, а что нет) и составляют содержание “либеральной мысли”.

Ровно то же самое можно сказать и о “рынке свободных слов”. Фактически, выставлять товар на продажу (и даже давать снять пробу) можно всем, но раздавать всё что угодно кому попало – уж извините. На практике “свободным” становится только то слово, которое кто-то купил, причём за какие-то “реальные деньги”. При этом легитимизирует распространение тех или иных слов (ну и, соответственно, содержащихся в них идей и концепций) сам факт того, что кто-то за это заплатил. Если заказчик нашёлся – всё в порядке. Правда, тут интерес контролирующих инстанций смещается к самому заказчику: откуда у него деньги, и что это за тип вообще [4]. Но тем не менее: с точки зрения либеральной логики то, что раньше (применительно к мыслителю, литератору, и даже журналисту) называлось “продажностью”, на самом деле является важнейшим признаком лояльности. Напротив, любой человек, пытающийся распространять свои воззрения самостоятельно и бескорыстно, подозрителен ipse facto, даже если он проповедует нечто безвредное. Поскольку он пытается объехать на кривой козе рыночные механизмы в информационной сфере.

Здесь, кстати, нужно чётко понимать, о чём идёт речь. Поскольку на рынке предложение может опережать спрос, никто не требует, чтобы производитель производил свой товар исключительно на заказ, да ещё и с предоплатой. Речь идёт только о том, чтобы производитель вышел бы со своим мешком именно на рынок, а не на агору или в храм, вышел искать покупателей, а не учеников и последователей – а дальше уж “рынок научит, рынок заставит”.

Следует уточнить, что в наше время существует две основные разновидности “интеллектуального продукта”. Назовём их условно “журналистикой” и “экспертизой”. Грубо говоря, “журналист” – это человечек, который гавкает за кого-то и в чью-то пользу (совершенно неважно, “искренне” он это делает или нет). Ценность его работы определяется исключительно тем, насколько успешно он проведёт в жизнь некую заранее заданную точку зрения [5]. С другой стороны, существует большой спрос на правду. Другое дело, что потребителями последней являются отнюдь не “широкие массы”, а всё те же заказчики, которые покупают и гавкающие глотки. Это рынок разного рода исследований, закрытых и полузакрытых отчётов, докладных записок, планов, прожектов, и прочей, как сейчас выражаются, “аналитики”.

К этой системе можно относиться как угодно. Более того, стоит признать, что она имеет определённые достоинства. Но точно так же надо отдавать себе отчёт в её ограничениях. Так, и спрос на пропаганду, и спрос на “настоящую истину” ограничен интересами тех, кто за это платит, а те, кто не могут заплатить, не могут этого и получить, даже если бы нашлись желающие бесплатно дать им то, чего они хотят. Впрочем, нельзя сказать, чтобы широкие массы так уж сильно снедал духовный голод. Будем объективны: в долиберальную эпоху свобода слова (каковое тогда ещё не значилось в реестре фининспектора) обычно не приносила большого счастья тем, кто ей пользовался. Тому порукой обычная судьба всех пророков: мало кто из них умер своей смертью.

В мире заказной журналистики и заказной экспертизы, разумеется, нет никаких пророков. Их нет и быть не могёт . Зато Доренко обличает ложь и неправду куда убедительнее Ионы, и безо всякого риска угодить в чрево китово. А анонимные работники телефона и клавиатуры видят насквозь все дела небесной канцелярии, и прогнозы их куда страшнее писаний Иоанна Богослова с его “Апокалипсисом”. Всё это очень круто. Dixi.

[1] На самом деле в рамках последовательно либерального мировоззрения существует только один-единственный свободный и полноправный субъект – сам Рынок.

[2] При этом пресловутая проблема “наркотической зависимости” на самом деле не играет никакой роли: даже если бы наркотики не вызывали бы никакого привыкания, и были бы не вредны, а сугубо полезны для здоровья, их всё равно следовало бы запретить. Дело и не в “наркотическом кайфе”. Наркотик вызывает ощущение (неважно, ложное или нет) того, что, кроме него, “больше ничего не нужно” – а вот это для рынка неприемлемо.

[3] В этом смысле “элитарность” и “маргинальность” – неплохая (с точки зрения рынка) замена тотальному запрету. “Элита” и “маргиналы” сами ограничивают распространение своих воззрений и практик, причём именно в той мере, в которой они могли бы угрожать функционированию рынка. Напротив, внешняя атрибутика “элитарности” и “маргинальности” сама по себе есть рыночный товар, пользующийся всё бОльшим спросом – как общедоступный эрзац “редкости”.

[4] Фигура “сумасбродного богача”, тратящего огромное состояние на какую-нибудь бяку, отнюдь не случайно постоянно тиражируется в либеральном сознании. Достаточно вспомнить обычный сюжет фильмов о Джеймсе Бонде. Или какого-нибудь бен-Ладена, играющего в сводках новостей роль Фантомаса.

[5] Опять же, не обязательно “любую”. На идеологическом рынке обычно с пониманием относятся к таким деликатным моментам, как репутация, сложившийся образ, амплуа, и т.п. Никто не будет заказывать известному вегетарианцу речь о пользе бифштексов. Более того, в условиях временного отсутствия спроса на вегетарианство все с пониманием отнесутся к тому, что известный вегетарианец будет время от времени напоминать о себе: человек в трудной   ситуации поддерживает себя на плаву, в форме, чтобы его не списали со счёта, это так понятно. Но бурной самодеятельной проповеди того же вегетарианства в какой-нибудь неподходящий момент никто не потерпит.