В конце прошлого и начале этого года по столицам прокатилась волна громких убийств тех, кого с большим или меньшим правом можно было отнести к представителям элиты. Академик Глебов, директор Института Психологии РАН Брушлинский, завкафедрой микробиологии Медицинского Университета Коршунов. Был ограблен и избит, хотя и остался в живых сатирик Михаил Жванецкий. Но наиболее «громким» делом стало убийство молодой пары Марии Добреньковой и Александра Панакова, убийство было совершено несколькими молодыми людьми из Солнцева, по всей видимости, — с целью завладения дорогой иномаркой.
Марии и Александру было около двадцати, они принадлежали к «золотой молодежи» (он – внук председателя совета директоров «Лукойла», она — дочь декана Социологического факультета МГУ), их нелепая смерть заставила наверное каждого из богатых и очень богатых родителей внутренне поежиться, а прессу, усилиями родителей, обратить внимание на происходжящее. Отец Марии, профессор Владимир Добреньков написал Президенту Путину открытое письмо с требованием остановить криминальный беспредел и отменить мораторий на смертную казнь, что стало поводом для широкой общественной дискуссии.
Письмо
получило уже широкую огласку и потому подробно пересказывать его — смысла нет —
в нем сказано то, что знает и повторяет каждый здравомыслящий человек вот уже
десять лет. В стране — криминальный беспредел, вакханалия бандитских разборок,
грабежей и убийств из-за угла, на которые власть и общество смотрят уже не с
тревогой и не со страхом, а с отупелым равнодушием, механически подсчитывая
число жертв: «пятый, двенадцатый, триста сорок третий, пять тысяч двести
восемнадцатый…».
Владимир
Добреньков предложил точный термин — «внутренний терроризм»,
уравнивающий действия распоясавшегося криминала с деятельностью международных
террористов. Современное положение вещей именно таково — мы имеем дело не
просто с бандитами, даже не с организованной преступностью, а с чудовищной антисистемой, выращенной на зоне, выпестованной глубоко проникшим
во все поры нашего общества блатным мировоззрением, усвоенным взрослыми и
усваиваемым детьми из книг и фильмов, из телепрограмм и блатного «шансона». Не
быть хоть немножко «приблатненным», не щеголять в разговоре воровским или, на
худой конец, братковским жаргоном, почти уже неприлично. Урла уже правит не
только на улицах, но и в наших душах, надавливая когда надо, то на одну, то на
другую «кнопочку». Иногда наше общество начинает напоминать «коровку», зека, которого
обманом берет с собою в побег блатарь, чтобы когда совсем станет нечего есть, —
зарезать.
На нужные кнопочки умеют жать отнюдь не только бандиты, но и те, кто хуже бандитов — в тонких золотых очках, с томной интонацией пересыпающие свои речи Дерридой и дискурсом, постмодерном и Батаем, мультикультурализмом и какой-нибудь «диалогической теологией». Было жутковато, но по своему и захватывающе наблюдать, как несколько небольших инъекций то ли лжи, то ли хорошо поперченной и посоленной полуправды, и… ход обсуждения развернут совсем в иную сторону. Кто-то пускает слух, что молодых людей убили за долги — и этого оказывается достаточно, чтобы из иррационального и жестокого убийство стало казаться «понятным» и даже «оправданным». Почему нормальный вполне добропорядочный русский человек считает подобно бандиту, что за долги (большие или маленькие, действительные или вымышленные) можно убивать? Почему вопрос о том, за какие суммы «заказывают», а за какие — нет, не кажется нам диким? Другого объяснения, кроме уже названной «блатаризации сознания» пожалуй и не придумать.
Но следующий ход тех, кому любой ценой оказывается важным сбить волну разговоров о необходимости и моральной оправданности смертной казни, оказывается еще подлее. В невинной и якобы сочувственной по отношению к убитым статье «Известий» появляются такие слова: «ей очень хотелось, чтобы Саша, когда встанет на ноги, открыл ей небольшой ресторанчик, которым бы она занималась в свое удовольствие… У Саши было классное хобби: дорогие машины. Зимой он ездил на внедорожнике "Лексус", летом - на спортивной Альфо-Ромео... Они - типичная "золотая молодежь", но удачно и целенаправленно избежали многих ее пороков… Фактически мир им уже почти принадлежал». Магическое слово «Лексус» произнесено, и вот уже у сочувствовавшего погибшим молодым людям обывателя поднимается в душе девятый вал классовой ненависти: «Лексус у них, ишь. Ворье и дети ворья. И еще удивляются, что их убивают. Давить, давить их надо». И вот уже для убитых подбираются сравнения из совсем иного ряда — какие уж тут несчастные голубочки — сочувствовать им это все равно, что сочувствовать Михасю или Отари Квантришвили (не больше и не меньше — сравнение это подлинное и принадлежит одному милому, консервативно настроенному и не то чтобы принадлежащему к низам общества молодому человеку).
А либеральные публицисты, долгие годы объяснявшие нам, что живем мы не так, как на капиталистическом Западе, вдруг дружно прониклись сочувствием к «угнетенным» богатыми головорезам, для которых «коридоры кончаются стенкой»… Вот, например, глумится над жертвами классик «демшизы» Яков Кротов: «Призыв ввести смертную казнь, чтобы неповадно было убивать детей номенклатуры… У декана убили дочку и ее жениха. Жених тоже был не простой, а внук председателя совета директоров "Лукойла". Почему-то во всех газетах подчеркивают, что внук. Что убитый был еще сыном главы департамента безопасности Российской инновационной топливно-энергетической компании, говорят мимоходом. Подразумевается, что дедушка держал теплое место для сына и внука. Дедушка не отрицает: 19-летний внук не просто учился в университете нефти, а уже "подрабатывал" в "Лукойле". Не этот ли "юрист" посоветовал, как закрыть ТВ-6? Сытая благополучная жизнь. Квартира на Фрунзенской набережной - видимо, еще от советских времен. "Лексус" и кафе "Москва-Берлин" - от новых. И вот все рухнуло в одночасье: пятеро солнцевских бандитов позарились на автомобиль и убили хозяина вместе с его невестой. Автомобиль им не достался: слишком хитроумная сигнализация… Сочувствовать было бы ханжеством».
Либеральными противниками смертной казни была в ходе дискуссии разыграна в общем-то нехитрая схема. Вопрос о наведении общенационального "порядка" был представлен как обострение классовой борьбы "угнетенных" (в лице дворовой урлы) против "угнетателей" (золотой молодежи и почему-то небогатых ученых), с попыткой угнетателей прибегнуть к защите обнажившего свою "классовую природу" государства. Поставленный профессором Добреньковым вопрос о возобновлении смертной казни оказался переведен в плоскость: "они", для того чтобы защитить "их сынков", будут ставить к стенке "нас" — отождествляющих себя почему-то с криминальным миром. Вместо положительных или отрицательных ценностей, консолидирующих нацию (будь-то светлое будущее, демократия, православие, величие России, нелюбовь к Западу, нелюбовь к кавказцам, противостояние криминалу — в обсуждаемом случае важно не направление, а способ воздействия) предлагаются ценности, которые заведомо нацию разделяют, ценности классового противостояния. Ход неглупый — расколоть пресловутое и горячо нелюбимое либералами "путинское большинство" по "классовому признаку" на две страты - богатых и бедных, - и схлестнуть их между собой если не в реальной жизни, то в медийном пространстве.
Нетрудно предугадать, что немалая часть нынешних мастеров виртуальной партизанщины, перебивающихся пока на подносе патронов Басаеву, достанут вылинявшие майки "Париж 1968", портреты Че Гевары, цитатники Мао и Троцкого и прочую атрибутику "классовых боев" и пойдут в народ — "солнцевским пасанам от их доброжелателей поклон". Сращивание медиакратической и криминальной периферии нашего общества в общем-то столь же неизбежно, как и произошдешее уже много лет как сращивание медиакратов (прежде всего – в лице тогдашнего НТВ) с варварством (в лице гордых ичхерийцев). В ближайшие годы мы еще не раз и не два услышим из этих кругов сочувственные разговоры о «тяжелой доле парней с рабочих окраин» которых «общество сделало такими», что они пошли не работать, не служить, не заниматься даже бизнесом, а втыкать перья в спины и «бомбить «Лексусы»». Благо уже есть опыт американских старших товарищей, где оправдание ублюдков на том основании, что у них небелый цвет кожи и низкий среднегодовой доход стало нормой.
«Правосудие наизнанку», идеология систематического оправдания криминала, если этот криминал исходит от тех, кого так или иначе можно представить «угнетенными» и «жертвами системы» — давно уже стали нормой для американской ультралиберальной идеологии. Современный американский критик крайностей либерализма пишет: «Насилию в гетто оказывают покровительство, его «стараются понять» и оправдать… представители интеллектуальной элиты демонстрируют немедленное «понимание» ненависти к полиции, проявляемой чернокожими из гетто… преступление неверно расценивается как социальный протест, а преступник становится социальным критиком… Норман Мейлер, главный защитник Джека Генри Эббота, жестокого преступника, писал: «…В тюрьмы посылают не только самых худших, но и самых лучших — самых гордых, самых отважных, самых дерзких, самых предприимчивых, самых непокорных из бедных»». Для нашей интеллигенции, — вскормленной из соски под звуки завываний о «Магадане» и «Колыме», в которых политика уже почти не отделялась от уголовщины, уравнивая всех жертв системы, — теперь ничего не стоит заявить, что зарезанный внук одного из руководителей «Лукойла» — это расплата «системе» за закрытие с помощью «Лукойла» фонтана нечистот на ТВ-6.
Но почему эта свора с таким остервенением впилась в холившие, лелеявшие и в общем-то щедро кормившие их до того руки нашей «элиты», точнее говоря — «казнокрадократии», едва с той, потихоньку, начали приключаться неприятности и она стала требовать от государства некоторой «защищенности»? Неужели интересы условно говоря «элиты» и нашей либеральной «медиакратии» в какой-то точке разошлись? Считать так — несколько преждевременно. Скорее уж переход медиакратической интеллигенции от воспевания «делового человека», превосходства даже самого тупого «бизнесмена» над самым продвинутым «совком» и т.д., — это свидетельство того, что пресловутое вхождение России в рынок окончательно и бесповоротно свершилось и все стало на свои места.
И дорогие машины, и громкие убийства, и шипение слева на сторонников государственного порядка, и сам, в целом достаточно прочный государственный порядок — это в больше степени свойства развитой американской жизни, чем позднесоветской. Элите, в общем-то, положено хотеть прочности в настоящем и будущем и уважать власть. Считать, что она вечно будет сидеть на чемоданах и только ждать момента, чтобы «свалить» с деньгами за границу — не особенно умно. Большую часть капитала этих людей составляет не конвертируемая валюта, а неконвертируемое общественное положение и какая-никакая «репутация». Здесь они — большие люди, там — мелкие гангстеры из России, которых можно кинуть, можно ограбить, можно посадить за какое-нибудь «отмывание капиталов». Поэтому в государстве, которое не собирается разваливаться в течение ближайших двух-трех лет (а России такое сейчас уже не грозит), любая политическая и деловая элиты, любые люди «со статусом» будут выступать за укрепление порядка и за подавление неконтролируемого никем и ничем криминального беспредела.
«Интеллигенция», или же, говоря современным языком, медиакратия, делала и делает большую часть своего капитала на разрушении всякого твердого порядка, на создании умственного и нравственного хаоса. Этим людям за то, собственно, и платили столько лет. Теперь же, по их расчетам, платить им будут за то, что они не будут трогать, не будут вцепляться в глотку своим бывшим хозяевам, да и руку не будут кусать слишком уж сильно. За исключением какого-то количества отморозков из «демшизы» эти люди прекрасно знают ту цену, за которую они конвертируют свою либеральную оппозиционность в пусть вынужденную, пусть с «фигой в кармане», но лояльность. В ближайшее время мы станем свидетелями того, как журналистская братия будет точить клыки на государство — по поводу и без повода, по незначительным вопросам и по вопросам жизненно важным, уже не столько из желания навредить, сколько набивая цену перед долгосрочной контрактацией на максимально хлебных и максимально «свободных» (то есть – включающих право иногда нагадить) условиях. Эксплуатация «классового подхода», попытка заработать репутацию людей, которые «за бедных» и «против богатых» здесь как нельзя более кстати. Перемена «антисистемных» убеждений, на лояльность всегда ценилась истеблишментом куда более, чем последовательный консерватизм, хотя бы потому, что консерватор не умеет выгибать спину буквой S, а «либерал» и «левак» умеют. Не случайно, что во многих странах Европы сегодня такую крупную роль играют те, кто «родом из 1968 года», из левацких экстремистских и даже террористических организаций — достаточно вспомнить премьера Франции Жюспена и министра иностранных дел Германии Фишера.
Но почему, все-таки, именно вопрос о смертной казни стал полем, для средней тяжести «классовых боев», которые наши «новые левые» и либералы решили дать тем, кого условно можно назвать «государственниками» (условно, потому, что к этой фракции относится, в общем-то, почти вся здравомыслящая и неангажированная часть общества). Парадоксально, на первый взгляд, то, что предметом спора стал не вопрос о том — должны ли умереть убийцы Добреньковой и Панакова, а о том, должно ли их умертвить государство.
Практически все противники смертной казни признавали за убитым горем отцом нечто вроде «права на месть» и подчеркивали, что если бы он готов был убить подонков собственными руками, то они бы его поняли. Конечно, если бы отец поступил так на самом деле, то те же самые люди затравили бы его как «изверга» и «выродка», всячески подчеркивая окончательное одичание нравов в «этой стране». Но, по условиям риторической игры, нам приходится верить им на слово — отомсти отец сам — они бы его не осудили, а вот государству поднимать руку на преступника никак нельзя. В смертной казни либеральной общественности не нравится не столько то, что она «смертная» (и потому якобы противоречит заповеди «не убий»), сколько то, что она «казнь» (и потому противоречит куда более важной для либералов заповеди «наш враг — государство»).
Чем дальше в лес «внутреннего террора», тем чаще, наверное, будет повторяться эта хитроумная вилка из тезисов — «для родственников убитых понятно и естественно отомстить», «государству категорически нельзя никого убивать». Эта «вилка» неслучайна, поскольку полностью укладывается в разрушающую государство логику «приватизации» насилия, имеющую своей аудиторией ту самую элиту. Сложно ли «Лукойлу» обеспечить круглосуточную надежную охрану хотя бы детей топ-менеджеров? В общем — несложно. По крайней мере, инциденты, подобные гибели Александра Панакова в этом случае более не повторятся. Сложно ли обеспеченным людям «заказать» убийцу сына, или хотя бы кого-нибудь из родственников и близких убийцы, чтобы достойно отомстить? Это тоже труда не составит. Достаточно одному или двум представителям «элиты» поступить по предлагаемому образцу, и перенос нравов корсиканской вендетты на повседневную жизнь «высшего» и «среднего» классов обеспечен. Через какое-то время будут говорить, что принадлежать к высшему обществу — это мстить обидчику не при помощи милиции и угро, а при помощи личной охраны или самому. Нравы «братвы» ненавязчиво транслируются на более или менее некриминальную часть общества и ведут к его непоправимой деградации.
Поэтому агитация против смертной казни велась и будет вестись с последовательно антигосударственных позиций — государство не может казнить не «потому-то и потому-то» (здесь аргументы «правозащитников» достаточно бедны и явно неприменимы к ситуации криминального беспредела, который можно сдержать только «столыпинским галстуком»), а просто потому, что оно — государство. Оно пожизненно виновато тем, что оно государство, да еще и русское (а значит, порождающее ГУЛАГ, Освенцим, Хиросиму и прочие ужасы сталинизьма). Все. Точка. И никаких разговоров. «Обезумевший от горя отец невменяем» и потому не имеет права требовать от государства чего-либо, а средства массовой информации не имеют права транслировать его требования и обсуждать данную тему — срывается в тех же «Известиях» почти на крик известный журналист прежде выступавший в качестве «либерального консерватора», а не консервативного антигосударственника.
Хорошо, однако, что был произведен своеобразный «замер» общественного мнения в этой важной точке. Интересно не то, что большая часть нашего общества смертную казнь поддерживает — ничего удивительного в этом нет. Интересно то, что большая часть медиакратической «общественности», на разговоры о такой возможности реагирует истерикой и явно мобилизуется на борьбу. Значит вопрос о смертной казни — это именно то поле, на котором можно вести бой с надеждой одержать победу, если решение о восстановлении смертной казни в России все же будет принято государством. А оно должно быть принято, если только государство захочет остаться таковым.