В обсуждении гибели двух молодых людей — Марии Добреньковой и Александра Панакова, побудившей профессора Владимира Добренькова написать открытое письмо Президенту с требованием отменить мораторий на смертную казнь, появились новые нотки. Нотки очень тревожные, потому как складываются они в мелодию классовой ненависти.
Стало уже очевидно, что по стране пошла волна «громких» преступлений против людей, которые с большим или меньшим правом могут быть названы представителями «элиты» — убийство академика Глебова, гибель Добреньковой и Панакова, нападение на Михаила Жванецкого и вот сегодня — новый шок — в собственном подъезде задушен замечательный российский психолог, директор Института Психологии РАН А.В. Брушлинский. Волей-неволей начинает лезть в голову сюжет для очередного детектива Марининой — тайная организация сторонников «твердой руки» совершает ряд громких убийств, чтобы заставить элиту поддержать решительные меры по борьбе с преступностью. Пока это игра воображения — через несколько дней в какой-нибудь «Новой газете» наверняка появятся очередные «откровения» какого-нибудь анонима из спецслужб, который скажет, что так дело и было.
Но пока что страшнее не надеваемые (якобы) властью ежевые рукавицы, а трогательная смычка «массового» и «интеллигентского» сознания в неприязни, если не сказать ненависти к убитым. Для того чтобы несколько заглушить общественный резонанс преступлений оказалось достаточно нехитрого хода — спровоцировать замешанную на банальной зависти «классовую ненависть» по отношению к жертвам. Трудно представить, что журналист «Известий» плохо понимает что делает, рисуя перед обывателем такие картины: «ей очень хотелось, чтобы Саша, когда встанет на ноги, открыл ей небольшой ресторанчик, которым бы она занималась в свое удовольствие… У Саши было классное хобби: дорогие машины. Зимой он ездил на внедорожнике "Лексус", летом - на спортивной Альфо-Ромео... Они - типичная " золотая молодежь", но удачно и целенаправленно избе жали многих ее пороков… Фактически мир им уже почти принадлежал». Нетрудно представить гримасы читателей, которые начинают про себя бурчать: «убивать, убивать, убивать таких надо. Ворье и детей ворья». Не то что о сочувствии к жертвам говорить не приходится, но и отвращение к убийцам все больше ставится под сомнение. Банальные подонки превращаются чуть ли не в народных мстителей «ворью и воровскому отродью» за попранную справедливость. По крайней мере именно такое впечатление оставалось от чтения одной из дискуссий в livejournal (считающемся ныне наиболее «продвинутым» сообществом в рунете).
Хотела того пресса или нет (подозреваю, что хотела) была разыграна нехитрая марксистская схема. Вопрос о наведении общенационального «порядка» был представлен как обострение классовой борьбы «угнетенных» (в лице дворовой урлы) против «угнетателей» (золотой молодежи и, почему-то, небогатых и трудолюбивых ученых), с попыткой угнетателей прибегнуть к защите обнажившего свою «классовую природу» государства. Поставленный профессором Добреньковым и поддержавшей его научной элитой вопрос о возобновлении смертной казни (не было ли убийство Брушлинского «символическим» ответом на такую позицию научного сообщества?) оказался переведен в плоскость: «они», для того, чтобы защитить «их сынков», будут ставить к стенке «нас» — опять же отождествляемых с криминальным миром.
Сегодня мы все чаще встречаемся с тем фактом, как интеллигенция, по крайней мере в «тусовчной» ее части, до дурного запаха пропитавшаяся в позднесоветское время мировоззрением и ценностной иерархией урлы, пытается вновь вбить народу образ «богача» в качестве главного врага. «Народ», который в те же годы получил лошадиную дозу того же самого блатного вливания, готов с радостью проглотить «наживку». На выходе мы получаем следующее — вместо положительных или отрицательных ценностей консолидирующих нацию (будь-то светлое будущее, демократия, православие, величие России, нелюбовь к западу, нелюбовь к кавказцам, противостояние криминалу — в обсуждаемом случае важно не направление а способ воздействия), предлагаются ценности, которые заведомо нацию разделяют, ценности классового противостояния. Ход тонкий и неглупый — расколоть пресловутое и горячо многими нелюбимое «путинское большинство» по «классовому признаку» — на две страты, — богатых и бедных, и схлестнуть их между собой если не в реальной жизни, то в медийном пространстве. Поэтому для меня представляется очевидным, что немалая часть нынешних мастеров виртуальной партизанщины, перебивающихся пока на подносе патронов Басаеву, достанут вылинявшие майки «Париж 1968», портреты Че Гевары, цитатники Мао и прочую атрибутику «классовых боев» и пойдут в народ — «солнцевским пасанам от их доброжелателей поклон». После этого говорить о каком-либо «гражданском обществе» в России будет затруднительно. Не будет общества — будут столкнувшиеся «две политии», о которых писал Платон (Государство. IV. 423а), — полития богатых и полития бедных, о которых сказано «Царство разделившееся на ся не устоит».
Но, напоследок, о «главном», — о том, почему нелепа, бессмысленна, подла и безумна риторика: «да таких и надо давить», опирающаяся на прудоновскую максиму — «собственность — это кража». Возможно в числе родителей нынешней «золотой молодежи» — и деловитой, и обдолбанной, — и в самом деле немало «ворья». Но противостояние ворам в законе и под законом возможно только в той же логике, что и противостояние уличным блатарям и шпане с ножичками, в логике антикриминальной войны общества против анти-общества. Войны, в которой логична и допустима и смертная казнь, и жесткие полицейские меры, и много чего еще. В логике робингудства противостоять можно не ворам, а так называемым «богатым», то есть людям, которые по какой-либо причине покажутся зарвавшемуся люмпену таковыми. И прежде чем кричать: «так им и надо», я прошу читателя выслушать одну историю (стилистический прием зарезервированный в нашей журналистике за Валерием Панюшкиным, но я прошу о снисхождении).
Я про Наташу и Юру. Наташа мне вроде сестры. Когда ей было 15, а мне 21 я преподавал у них в классе, весело болтал на переменах с милой рыжеволосой девочкой, так что даже и подружился и она, периодически, добиралась из своей обшарпанной квартиры на «Филевском парке» до моей еще более обшарпанной на «Молодежной», чтобы распечатать на работавшем тогда еще принтере какой-нибудь доклад по истории, а иногда и засадить меня его сочинять. Отец давно умер и жили на мамины 200 рублей, заработанные в поликлинике. Но, как это ни банально звучит, Наташка работала и «верила в себя», готовясь поступать в юракадемию, в которую «без блата не поступишь». Когда за месяц до экзаменов настал совсем критический момент мы с женой со вздохом вынули последние 70 долларов и отдали ей на репетиторов. В день экзамена она зареванная кричала мне в трубку: «Меня провалили, провалили…». Ее и в самом деле нагло провалили. Я в ответ орал: «Иди апеллировать, дура. Апеллируй». Она сапеллировала и… прошла (кажется, в том году в МГЮА это был единственный случай). Потом была целая морока с тем, как она со своей присущей скорее «протестантской этике», педантичностью не хотела просто забыть о своих «долгах» и почти набилась убирать наш бардак, рассчитавшись за несколько месяцев.
Потом она училась на свои одни пятерки, работала секретарем какой-то фирмы, встретила Юру. Его родители не были бедны. Он работал и работает (точнее пашет) в какой-то нефтяной компании. Они довольно быстро поженились, Наташа родила в июне 2000 очаровательного Пашку, а в сентябре вышла на учебу. В этом году она вышла на работу, и выиграла свое первое дело как «помощник юриста». Родители обеспечили их квартирой, машинами и… предоставили выкарабкиваться самим — искать денег на жизнь, на няню, на свои развлечения. Я, не напрягаясь и в половину как они, зарабатываю раз в пять больше.
Если с Наташей что-нибудь случится, если она в своем неспокойном районе, не дай Бог, нарвется на какого-нибудь подонка, очередной «юноша бледный со взором горящим» откомментирует: «Студентка юракадемии, элитная школа, муж с богатой родней, нефтегазовый комплекс, квартира, своя машина – что еще тут непонятно? Не могу я им сочувствовать. Это все равно, что Михасю». Я не знаю, что я скажу такому юноше. Скорее всего ничего не буду. Устал. А того подонка, если что, все же не побоюсь греха придушить собственными неспортивными руками. Потому что хочу чтобы завтрашний мир действительно принадлежал им, не не солнцевской шпане, не бледным юношам, не мне, даже, а им — Наташке, Юре, Пашке и таким как они потенциальным жертвам «обострения классовой борьбы». От которой очень хотелось бы их защитить.