Мы полагаем, что живём в технологической цивилизации, и отношение к ней сильно влияет на наши убеждения. Некоторые считают, что у технической цивилизации есть "свои достижения", которые "надо признать". Другие отрицают это и проповедуют ту точку зрения, что "раньше было лучше". Такое воззрение (его сейчас называют традиционализмом) выглядит достаточно неубедительно, и главный его недостаток в том, что традиционное общество без техники слабо, и в любой момент может быть легко уничтожено технологическим обществом. (Как оно и получилось на самом деле). И уж во всяком случае оно сможет существовать только по милости технологического общества, утешаясь разве что сознанием своей правоты.

Если учесть, что мыслители-традиционалисты в общем уважают силу и доблесть (ценности вполне традиционные), то проповедь нетехнического мира выглядит по меньшей мере странно, если не сказать - сомнительно. Герои, поставленные в заведомо проигрышные условия, с мечами и копьями против штурмовой авиации и танков - это не может выглядеть иначе, нежели какое-то издевательство над самой идеей доблести.

С другой стороны, даже самые ярые сторонники технологического пути развития должны признать, что современный мир чем-то неприятен и жить в нём невесело. Если же говорить о людях более нормальных (каковых сейчас, впрочем. немного), то современный мир кажется им просто омерзительным и гнусным. Объяснять, почему это так, мы считаем излишним. Если это кому-то непонятно, значит, всё это говорится не для него.

Итак, традиционный мир жалок. а современный гнусен. Традиционный мир всегда будет побеждён современным. а в современном просто не хочется жить. Разумеется, нет недостатка в попытках как-то совместить то и другое. Можно даже быть уверенным, что такого рода усилия очень скоро станут чуть ли не главным занятием людей в странах-гегемонах. "Экология" и "новая духовность" являются только первыми шагами на этой пути. Но то, что получается в результате такого "творческого синтеза", оказывается чем-то ещё более мерзким, чем даже оно было раньше. Честный материализм во многом более пристоен, нежели "новая духовность" и "синкретическое единство вер". Власть большинства, "проклятого количества", всё-таки более переносима, чем власть хорошо организованных компактных меньшинств, непрерывно терроризирующих общество. Дымящие заводы, отравляющие воздух именно там, где идёт производство, несколько более приемлемы, чем тайные захоронения всё тех же отходов "где-нибудь у русских", и гринписовские шайки, рыскающие по миру и занимающиеся узаконенным экологическим рэкетом - а заодно и давлением на тех, кто пытается вырваться из технологической кабалы и что-то производить самим, а не только травиться чужим говном. На смену откровенной гнусности идёт гнусность лицемерная и оттого ещё более мерзкая. Более того, те вещи, которых в предыдущую эпоху всё-таки не делали, теперь делаются с лёгкостью. За примерами далеко ходить не надо - достаточно посмотреть, что Запад позволял себе раньше ради своих интересов, и что он позволяет себе сейчас ради прав человека. У мира отнято даже моральное право защищаться: на смену вполне понятной идее "мы их убьём, потому что они нам не нравятся, и нам нужно их имущество и деньги", пришло сначала "мы их убьём, потому что тем самым мы их воспитаем и они цивилизуются", а теперь даже "мы их убьём, потому что мы их любим и им же так будет лучше", или, на худой конец, "мы должны защитить от них других людей, которым эти мешают жить", благо такие всегда найдутся.

Впрочем, говорят нам, всё это происходит вовне обществ-гегемонов. Внутри них всё по-другому. Это верно, по-другому, но как? Нельзя даже сказать, что западные люди имеют больше прав, чем незападные. Охрана в лагере живёт несопоставимо лучше, чем заключённые, она может делать с ними практически всё что угодно, но это солдаты. У них нет прав, точно так же, как и у заключённых - у них просто другие обязанности. Охранник может убить или изувечить заключённого, но не может же он его выпустить. Разумеется, положение охранника несопоставимо лучше, но просто не надо путать более приятные обязанности с правами. Так, например, западные люди обязаны в массе своей "жить хорошо". Разумеется, это бесконечно более приятные обязанности, чем, скажем, те, которые наложены сейчас на русских, тут даже и спору нет, - но всё-таки это обязанность. К тому же обязанности могут и поменяться, когда подойдёт следующий приказ.

Об этом говорить ещё придётся, а сейчас вернёмся к теме противостояния всепобеждающей технологии и жалкой архаики. Это противопоставление настолько хорошо было воспринято всеми, что люди занимают ту или другую позицию (или позицию посередке), но никто и не думает возражать против самой постановки вопроса. Всем как-то очевидно, что технология может существовать только в обществе современного типа, а демократия и всё прочее - это нечто вроде обязательных следствий из самого факта существования самолёта и телевизора. И это действительно так. Средневековый собор и американский небоскрёб взаимно исключают друг друга. Эти вещи не могут находиться рядом. Дело тут не в размере и не в разной архитектуре, а в смысле. Если существует небоскрёб и в нём кто-то живёт, это значит, что в мире такие порядки, которые совершенно исключают нужду в средневековом замке, да и самую его суть. Точно так же, как избираемый президент и всеобщее избирательное право делают само существование аристократии какой-то нелепостью... и наоборот.

И действительно, сейчас существует только такая техника, которая поддерживает современный порядок вещей. Но из этого вообще не следует, что по-другому не бывает. Если мы повнимательнее присмотримся к этой самой хвалёной технологической цивилизации, то бросается в глаза странный разнобой в её достижениях. Никакой единой "техники" просто нет. Есть ряд изолированных областей, слабо связанных друг с другом, а если и связанных, то отнюдь не по необходимости, а скорее из экономических соображений. Что общего между транзистором и двигателем внутреннего сгорания? Кстати говоря, если транзистор одновременно прост и эффективен (по таким вещам мы обычно и судим о технологии XX века), то двигатель внутреннего сгорания - вещь явно из прошедших времён по самой идее своей. А бесконечные его совершенствования в рамках "автомобилестроения" просто забавны, если посмотреть на дело непредвзято. Электромотор в каждом колесе выглядел бы куда логичнее в рамках образа техники - но почему-то лёгкий и более-менее мощный аккумулятор изобрести оказалось невозможным. На всех как бы напало какое-то непостижимое умственное затмение. При колоссальных разработках в области органического синтеза и утончённой химии полимеров - и до сих пор какие-то кислотно-щелочные реакции... Но это ещё ладно! Гораздо интереснее вопрос - а зачем, собственно, нужен автомобиль? Можно, конечно, ответить - "для перевозок", и это не будет неправильно, но почему именно автомобиль, а не поезд и не трамвай? Более того, всем ведь ясно, что автомобиль - это прежде всего символ, в том числе и символ социальный (и даже сексуальный), а трамвай или поезд таковыми не являются. Автомобиль - это прежде всего образ жизни.

Что это за образ жизни, можно понять, немного посидев самому за рулём. Человек за рулём вынужден организовывать своё внимание совершенно особым образом. Он может отвлекаться, но не может задуматься, иначе попадёт в аварию. Его сознание настороже - как бы не пропустить нужный поворот, как бы не вмазаться в другую машину. Но эта занятость сознания неполная. Как правило, требуется только часть внимания - остальное рассеивается, и ищет себе какого-нибудь отвлечения. Обычно включается музыка или ещё что-нибудь в этом роде. Слушается это всё вполуха и потому просачивается прямо в мозг.

Не углубляясь далее, сразу сделаем вывод: допускается к жизни далеко не всякая техника, а лишь та, которая формирует современного человека как тип. Все остальные технические новшества и приспособления просто не нужны и потому не производятся.

То же самое касается и науки. Допустимыми считаются только те научные направления, которые не противоречат самой идее западной науки. Этот вопрос был уже достаточно исследован, так что останавливаться особо на этом не будем.

Итак, предполагаемая паразитическая группа людей, нашедшая способ систематически присваивать то, что производят другие, просто не заинтересована ни в каких изменениях. Заинтересована ли она в прогрессе?

Нет, конечно. Ни в каком прогрессе она не заинтересована. Значит, она постарается его не допустить? Да. Но как это соотносится с идеей нынешнего прогрессивного технологического мира? Он-то как возник?

Эта же самая причина могла сыграть свою роль в том, почему технологические проекты александрийских инженеров и механиков не вызвали никакого интереса в обществе. Для их осуществления нужны были деньги. Этим всё начиналось и здесь всё и заканчивалось.

Вполне возможно, что история мира после античности - эта история сорвавшихся технологических революций. Если учесть, что веком пара (пусть даже не электричества) мог бы стать I век нашей эры, а не XIX, можно себе представить, чем был бы мир, знакомый с машинной технологией в течении почти что двух тысячелетий. А ведь такие фундаментальные вещи, как книгопечатание и порох, были технически возможны уже тогда, и это изменило бы всю ситуацию. Разумеется, прогресс пошёл бы другими путями. Например, теория множеств появилась бы очень рано (при господстве неоплатонизма как официальной философии), а теория вероятностей долго оставалась бы чем-то сомнительным (по той же причине). Возможно, прогресс пошёл бы медленнее. Но не является ли нынешний его темп (не такой уж, кстати, значительный) просто неосознанной попыткой догнать безнадёжно упущенное время? Короче, не является ли нынешняя техника каким-то жалким огрызком того, что могло бы возникнуть, если бы не систематическое противодействие этому?

Наконец, почему, собственно, технология обязательно должна приводить к распаду традиционных общественных институтов? Нынешний набор технических изобретений действительно к этому приводит, но естественен ли этот набор? Поставим вопрос так: разрушил бы телеграф Римскую империю? Да нет, конечно. Даже, пожалуй, укрепил бы её.

Но оставим Рим и Александрию. В Европе неоднократно возникали ситуации, которые могли бы стать началом технологического развития, но ничего не выходило. Это и укрепило то мнение, что для развития техники нужно непостижимое нечто, которое было чудом ниспослано только европейцам последней четверти второго тысячелетия нашей эры.

Что же это такое? Капитализм.

Ах вот оно что.

Капитализм тоже считается чем-то новым, хотя все его игры были известны ещё при фараонах. Новшество было не в капитализме как таковом. Новшество было в том, что в определённый момент в Европе не осталось ничего кроме капитализма. Капитализм, бизнес, что мелкий, что крупный - это такие вещи, которые возникают сами собой (тут Адам Смит не врёт), а значит и были всегда. Капитализм - это то, что осталось от Европы, а не то, что в ней создалось. Капитализм - это то дно, которое обнажается, когда высыхает море, то есть приходят в упадок более высокие общественные отношения - такие, как феодализм.

Разумеется, есть и кардинальные отличия нового капитализма от старого, но речь пока не об этом. Сейчас важно одно: возникли какие-то условия, при которых дальнейшее сдерживание прогресса технологии оказалось то ли невозможным, то ли не полезным. Скорее всего, имело место и то, и другое. Технический прогресс мог быть до такой степени передержанным, что его дальнейшее саботирование могло уже кончиться плохо. Искусственное поддержание невежества, впрочем, имело место до самого конца. Обратим внимание на странную активизацию разного рода сомнительных сил как раз в эпоху Возрождения. Если вдуматься, всё это выглядит очень странно. Почему церковь, ранее не проявлявшая особого обскурантизма (например, в эпоху Высокого Средневековья Галилей вообще никого бы не шокировал), вдруг так странно заволновалась? Почему и как начались процессы над ведьмами - и почему этим странным занятием увлеклось учреждение (инквизиция), созданное для совершенно других целей, а именно выявления лжехристиан из числа евреев? Короче говоря, не было ли это очередной попыткой остановить неизбежное по старому сценарию времён Александрии?

Необходимо всё время иметь в виду, что силы, которые всё это творят, не желают в мире никаких перемен, кроме, разумеется, тех, которые они сами же и производят. Впрочем, ничего особенного они не делают - просто присваивают себе где-то процентов восемьдесят всего, что производится на Земле. Ничего другого. Это именно паразитическая верхушка, не имеющая никаких особых планов относительно мира и цивилизации, интересующаяся в основном собой и своим положением, и больше всего на свете не желающая его терять. Ничего другого, интересного или загадочного, там нет.

Каковы же были дальнейшие действия этих сил в Европе Нового Времени? Когда уже стало ясно, что общее торможение прогресса уже не проходит, они просто перешли к тактике его избирательного торможения. Это означает прежде всего создание хаоса в науке, технологии и в обществе в целом, поощрение процессов, разрушающих единство научного знания и т.д. При этом - одновременно - производились действия по установлению контроля над прогрессом. Поскольку основной инструмент контроля для них - деньги, прогресс должен быть дорогим, и чем дальше - тем дороже обходиться людям. Наука должна быть затратной. Техника должна быть затратной. Всё должно доставаться дорого, очень дорого. Цель понятна: наука должна стать доступной для минимального числа людей и государств. Стягивание "всей науки" в несколько центров есть на самом деле смерть познания, поскольку тем самым, установив административно-финансовый контроль над этими центрами, можно направлять развитие исследований куда угодно, или даже просто остановить познание на достаточно длительный срок, если в этом возникнет надобность...

[2] При всём том некоторые люди - те, кто могут позволить себе личного шофёра - никогда не ездят сами и не учат этому своих детей, что весьма существенно. Они прекрасно понимают, что автомобиль мешает им думать.