Текст:Зигрид Хунке:Борьба за религиозную идентичность Европы

Материал из свободной русской энциклопедии «Традиция»
Перейти к навигации Перейти к поиску

(Фрагменты. Вступление и заключение)

Разрушение и обновление[править | править код]

«Каждое существующее — не только всё само в своем собственном бытии — Оно не жаждет ничего другого, кроме того, чтобы быть самим собой и не хочет быть ничем другим — Но в каждом другом оно только может подлинно представлять себя».[1]

Немецкий философ Николай Кузанский родился в славящемся своими виноградниками городке Кузе на реке Мозель в 1401 году. Умер он в Риме в 1464 году, будучи кардиналом и генеральным викарием Рима и, тем самым, вторым человеком в католической церкви после Папы Римского Пия II. И умер он точно за один день до того, как умер сам Папа, его друг. Николай Кузанский связал свое основанное на глубокой религиозной вере осознание бескрайнего неравенства всего сущего со своей убежденностью в воле и праве каждого на то, чтобы быть самим собой и на самоидентификацию. Не будучи самим собой, человек не может существовать в настоящем смысле. Так как вследствие своего различия люди попадают «только разными путями» к божественной правде.

Это было массивным ударом против гигантского строения «всеобъемлющей» католической церкви, которое было основано на призвании к универсальности и на всеобщем и абсолютном значении ее обязательных для всех догм. Однако, еще более скандальным, конечно, было то, что удар нанес один из «Ее людей», даже человек из круга Святой коллегии, в труде, посвященном кардиналу Чезарини тогдашним папским легатом, его другом по учебе Николаем Кузанским. То, что труд не возымел действия, но при этом и не принес обычных последствий для здоровья и жизни его автора-еретика, было следствием ветра гуманизма, который тогда ворвался в Ватикан и основательно выдул оттуда теологические опасения, сменив их наслаждением высоким эстетством и чтением Вергилия и Гомера. То, что даже внутри церковной иерархии осмелились высказать еретические отклонения, было новым явлением, но не столь уж значимым среди друзей-единомышленников.

I. Разрушение религиозной идентичности[править | править код]

II Обновление религиозной идентичности[править | править код]

В своих еретиках Европа вернула свою разрушенную идентичность[править | править код]

«Все сущее» — так Николай Кузанский, как мы уже слышали сначала, обозначал сущность самоидентификации, «является полностью собой только в своем собственном бытии». В «несобственности», «неподлинности» существования он ясно увидел последствия разрушения и потери самоидентификации: «Во всем другом оно может представлять себя только как несобственное». Потому что, добавляет он, перенос «непереносимой идентичности» на кого-то другого с неизбежностью происходит «за счет инобытия» (то есть это означает «стать другим»). Так в немногих словах была описана им судьба европейского человека на протяжении более одного тысячелетия.

По воле судьбы Европе пришлось жить в вере, которая не была ее верой и не соответствовала ее сущности, переживанию, опыту, чувству, мышлению, которая изнасиловала «ее собственное бытие», преобразовала ее сознание через дуалистический разрыв всего того, что оставалось здесь и для многих, и, установив чуждые и противоречащие ей акценты ценностей, «сменила полюса» и тем самым сломала тот внутренний компас, способность даже вслепую надежно находить свой «правильный путь». Ведь потеря собственной религии как цельного отношения бытия означает полную потерю собственной идентичности.

Когда народ в ходе болезненного многовекового процесса перевоспитания, жертвуя своей подлинностью, в большей или меньшей степени превращался в христиан согласно проповедуемому ему самопониманию слабого, нуждающегося в милости Бога и освобождении через смерть Его сына грешника, самые мужественные, самостоятельные и творческие умы защищались от притязаний чужой веры и разжигали в конфликте противоречий огонь их собственного религиозного убеждения, исходящего из самой внутренней необходимости существования. Бесчисленные тысячи без оглядки на свою жизнь принимали гигантский вызов, который бросали их мужеству и их творческому мышлению унижение и увечье их человеческого бытия и самого святого для них. Если сначала это были только отдельные титаны, дух которых протянул не прерывающийся след вплоть до современности — от Пелагия до Шторма, Геббеля, Рильке и от Эриугены и Джордано Бруно через Гёте до Тейяра де Шардена и Сент-Экзюпери, от Майстера Экхарта и Николая Кузанского через Якоба Бёме до Хайдеггера и Ясперса — то теперь их число постоянно возрастает и в настоящее время в неразрывной непрерывности усиливается, превращаясь в расширяющуюся, охватывающую все европейские нации, все общественные слои и все поколения религиозную общность. Что может доказать религиозную идентичность Европы более убедительно, чем стихийные протесты и независимые проявления сопротивления ее еретиков как причину собственных религиозных творений с собственной перспективой и ее снова и снова вызывающие удивления соответствия, протянувшихся через века и через все национальные границы — соответствия, которые часто независимо друг от друга и не зная друг о друге, исходили лишь из общего для них, подлинного способа переживания, всегда одинакового переживания Бога, одинакового закона сущности в собственной груди? В тысячах своих еретиков Европа всегда снова возвращалась к себе самой и из своей первопричины возвращала себе саму себя, становилась самой собой в своих самых больших умах, в своей сущности и своей собственной божественной глубине осознанно в собственной европейской религии, которая развернет свои силы над клонящейся к упадку эрой самоотчуждения.

«Каждый может только тогда по-настоящему „быть“‚ если Бог в нем обнаруживает свое бытие»[править | править код]

Только-протестующие, однако, которым не хватило мужества для собственного «я» и сил для самостоятельного пути в стороне от протоптанных идеологических дорог, выбросили за борт с диагностированной Фридрихом Ницше "ставшей невероятной верой в христианского

Только-протестующие, однако, которым не хватило мужества для собственного «я» и сил для самостоятельного пути в стороне от протоптанных идеологических дорог, выбросили за борт с диагностированной Фридрихом Ницше «ставшей невероятной верой в христианского Бога» любую веру, смели вкупе с христианским «потусторонним миром» любую «трансцендентность», то есть любое «превышение», выход за пределы явного мира предоставленного чувствам и разуму. Когда они разрывали всякую связь, отрезали свои собственные корни и лишились, таким образом, всех источников своей силы, они, безродные, бездомные, сами сдались предсказанному Ницше ужасу тотального нигилизма со всеми страхами и отчаяниями в последней пустоте смысла и затерянности их опустошенного существования, одержимого болезненной страстью к упадку, концу, смерти. Христианское унижение и осквернение человека, мира, природы приготовило свои последние жертвы в виде этих протестующих против христианского бога, этих покинувших разум, этих эмигрантах из безблагодатности мира земного — который после того, как отрубили «потусторонний мир», стал «миром земным» несуществующего, миром, которому «со всех сторон угрожает Ничто». Их отказ от любой трансцендентности отомстит им потерей бытия. Потому что они в своей радикальности сами разрушили суть цельной идентичности, о которой им напоминал Антуан де Сент-Экзюпери в молитве Большого Каида в «Цитадели» (в немецком переводе «Город в пустыне»), но которую здесь могли бы повторить все, кто находится на пути к их подлинной религиозной идентичности:

Aquote1.png

«Свяжи меня снова с деревом, от которого я происхожу!

Я без смысла, если я остаюсь один...

Здесь я растворен и временен.

Я несу потребность, чтобы быть».[2]

Aquote2.png


  1. Nikolas von Cues, Die Kunst der Vermutung, Auswahl aus seinen Schriften, Bremen 1957, Über die Vermutungen, 1,13.
  2. Antoine de Saint-Exupery, Die Stadt in der Wüste, перевод O. v. Nostitz, Düsseldorf 1956, cтр. 173.

Полный текст: