Текст:Андрей Ашкеров:Мистика и мистификации Сергея Параджанова
АНДРЕЙ
АШКЕРОВ | ||
|
| ||
МИСТИКА
И МИСТИФИКАЦИИ СЕРГЕЯ ПАРАДЖАНОВА |
Одна из лучших картин Сергея Параджанова «Цвет граната» («Саят-Нова») скоро предстанет перед российскими зрителями в своем первозданном виде. До этого она уже была показана европейцам в ходе ретроспективы фильмов Параджанова, которая состоялась в рамках фестиваля европейского кино в Виареджо. Снимавшийся в 1967-1968 г.г. и выпущенный только в 1970 г. киношедевр армянского мастера был подвергнут многочисленным купюрам — достоянием зрительской аудитории стала лишь его «целомудренная» версия, подготовленная по указанию Госкино СССР известным советским режиссером С. Юткевичем. Вмешательство классика кинематографического соцреализма явилось в свое время компромиссным жестом, позволившим выпустить параджановский фильм, но лишившим его терпкого привкуса эротизма. Исчез и весь текст фильма, созданный писателем Грантом Матевосяном.
|
Тайна тайн
|
Картина Параджанова была посвящена великому персидскому поэту Саят-Нова и состоит из фрагментов-притч, повествующих о различных жизненных состояниях творца, для которого каждая деталь повседневности превращалась в неразгаданный символ, арабеску вечного круговорота вещей. Одна из этих арабесок, указывает нам, что жизнь потворствует смерти, другая — что радость проникается скорбью, третья — что наслаждение обретается путем страдания. Однако все они тут же застывают немыми знаками, которые могут лишь зафиксировать произошедшее смешение или метаморфозу, но не снимают со случившегося покрова тайны. Немота знаков прекращается только тогда, когда арабески складываются в общую картину, любая деталь которой незаменима, — также как необратимо любое подлинное событие нашей жизни. Смысл жизни заключен в тайне, тайне, хранимой каждой арабеской, но открываемой лишь всеми ими сообща. Расположить в каком-то порядке символы, сопрягающие вечное и преходящее — значит произвести таинство определения человеческой судьбы, которое сродни священнодействию демиурга. Однако тайна тайн — это жизнь самого творца, чьи мистификации начинают вызывать веру лишь в том случае, если окажутся способными изменить реальность, — после чего сама реальность может явиться, в конечном счете, лишь грандиозной мистификацией. В этом смысле фильм «Цвет граната» безусловно автобиографичен, как автобиографичен любой рассказ творца о творце. Конечно можно сказать, что было бы слишком просто назвать Параджанова мистификатором, но… но и не обозначить его подобным образом просто невозможно. Впрочем, это не самое важное. Самое важное то, что главной уловкой армянского кинематографиста была шутка, которую он сыграл с самым мистификаторским и одновременно мистическим из всех искусств прошлого века, с искусством кино.
| Кино и живопись
|
Кинематограф с момента своего возникновения явился наследником многосюжетного и композиционно сложного романа XIX столетия, любой кинематографический жанр — от психологической драмы до экшена — был и остается до сих построенным по канонам романического изложения. Иными словами, кино с самого начала оказалось своего рода повествовательным изображением, визуальным рассказом. Слово изначально играло в нем более значимую роль, нежели зрительный образ, поскольку сами эти образы мыслились не иначе как средства повествования, инструменты в руках рассказчика. Параджанов стал одним из тех, кто заявил в кинематографе, что слово — это всего лишь слово и кино не стоит смешивать с прозой и обрекать на композиционное и сюжетное уподобление роману. Прообразом и предтечей кинематографии при этом была признана живопись. Высшей ценностью была признана самодостаточность изображения, которое отныне не несет в себе досужей буквальности и не делает поток нарративного сознания императивом собственного существования. Параджанов был в числе режиссеров, сблизивших кинематограф с изобразительным искусством, однако и здесь армянскому киномастеру удалось выбиться из общего ряда. Подспорьем в организации кинематографического изображения для него выступила не «иллюзорная» живопись Кватроченто, которая благодаря принципам линейной перспективы должны была явиться окном, распахнутым в мир, а «символическая» живопись Средневековья, для которой смысловые отношения между изображаемыми персонами и предметами были неизмеримо важнее реалистической достоверности изображений. Каждый кадр параджановского «Цвета граната» оказывается законченной символической формой, зашифровывающей в себе отдельный сюжетный ход и выступающей автономной композиционной конструкцией. Каждый кадр этого фильма представляет собой эмблему состояния или события. Нити развития действия последовательно разделяются и сматываются в отдельные клубки: вместо длительных повествований, соединяемых в единое целое, перед нашим взором предстают короткие фильмы в фильме.
| Секс и естество
|
Роль молодого Саят-Нова в фильме исполняет Софико Чаурели. Это не случайная смена масок, не игра в переодевание — одна из тем Параджанова сексуальная амбивалентность: заговорить об этом — означает предъявить неслыханный вызов советской ханжеской благопристойности. Грудь Софико прочно стянута бинтами, фигура и жестикуляция вполне мальчиковые, но чувственность совершенно женская. Почти девичья юношеская стать, почти юношеское девичье лицо. И нет ничего больше только мужского или только женского. Не существует мужественности, критерии которой порождены женщиной, всматривающейся, вслушивающейся в естество, не существует женственности, податливость которой служит неустранимым, непреодолимым велением того же естества, ожесточенно заявленным требованием соответствия. (Естество, и в том, и в другом случае оказывается отчужденным от мужчины. В первом случае — потому что ему не дано нести за него самостоятельную ответственность, он в прямом смысле не принадлежит самому себе; во втором случае — потому что на него все-таки оказывается раздавленным бременем этой ответственности, навязываемой ему тотчас после того, как он остается лишенным права определять для себя что же она все-таки означает).
Итак, главный вызов Параджанова в фильме, посвященном Саят-Нова, — это вызов призраку естества, пугающе ирреальному и одновременно навязчивому; сотканному из мрачного покрова норм, которым нельзя соответствовать, но от которых нельзя и избавиться. Главное открытие Параджанова — в том, что естество постоянно восстает против того, чтобы кто-то устанавливал чем ему надлежит быть, а чем нет, и только фарисей, не желающий допускать этого восстания, делает вид, будто оно замкнуто в безмятежном спокойствии. Самое естественное — бороться с естеством, бороться, поскольку борется само естество, поскольку естество и есть противоборство во имя того, чтобы отстоять себя — в ходе самопознания, в диалоге с друзьями и в схватке с врагами. Отстоять себя, когда мы рождаемся, растем, взрослеем, встречаемся с любовью, когда, навсегда прощаясь с молодостью, достигаем зрелости, когда глуповато предпочитаем рассудок или, наоборот, проникаемся мудростью, советующей совершать безумства, когда нас настигает непоправимое, когда мы болеем, стареем, принимаем смерть.
|
Жизнь после смерти
|
В одном из своих последних интервью Сергей Параджанов сказал о том, что кинематограф должен фиксировать страсть. Фильм «Цвет граната» снят о желании и о смерти, о страстях, порождаемых Эросом и Танатосом, которые беспрестанно обмениваются ролями и делаются то противоположностями, то единым целым. Но именно страсти в параджановском фильме были подвергнуты купюрам, лицемерно скрыты цензорами, опустившими над ними полог собственного ханжества: картина лишилась эротических сцен, но остались нетронутыми сцены смерти, черные зияния надвигающегося небытия. Впрочем, полог ханжества опустился не только над творчеством великого армянского режиссера, но и над его жизнью: гомосексуальность Параджанова послужила причиной того, что около 4 лет он просидел в тюрьме и на долгие 15 лет фактически лишился возможности делать кино. Купюрам оказалось подвергнуто само существование художника, он встретился с цензурой, которая коснулась не только его деятельности, но и его бытия, запятнанного зияющей чернотой замалчивания и неприятия. Горький парадокс заключается в том, что обрекавшийся на прижизненную смерть, Параджанов окончательно смог избавиться от этих купюр только после своей физической кончины: лишь сейчас мы получаем возможность ознакомиться с первозданным вариантом картины, оказавшейся его невольной иносказательной исповедью.
|
|
| |||
|
| |||
|
|
Ссылка дня:
Проект "[../svoe/index.shtml СВОЁ]" |