Текст:Дмитрий Ульянов:Право по понятиям
История текста[править | править код]
Опубликовано в "Русском журнале" 4 октября 2007 года. Текст представляет собой рецензию на книгу Герберта Харта "Понятие права".
ПРАВО ПО ПОНЯТИЯМ[править | править код]
Вы знаете, какая наука в России является самой патриотической? О нет, вы, скорее всего, даже и не догадываетесь. Это юриспруденция. Ни в одной области отечественной науки вы не найдете такого изоляционизма, как в нашей правовой науке. Примерно в том же конспирологическом духе, воодушевляясь которым разнообразные "православные патриоты" легко обнаруживают везде "жидомасонов", а левые активисты - "происки кровавой гебни или фашистов", наши ученые юристы легко находят везде чуждую нам англосаксонскую систему права.
Впрочем, континентальных юристов жалуют не больше, всегда находя какую-нибудь отговорку. Поэтому, к несчастью, издания известных юридических мыслителей проходят для нашего сообщества правоведов незамеченными. Это уже произошло с книгами Карла Шмитта и работами блистательного феноменолога права Адольфа Райнаха. Скорее всего, та же участь постигнет и "Понятие права" Герберта Харта. В лучшем случае она будет отдана на растерзание "социогуманитарным мыслителям", которые обыкновенно отличаются плохим пониманием правовой составляющей текстов, посвященных философии права и просто поразительным умением выискивать массу смыслов в тексте, имеющем очень слабое отношению к сути того, о чем речь. Недавно возникший культ "консервативного революционера" Карла Шмитта - тому блестящее наглядное подтверждение.
Тем временем изданная совсем недавно в Питере книга Харта достойна вполне серьезной дискуссии. Чего стоит, например, одно утверждение о том, что законы, по сути своей, являются не приказами и командами суверена, а конструируют те или иные отношения, определяющие процедуры, например, брака, купли-продажи и т.п. Фактически эта мысль устанавливает примат гражданского права над уголовным в философско-правовой сфере, что является вызовом по отношению ко всей традиции осмысления права еще со времен Гоббса.
Те, кому подобные рассуждения и споры покажутся банальной схоластической болтовней, боюсь, просто недооценивают проблемы, имеющей как важный теоретический, так и практический потенциал. Чтобы не быть голословным, приведу несколько примеров.
Признание истинности выдвинутого Хартом принципа, во-первых, отрицает институт брака в любом догосударственном обществе и указывает на невозможность целого ряда привычных нам отношений в ситуациях, если право вдруг не регламентирует их. Думаю, юристы, специализирующиеся в сфере налогового права и меняющие свое издание Налогового кодекса по десять, а то и больше раз в год из-за неизмеримого количества вносимых поправок, связанных с новациями на экономическом поле России, могли бы высказать много интересного по поводу подобной постановки вопроса. Я уж умолчу о тех редких в наше время птицах юридической науки, интересующихся каноническим правом, поскольку хартовский тезис имплицитно ставит под сомнение "таинство" брака как таковое, оставляя ему разве что духовное содержание.
Впрочем, все это, скорее, мечты. "Понятие права" вряд ли будет даже прочитано этими людьми, что уж говорить о каком-либо споре. "Сладкое" достанется только социологам и философам. Последние, правда, могут смело читать из книги только главы, посвященные соотношению права, справедливости и морали. Остальное будет не понято отнюдь не в силу особенностей правовой системы, в которой жил автор (проблемам, возникающим в пространстве философии права в связи с принятием прецедента как одного из источников прав, отведено в общей сумме в лучшем случае не больше пары десятков страниц), просто затрагиваемые автором вопросы носят действительно узкопрофильный характер, а последнее чревато нагромождением на имеющийся интеллектуальный конструкт таких же, как и псевдошмиттовские, квазихартовских прочтений, которые вряд ли сойдут за полезные.
Впрочем, мысли Харта о морали и справедливости могут дать, пожалуй, не менее плодородную почву для дискуссий. Поставив себя в позицию мягкого, пожалуй, даже очень мягкого юридического позитивиста, автор "Понятия права" с фантастической последовательностью не дает никаких ответов на имеющиеся вопросы, но переформулирует их так, что у дискутирующих возникает второе дыхание.
Наиболее интересным, на мой взгляд, является то, что Харт везде ставит на место существующей метафизики "естественного права", восходящей еще к католическим теологам, новую правовую метафизику. Это представление о некоем субстанциональном равенстве всех людей, независимо от их пола, расы, вероисповедания и социальной принадлежности. Полагаю, многие, прочитав вышеописанное, удивятся "новизне" предложенного. Фишка Харта в том, что, выуживая этот потрепанный молью и временем просвещенческий манифест, он отказывается от всех последующих, предпринятых теоретиками подобной "антропологии" шагов.
Эти люди не разворачивают "войну всех против всех", не получают никаких особых, присущих им в силу рождения прав, не открывают борьбу Господина и Раба. Все это остается - возможно, и несправедливо - за кадром. Совершенно осознанно, чтобы сделать вот этого универсального человека мерилом существующих понятий морали, справедливости и права.
Именно в этой точке проявляются ранее не ясные и даже не озвучиваемые самим Хартом проблемы, скрытые в дискуссиях относительно природы права и соотношения "какое право есть" и "каким оно должно быть". В надоевших спорах вокруг того, соответствовала ли правовая система нацистской Германии морали, даже не затрагивался вопрос о том, что обитатель Третьего рейха спокойно мог не рассматривать евреев и прочих "недочеловеков" как субъектов права вполне по "моральным" соображениям, тем самым никак не ориентируясь на моральные стандарты США или Великобритании. Харт не находит выхода из позитивистской ловушки, в которой многие юристы вынуждены либо признавать действия Нюрнбергского трибунала неправовыми и фактически легитимировать деятельность членов НСДАП, либо отказываться от позитивного понимания права, заставляя сравнивать существующую правовую систему с некими неясными и непривычными для позитивистского мышления эталонами, продиктованными то ли с небес, то ли учредителями "нового мирового порядка". Вышеописанная проблема остается нерешенной, но у Харта находится и аргумент для сторонников "естественного права". Как быть с тем, когда мораль, находящаяся по своей природе вроде бы в единстве с правовым эталоном, начинает противоречить ему, и что делать, когда само право вдруг оказывается более "нравственным", чем существующая мораль, которая может, например, рассматривать раба как не- или недочеловека?
Все эти вопросы остаются у Харта без ответа, он уклончиво говорит лишь о некоем выборе из двух зол, который, возможно, придется принять в крайних обстоятельствах. Так что желающим увидеть, как говорится в аннотации, в "главном произведении философии права XX века" ответы на терзающие уже не первое десятилетие умы многих мыслителей вопросы - лучше пройти мимо этой книги. Она только добавит головоломок.