Текст:Егор Холмогоров:Герой здравого смысла

Герой здравого смысла На этой неделе торжественно отмечены сто дней премьерства Владимира Путина. Полет нормальный. Хотя уже совсем скоро плотность предвыборного огня станет такой, что не будет ни времени, ни желания разбираться, где "информация", где "деза" — перед нами будет стоять не рассудочный, а нравственный выбор, нам вновь придется голосовать сердцем — "за" Путина или "против". Останутся только два пути, один будет путем жизни, другой, с роковой неизбежностью, — путем смерти. И различие между ними велико. Но пока еще осталась толика времени, до того как политбойцы станут неразличимы в драке, имеет смысл понять — чем же Владимиру Путину удалось за сто дней пробудить такие надежды и стать популярнейшим российским политиком со времен памятного 1991 года.

Прежде всего — это простое человеческое качество: здравый смысл. Страна просто устала от крепких хозяйственников и пожилых дипломатов, которым здравомыслие заменяет "хитрый разум", рассчитывающий многоходовые комбинации. "Хитрый разум" лжив и неумен, потому что верит только в прагматику без всяких нравственных мотиваций. Путин выглядит как человек, которому, похоже, "хитрый разум" ему просто не нужен. Место хитрости троечников и надутой пустоты отличников-технократов занимает здравомыслие школяра-четверошника (на которого премьер удивительно смахивает), правда помноженное на профессиональные навыки, приобретенные в КГБ. Это здравомыслие и позволяет премьеру не нащупывать путем сложных исследований в недрах аналитических групп, а попросту высказывать то, что у всех на уме. Ставшие притчей во языцех "бон мо" Путина — это не более чем довольно удачные формулировки того, что думают все.

После сентябрьских терактов всем здравомыслящим людям были ясны две вещи: первое, нельзя далее терпеть существование Ичкерии, как нельзя терпеть в организме воспаленный аппендицит, второе, нельзя придавать ичкерийским бандитам слишком большое значение, нельзя их испугаться и начать с ними "войну до последнего". Не по чину. И вот из уст Путина вырывается задорная фраза — "мочить в сортире", сразу напоминающая о школьных "темных", которые мальчишки устраивали ябедам, подлецам и ворам из раздевалок. Здесь и твердое желание взгреть негодяя, и презрение, но нет ни страха, ни надутой серьезной жестокости. На кровавую вендетту или войну за выживание народ не пошел бы. А вот устроить Басаеву "темную", пусть даже и с применением вертолетов "Ка-50", это как раз…

Загадка Путина, бессилие разрешить которую бесит многих людоедов пера, состоит в том, что он не прячется и не скрывается. Он говорит то, что думает (хотя, как и все мы, говорит не все, что думает), а потому конспирологический анализ перед путинскими текстами пасует. В них не обнаруживается двойного дна. Передел собственности, даже с самой благой целью, обернется кровавой резней — и Путин говорит о том, что он обернется резней. Возразить нечего. Для премьера естественно и совершенно логично голосовать за ту партию, которая открыто заявляет о поддержке его правительства — и Путин признается, что будет голосовать за "Единство".

Большинство упреков, адресованных Путину, имеют один мотив — не смолчал, не сдипломатничал, не схитрил, сказал банальность (правда, в устах Путина она звучит как откровение). И вечное, занудное, предположение: что-то он таит, что-то и кто-то за этим скрывается… Беда или наше счастье состоит в том, что за Путиным скрывается куда меньше, чем могло бы и хотелось бы. Нынешний премьер — не консенсусный политик. Он не представляет собой "равнодействующую" разнонаправленных и, чаще всего — маргинальных по сути, политических сил. Ему не надо ничего согласовывать. Ему достаточно поступать правильно. Его политика превращается в своеобразный ОТК, раздающий штампы на здравомыслие, — любая политическая сила, которая станет с этой политикой в противоречие окажется и в противоречии с нормальностью, здравомыслием. Поэтому политики вынуждены будут, скрипя зубами, поддерживать правительство и нападать на премьера разве что из засады.

Впрочем, Путин к этому готов. Похоже он менее всего настроен на "улаживание дел" с "политической элитой". Скорее напротив — премьер рассчитывает на то, что элита сама будет улаживать дела с ним. А если нет, то помимо здравомыслия у Владимира Путина есть в запасе и еще одно табельное оружие — нравственные мотивации, которые он подводит под любое свое мало-мальски значимое политическое действие. В словах Путина, когда он говорит о своем долге, слышатся нотки, дотоле нашей политике почти незнакомые. Мораль и моралистика политической сцены последних лет, если не десятилетий, имела коллективистский и релятивистский по сути характер. "Мы вместе, мужики, и у нас принято делать так-то, обычай у нас такой. А иначе — западло. Да я за братанов живот надорву и пасть порву" — таков инвариант высказываний на моральные темы большинства наших политических фигурантов. Суть не меняется. Меняется политический интерьер.

Моралистика Путина диаметрально противоположна — она строго индивидуалистична и нормативна. Премьер всегда говорит "я должен", "я почувствовал", "я обязан". Черномырдин, когда произнес: "Але, это Шамиль Басаев?", тоже, как будто, брал немалую ответственность, но это была ответственность государственная, коллективная даже тогда, когда ее берет на себя один. Разделить Черномырдина-человека и Черномырдина-премьера в истории с Буденновском было невозможно. Путин же довольно последовательно отделяет свои обязанности как главы правительства — "восстановить конституционный порядок" — от нравственного долга человека-одиночки — "прекратить бардак и бандитизм". Чувствуется, что должен он это не нам и не "братве", а самому себе. Однако менее всего морализм Путина анархичен. Напротив, его апелляция к морали абсолютна. Чаще всего он оперирует нормами, которые предполагает, с одной стороны — абсолютными, с другой — интуитивно понятными каждому. Это не религиозная мотивация, которая сегодня воспринимается скорее как "традиционалистская", чем как абсолютная, а апелляция к некому нравственному инварианту. В этом отношении очень примечательна своим агрессивным морализмом небывало резкая характеристика премьером "политтусовки в пределах Садового Кольца, которая ни Библии, ни Талмуда, ни Корана в руках не держала". Неожиданно сомкнув три священных книги в единый ряд, Путин предпринимает попытку обратиться к абсолютной и общей норме, противопоставив ее "политической этике".

Абсолютные и общечеловеческие нормы, которые преломляются через личный нравственный выбор "премьерства", — таков сюжет той драмы, которую Путин разыгрывает на глазах миллионов людей. Здесь нет никаких противопоставляющих его каждому из нас особенностей — не красавец и не урод, не высокий и не низкий, не красноречив и не косноязычен, не невежда и не "яйцеголовый". Этой нарочитой обычностью Путина, которую недоброжелательные критики хотели бы принять за серость, только оттеняется основная драма личности — драма нравственной ответственности и сохранения в сумасшедшей и лживой среде здравого ума.

Страна, прежде всего та ее часть, что принадлежит к сословию телезрителей, как-то сама для себя незаметно получила своего героя, — поразительно напоминающего по внутренней фактуре образа абсолютного киногероя прошлых десятилетий — Штирлица (хотя и без приданного Вячеславом Тихоновым аристократического блеска). Разведчик фактически наедине с враждебной средой использует только два имеющихся у него оружия — здравый логичный ум и чувство нравственного долга. Он борется, он рассчитывает, он ошибается, он живет странной жизнью, которую никак не назовешь двойной. И еще — он практически никогда не лжет. Даже папаше Мюллеру. Некогда, когда шли "Семнадцать мгновений", улицы городов вымирали. Сейчас страна также напряженно вглядывается в экран, со страхом и жгучим любопытством следя за приключениями своего героя, конец которых никому не известен.