Текст:Егор Холмогоров:От Шипки направо

ОТ ШИПКИ НАПРАВО,
ИЛИ
НОВОЕ БОЛГАРОБЕСИЕ

С чего начать дневник консерватора, как не с темы, заданной отцом русского консерватизма — Константином Леонтьевым, а именно — нашего "болгаробесия"? То есть странной, непонятной и глубоко неразделенной любви ко всевозможным "братушкам", особливо — славянским. Даже среди ленивых издателей не нашлось тех, кто вовсе проигнорировал пышный и прошедший в теплой братской атмосфере визит Владимира Путина в Болгарию, кто не пролил скупой слезы над Шипкинским перевалом и не порассуждал об этимологии слова "братушки". В общем, говоря протокольным языком дипломатии, — "восстановление отношений на прежнем уровне". Редкий случай, когда и казенно-государственная (коей, впрочем, у нас непростительно мало), и либеральничающая (но не до одури берсерка) пресса были едины в странном славянофильском энтузиазме.

Любвь это странная — ни политического или, на худой конец, морального смысла, ни глубины искренне разделенного чувства. Более всего это напоминает страсть высохшего (или, напротив, раздувшегося) старичка к восьмикласснице, курящей, матерящейся, потрепанной жизнью, но все-таки сохраняющей остатки детского обаяния, которое вызывает у старичка всякие сантименты. Вот и тут, на Шипкинском перевале, Россия любовалась более всего своими сантиментами по поводу вычитанных в учебнике истории или в "Турецком гамбите" Бориса Акунина подвигов русских воинов по спасению болгар от турецких зверств. Да, возможно, еще советской памятью о "Золотых песках" и прочих элементах прекрасной "незаграницы". Историческая память — вещь полезная, исторические сантименты — штука очень опасная и угрожающая потерей всякой ориентации.

Некогда русские крестьяне горячо и искренне по повелению Царя-освободителя шли на войну с "бунтующим" турком, думая, что идут сражаться за притесняемого "грека" (так сводно называли всех восточных православных вообще), а главного врага видели не в турке даже, а в "гадящей англичанке", которая желает нанести ущерб православной вере, и посему быть с нею войне.

Эта народная геополитика покоилась на двух консервативных основаниях. Воевать надо за веру и за тех, кто одной с тобой веры, кто живет в одном с тобой космосе и под одним с тобою Богом ходит, и воевать надо по велению Царя, в котором одном и отец, и Отечество. Враг, с которым следует воевать, также рисовался предельно четко — не какой-то там случайный турок, которого даже и воюющей стороной-то не признавали, а "бунтовщик", шумящий исключительно вследствии своей несостоятельности. Настоящий враг — та великая держава, которая хочет установить всюду свои порядки, а веру православную при том принимать не хочет. "Англичанка", в общем. Ради этого смысла, а не ради "братушек", закрывали дорогу врагу своими трупами русские воины на Шипке.

Уже и в XIX веке в болгаробесии не много было толку — о чем предупреждал тогда Леонтьев, говоря, что собственными руками из православных и верных русскому царю народов мы создаем парламентарные европействующие и либеральничующие квази-нации, которые России воткнут нож в спину ради национальных интересов. Как и многое другое в русской истории, имперское дело было доделано и поправлено на свой лад тов. Сталиным, нашедшим новые основания для "славянского единства" в виде красноармейского штыка. В Болгарии оказалась не нужна даже материализация этого штыка — достаточно было наряду с Шипкой водрузить "Алешу", как "болгарский слон стал младшим братом советского слона". Рухнула сталинская конструкция, рухнула и дружба двух слонов, перекочевав в область сентиментальных воспоминаний — полным ходом наши братья отправились в свой заветный и заповедный западный рай. Да так и застряли на полпути — Болгария оказалась в числе тех самых второсортных новоевропейцев, о которых горделивый француз Ширак изрек, что им лучше бы и помолчать. Слишком далеки, чтобы влиться в Америку, слишком глупы, чтобы влиться в Европу, слишком горды и расчетливы, чтобы держаться за Россию…

Вот тогда-то и понадобились братушки, а визит Путина из чисто протокольного превратился в некое подобие политической панславистской демонстрации. Россия в этих раскладах играет роль и восточноепвропейского заместителя Америки, — вроде как "союзники", хоть и заклятые, и к ней можно прижаться, когда острый галльский смысл в паре с сумрачной германскй непосредственностью подмяли под себя Европу. А с другой стороны русские — это кризисный вариант на случай, если некуда больше податься. Палочка-выручалочка на острые случаи жизни. Русские должны прийти, когда совсем плохо, сделать какое-нибудь требуемое благородное или кровавое дело, а потом убраться поскорее в свой град Китеж. Если не убираются, то их начинают очень не любить, если не сказать более.

Между тем в политике надобно руководствоваться реальностью. Для сантиментов по отношению к восточноевропейцам и славянам не существует у нас сегодня никаких оснований. По вере они нам не братья, по политике — с величайшей старательностью и неофитской преданностью играют за "ту" команду. Какого ни быть низкого мнения относительно религиозного состояния сегодняшней России, но сравнить здешнюю религиозность с религиозностью в той же Болгарии нельзя — там, где новостилие практически без сопротивления пустило столь прочные корни, и где ведунье строят храм и только что не провозглашают ее святой, православие уже практически пало, вера стала оболочкой, "культурной традицией" и не более. А это значит, что пало и основание для сколько-нибудь серьезной идеальной линии в российской политике на этом направлении.

Другой вариант политики, несентиментальный, — это вариант управляемого кризиса, который понуждал бы наших братцев вновь и вновь взмахивать палочкой-выручалочкой, вызывая русских духов. России нужна политика управляемых больших и малых кризисов, которые раз за разом вынуждали бы ее недоброхотных внешнеполитических партнеров обнаруживать нужду в ее помощи и заступничестве. Привязывать к себе надо не мнимой любовью, а истинной нуждою. Народ — субъект бессердечный, а потому истинной любви у него не бывает.

И главное для нас — помнить про "Англичанку". При всех раскладах, при всех возможных коалициях и антантах не забывать, что она, во-первых, "гадит", во-вторых, кто друг ей — тот нам искренним другом быть не может.

А хорошо бы ее в свою веру перевести!