Текст:Егор Холмогоров:Правое дело

Правое Дело

Как благонамеренный гражданин, я не могу не интересоваться ближайшим будущим своей страны. А наличие в ней сегодня таких институтов как представительное правление, ответственное министерство и закрепленное законами народовластие, волей неволей заставляет поразмыслить над грядущими выборами. Как человек европейской традиции я хотел бы голосовать на этих выборах за правую партию, доверив тем самым осуществление власти в моей стране на ближайшие несколько лет людям солидным, умудренным. Таких людей я полагаю не склонными ни к новшествам, ни к реформам, ни к разного рода экстравагантностям, что определяется их здравым рассудком, доброй нравственностью и приверженностью немногочисленным, но твердым принципам.

Лишенный такой отрадной возможности я вынужден лишь повторять жалобы овидиевой Гекубы: Modo maxima rerum, tot generis natisque potents — nunc trahor exul, inops [Недавно во всем изобильна, стольких имев и детей и зятьев и невесток и мужа пленницей нищей влачусь], и прилагать старание к тому, чтобы хотя бы горстка моих сограждан не попала на удочку неловких и нерасчетливых, но скрывающих свое ничтожество так же, как рак скрывает отсутствие рыбы, политиканов. Нет более надежного способа смутить гражданина, чем вырыв песчаные укрепления и расставив картонные пушки разыгрывать потешные битвы, выдавая их за осаду крепости. И горе тому, кто надев латы и взяв в руки мушкет станет в строй сражающихся. У нас нет правых партий. Мы их лишены. И только забвением фундаментов политической науки можно объяснить то печальное обстоятельство, что одни, по сей день, верят в их существование, а другие подают доверчивым нечто похожее на желаемое.

Посему, моим добронравным читателям возможно будет интересно узнать немного о принципах подлинной правой партии, и о том, почему она собственно именует себя правой.

Некогда великий государственный муж, сочетавший в себе непреклонность ума и высоту духа, так определил саму сущность власти (а ведь партии создаются не для чего другого, как для того, чтобы власть приобретать, удерживать и осуществлять): "Первый момент мироздания есть появление света и отделение его от тьмы. Подобно тому и первое отправление власти есть обличение неправды: на этом основана вера во власть и неудержимое тяготение к ней всего человечества. Сколько раз и повсюду вера эта обманывалась, и все-таки источник ее остается уел и не иссякает, потому что без правды жить не может человек. Отсюда происходит и творческая сила власти — сила привлекать людей добра, правды и разума и одушевлять их на дела и подвиги". Отсюда усматривается то, почему всякая истинная правая партия зовет себя "правой". Ее принцип, коим она неизменно руководится в своем действии — это правда, разделение и различение правды от лжи. Правый политик держит в руках неизменное мерило праведное, и им отмеривает и свои слова, и свои поступки, и деяния своих соработников, не дозволяя ни себе ни ближним уклоняться от прямого и здравого пути. Тем он и отличен от иного вида политиков, которые полагают, что граница между истиной и ложью весьма условна, что правое и неправое есть не более чем элементы сиюминутного удобства, а стало быть можно непрерывно извиваться подобно гадам, лишенным хребта и оттого не вынужденным ни размышлять, ни взвешивать свои шаги, но только изменять положение тел согласно текущим обстоятельствам. Отсюда и видно, как далеки все домогающиеся нашей поддержки лица от обладания истинными качествами правых политиков.

Но это, различение черного и белого, есть только первый, наиболее общий принцип добрых политиков. Он с необоримой силой влечет их принимать и другие, тесно с ним связанные, принципы.

Будучи добропорядочным человеком и обычно благочестивым христианином, такой политик далек от языческой веры во всесилие государства. Он не приемлет ни власти толпы, ни тираннии, ибо и то и другое учреждаются как раз теми немощными разумом людьми, которые полагают, что силой властей можно достичь блага, и не только достичь, но и даровать его каждому человеку. Он ни в чем не охвачен безумием Прометея, вообразившего, что достаточно исхитить божественный огонь и даровать его толпе, чтобы вмиг прекратились среди людей раздоры, печали и нестроения. Помысливший что беда человека лишь во внешних цепях Прометей и был наказан этими цепями, дабы понять, что и в них можно сохранить благородство души, как и без них можно остаться не более чем жалким животным без чести и разума. Правый политик, повторюсь, чужд подобного заблуждения. В государстве и во власти он не видит своей высшей цели, как и в идеальном человеческом общежитии он не усматривает ничего великого и самого по себе благого. Цель большая заключается для него скорее в чем-то представляющемся более низшим — семействе, или же более высшим — в Церкви. В государстве он видит силу удерживающую, то есть изничтожающую и отгоняющую то зло, которое в качестве как бы некоей дани сопутствует всяким человеческим отношениям. Утрата власти не есть для него великая потеря, как и достижение ее не есть великое приобретение, но и то и другое испытывается им в связи с влиянием на жизнь человека в его частном доме и в Собрании верных. И если дом и Церковь страдают, то значит и в общественном организме развиваются болезни, требующие ибо правильного врачевания, либо умелого хирургического вмешательства. Итак, правый политик не поклоняется Левиафану и не мнит, что при помощи его можно достичь чего-то великого, но мудро пользуется инструментами общества для убережения от зла, и для поощрения всякого благого начинания.

Потому-то правый политик, и это еще один важный его принцип, всегда отстаивает права человека, перед интересами разного рода кланов и групп, не опускаясь до защиты новин, также именуемых "правами". В чем разница между первыми и последними заключить не трудно. Правый политик исходит из того, что Человек существует, ему можно дать некую дефиницию, описать те или иные его признаки и согласно с этими признаками определить в чем он действительно нуждается и что пойдет ему на добро, а что есть не более чем произвол толпы и тиранния похотей, идущее во вред домогающимся и во вред сугубый жертвам этих домогательств. Политики иного рода человека не видят и не ведают, ибо услужливо предлагают себя толпе на всякую потребу, либо стремятся сотворить всякого по своему образу и подобию, то есть создать из каждого маленького, мелковластолюбивого тиранна. Потому и возглашают они на всяком перекрестке: "Нет прав человека, а есть права твои, твои и твои. Есть твои капризы и желания. Подходи, требуй, предложи что имеешь, и получишь за сходную цену то, чего домогаешься". Того самого медного Левиафана которому они поклоняются, эти лжецы превращают в услужливого исполнителя воли любого сластолюбца, ради греха оного насилуя совесть, а иной раз и не только совесть миллионов. Нет ничего более невероятного, чем предствить себе правого политика на подобном нечестивом торжище. Ведая человека он никогда не покорит его гнету кровосмесителей, мужеложцев и софистов изуверов, но скорее напротив изгонит их из государства, дабы и дети его достойных сограждан не развратилось и право самих сограждан на спокойствие и молитву не было нарушаемо разгульными выкриками буянов. Если и найдется государство покровительствующее таким буянам, то он предоставит его неизбежной горькой участи, которой, со времен Содома, не удалось избегнуть ни оному из скопищ развратителей и притонов разбойников, но всякими мерами оградит свое Отечество от соприкосновения с ними, поставляя благо сограждан даже выше популярности и безопасности.

Любовь к Отечеству, есть еще один принцип всякого правого политика, и мы не без волнения созерцаем галерею тех, от герцогов и принцев, до судей и докторов, кто немало сил положил на благо его величия и совершенства. Во всяком человеке усматривая брата, созданного Тем же Творцом, и всему предпочитая Истину, правый политик устремлен к тому, чтобы его Отечество по истине было устроено. Ибо Бог изволил собрать вместе всех этих людей, дабы говоря на одном языке они совместным трудом несли бремена друг друга и взаимно облегчали тяготы, и дабы взаимным напоминанием вечных божественных истин, укреплять ревность ближнего к правде. Если политик своему отечеству чужд, если он готов служить двум, а то и пяти господам сразу, то значит об истине он не имеет и понятия. Нигде и никогда, ни при каких обстоятельствах люди не бывают настоль плохи, чтобы тот, кому не чужды азы морали, имел бы право вовсе покинуть их и перейти к другим. Если в одном месте собираются существа настолько отвратительные, чтобы можно и нужно было бы их предать, то значит опасность велика и не предавать их пристало, но попросту убить, дабы они не разнесли свое зловоние по миру, и не отравили почву семенами смуты. Тем самым правый политик, истребив таковых, снискает только благодарность и похвалу честных сограждан, ежели же он отречется от своего Отечества вовсе, то погубит и себя, лишившись сограждан и соработников, и само Отечество, которое может и вовсе погибнуть без его спасительного усилия. Правый политик видит Отечество в добродетели и добродетель в Отечестве, отстаивая его перед любым клеветником, дабы не подвергнуть себя опасности повредить Истине во всем, отрекшись от нее в чем-нибудь одном.

Не только за нравственную высоту Отечества, болеет правый политик, но и за его безопасность и надежную защиту. Ведь участь государства, как было уже замечено, состоит ни в чем ином, как в ограждении и удержании. Всякому гражданину и тем паче обществу граждан под силу достичь для себя искомого блага, но если, прежде достижения этого блага они будут погублены рукой воинственного неприятеля или жестокого разбойника, то их участь будет горька и в этом веке и в будущем. Не обременяя сограждан излишними тяготами в самой стране, правый политик должен сосредоточить все свои усилия на обережении их от внешней опасности и лихих людей. Ни один гражданин в стране не должен чувствовать себя в страхе перед грабителем, ни один — бояться неприятельского вторжения, ни один, ощущать себя незваным и нежеланным гостем у соседей, но каждый имеет право знать, что негодяи усмирены, враги устрашены, а друзья — открыты и дружелюбны не замышляя предательства и не опасаясь быть преданными.

Наконец, правому политику присуща и забота о процветании. Ибо в том государстве, где заброшены науки, не процветает торговля и никто не заботится о произведении достаточного и избыточного, нет и не может быть и заботы о высшем. Низшие инстинкты торжествуют и забота о Благе более не ощущается никем, как нечто необходимое. Потому правый политик и заботится о процветании, защищая сограждан от нечестности и поощряя соревнование, впрочем, не до крайности и безумия. Ибо всякое соревнование сперва имеет своей целью выявление сильнейшего, причем многие стремятся проявить себя наилучшим образом, дабы снискать эту почесть, но после, преступив грань должного, то же соревнование ведет к истреблению слабейших, так что ни сильнейшего ни слабейшего вовсе уже нет, но властвуют только она голая тираническая сила, понуждающая прочих к подчинению ее господству. Истинный правый политик выступит с мечем против такой силы, как и против всякого иного нарушения меры, ибо любая подобная тиранния сулит только упадок и гибель. Но не присуще правому политику и сдерживать соревнование искусственно, или устанавливать для него правила, нечестные и равные по наружности, но глубоко порочные внутренне. Так, он никогда не выступит на стороне тех, кто во имя некоторых, решивших въехать в Акрополь на плечах толпы, барышников, ограничит право знатных родом, благородных духом и обученных отцами вставать по первому зову на защиту отчизны. Те, кто не видит большого зла в неравенстве состояний, но усматривает его в неравенстве происхождения, прав или власти, показывают, что не об обществе и благе пекутся они, но поклоняются все тому же идолу государства, видя в нем нечто более высокое и могущественное, чем их деньги, сметка, или искусство. Еси кто мыслит так, что боится соревнования с власть имущим, пусть даже и беднейшим и недаровитейшим его, тот показывает, что не о честности, но о собственной выгоде заботится он. И правый политик не будет прислушиваться к его голосу, оставив каждому свое достоинство, — иному власть, иному богатство, иному ум, а иному красноречие, через то проявив подлинный смысл свободы — не накладывать ограничений на доброе, но противиться только тому, что само в себе несет зло и разрушение, в прочем же соблюдать умеренность.

Правый политик — приверженец мудрого единовластительства. Ибо нет более совершенной и дружественной свободе формы правления, и более надежного средства от тиранниии, чем справедливая власть одного. Бесконечное дробление Права и Свободы, на бесчисленное множество людей в толпе, дарование каждому бесконечно малой частички власти — вот тот печальный итог, к которому приводят все столь популярные ныне новшества. Каждый свободен в рамках своей клетки, но, так как клетки слишком часто переплетаются прутьями, каждый бесконечно стеснен и, получив иллюзию свободы, оказывается в непризрачном рабстве. Единовластительству принадлежат Право и Свобода суверенно и нераздельно, не расколотые и не усеченные. В этой их цельности и заключается гарантия мудрого их использования, ибо получивший только частицу правды, вынужден самими обстоятельствами восполнять ее ложью, тот же, в чьем охранении находится целое, защищен от ошибки и независим от прихотей негодных людей и от низких льстецов. Будучи хранителем целого, он вправе и другим это целое передать не расчлененным на части, гарантируя в должной мере свободу каждого и давая всякому справедливый суд и надежную защиту. А в чем еще, как не в защите и суде нуждается всякий человек от власти? Скажу еще раз — кто желает от нее большего — либо коварный демагог, либо опасный сумасшедший.

Потому еще поддерживает правый политик всякое доброе единовластительство, что оно служит для него и его сограждан защитой, от проявления страшнейшей болезни, поражающей власть, когда она отойдя от следования истинным политическим догматам, становится на опасный путь распределения благ и попустительства пороку, — патронатству… Не здесь распространяться о вреде этого порока. Вряд ли кому из нас не приходилось громко выражать свое возмущение по поводу того, что вытворяют ныне самозванные властители. Потому вновь скажу словами того мудреца, которого уже цитировал в начале: "Иному благожелательному человеку — воображение представляет картину благодеяний: ему так хочется творить добро и служить орудием добра. Увы! для того, чтобы уметь делать добро — мало быть добрым человеком. И тот, кто благодетельствует, по Евангельской заповеди, из своего имущества, и тот наконец удостоверяется собственным опытом, что делать добро человеку — добро, в истинном значении этою слова, — очень мудреная и тягостная наука. Во сколько рад труднее она, когда приходится творить добро из фонда власти, которой облечен человек. Хорошо, когда, думая о себе и своей власти, он ни на минуту не забывает, что власть принадлежит ему ради общественного блага и для дела государственного: что в сфере его властного действования запас данной ему силы не может и не должен обращаться в рог изобилия, из которого сыплются во все стороны щедрые дары, многообразные награды, и что щедрые дары, многообразные награды, и что данное ему от государства право судить о достоинстве лиц, о правоте дел и о нуждах, требующих помощи и содействия, не может и не должно превращаться в руках его в право патронатства. Но соблазн велик и для доброго и,— прибавим, для тщеславного человека — а оба эти качества соединяются: — как сладко быть патроном, встречать со всех сторон приветливые и благодарные взгляды! Увлечение этой слабостью может довести власть до крайнего расслабления, до смешения достоинства и способности с тупостью и низостью побуждений, до развращения подчиненных общей погоней за местами, общей похотью к почестям, наградам и денежным раздачам".

Таков высокий идеал правого политика. Во всех своих действиях он не выпускает из рук, того праведного мерила, которое побуждает его взять на себя тяжелый труд на благо сограждан. И как далеки от этого идеала те, кто будучи натаскан заезжим софистом двум-трем ораторским приемам, уже возомнили себя политиками, вождями народа и еще недавно ораторствовав вместо агоры в Пирее, получали вместо награды одобрительный гул толпы, а иногда и пару оболов на обед, теперь же ходят окруженные толпами услужливых клиентов передвигаются на носилках и, преданно смотря в глаза недавним рабам, обещают им стоять за дело народа и защитить свободу. Могли отдать я им свой голос, могу ли я среди нескольких клик левых, точнее же — кривых, зажав нос и поморщившись, найти "более правого"? Оттого и остается оплакивать прошедшее и с благоразумной надеждой трудиться для будущего, ибо счастлив тот человек, который может с достоинством назвать себя "гражданином", но горька его участь, если при этом он лишен радости считать себя верноподданным.