Текст:Марина Цветаева:Царь-Девица
<poem>
Царь-Девица
Поэма-сказка
Как у молодой змеи — да старый уж, Как у молодой жены — да старый муж, Морда тыквой, живот шаром, дышит — терем дрожит, От усов-то перегаром на сто верст округ разит.
Как у мачехи у младенькой — сынок в потолок, Не разбойничек, не всадничек, не силач, не стрелок, Вместо щек — одни-то впадинки, губы крепко молчат. Как в дворцовом палисадничке гусли за полночь бренчат... Поведешь в его сторонку оком —
Смотрит в стену, Дай-ка боком Д'ненароком Да задену!
НОЧЬ ПЕРВАЯ
Спит Царевич, распростерся, Спит, не слышит ничего. Ровно палочкой уперся Месяц в личико его.
Соврала, что палочкой: Перстом светлым, пальчиком. И стоит бабенка шалая Над мальчиком.
«Скрытные твои ресницы, — Без огня сожжена! Отчего я не девица, А чужая жена!
Отчего-то людям спится. А мне плачется! Отчего тебе не мать родная Я, а мачеха?
На кроваточке одной Сынок с матушкой родной. С головеночкой льняной Ребеночек мой!
Молчи, пес цепной! Не реви, царь морской! Проходи, сон дурной! Ребеночек — мой!
В кипяток положь яйцо — Да как не сварится? Как на личико твое цветочное Не зариться?
Для одной твоей лежанки Я на свет рождена. Я царевичу служанка — Не царёва жена.
Обдери меня на лыко, Псам на ужин изжарь! Хошь, диковинный с музы'кой Заведу — куба'рь?
Гляжу в зеркальце, дивлюся; Али грудь плоска? Хочешь, два тебе — на бусы — Подарю глазка?
Не введу в расход, — задаром!» А сынок в ответ: — К взрослым пасынкам — нестарым Мачехам ходить не след. —
«Дай подушечку поправлю!»
— Я и сам примощусь! —
«Как же так тебя оставлю?»
— Я и сам обойдусь! —
«Ай пониже? Ай повыше?» — Мне твой вид постыл! — «Видно, разум твой мальчиший Звоном по' морю уплыл.
Али ручки не белы?» — В море пена белей! — «Али губки не алы?» — В море зори алей! —
«Али грудь не высока?» — Мне что грудь — что доска! — «Можно рядушком прилечь?» — Постеля узка! —
«Коль и впрямь она узка — свернусь в трубочку Говорливые мои шелка? — скину юбочку! Всё, что знала, позабыла нынче за' ночь я: Я крестьяночка, твоей души служаночка!»
А Царевич ей в ответ Опять всё то же: Всё: негоже, да не трожь, Не трожь, негоже!
«Али личиком и впрямь не бела?» — Не страми родство, да брось озорство! — «Ох, зачем тебя не я родила?» — Мне не надо твоего — ничего! —
«Ох, височки, волосочки мои!» — Корабельные досочки мои! —
Поздний свет в ночи, да треньканье струн...
То царевичев усердный шептун
Три свечи зажег — да вниз головой,
Да псалмы поет на лад плясовой.
На угодничков плюет, давит мух, Черных сродничков своих славит вслух. — Распотешь себя, душа, распотешь! — Над лампадочкой святой клонит плешь.
— Слюнка, слюнка моя, верный плевок! Ты в лампадочке моей — поплавок. Я недаром старичок-колдунок: Не царевичев ли вижу челнок?
Шея лебедем, высок, белогруд, В нем Царевич мой, и я с ним сам-друг. Всколыхнулася лазурная рябь: К нам на гусельный на звон — Жар-Корабь!
Подивись со мной, пророк Моисей! Купины твоей прекрасной — красней! Посередке же, с простертой рукой — Не то Ангел, не то Воин какой.
Что за притча? Что за гость-за-сосед? Не то в латы, не то в ризы одет! С корабля кладет две легких доски, Да Царевичу дает две руки.
Всполохнулся мой Царевич — погиб! — Половицы тут в ночи: скрип да скрип, Голосочек тут в ночи: «Дядь, а дядь! Научи меня, старик, колдовать! Опостылела царёва кровать! Я с Царевичем хочу ночевать».
— Что ты, матушка, кто ж с пасынком спит? — Ты царевичеву кровь развяжи: Коршунком ко мне на грудь положи!»
Усмехнулся в бороденку старик: Хоть царица, а проста на язык! Ночевать одной, поди, невтерпеж!.. — Что ж, краса, мне за работу кладешь?
«Положу тебе шесть сот соболей». — Мне плевочек твой единый милей!
«Скат заморского сукна на кафтан». — Из сукна того скатай сарафан!
«Так червонцев нагружу чугунок». — Дешев, дешев тебе царский сынок!
Приклонись ко мне, Царица, ушком, Цену сам тебе скажу шепотком. —
Помертвела ровно столб соляной, Д'как сорвется, д'как взовьется струной,
Как плевком ему да вызвездит лоб!.. «Хам! Охальник! Худородный холоп!
Целовать тебя — повешусь допрежь!» Старикашка ничего, вытер плешь:
— Хочешь проку, красоты не жалей! Погляди-ка ты в лампадный елей!
Дунь и плюнь! Сделай рябь! Что ты видишь? — «Корабь,
Без гребцов-парусов, Само море несет». — Ну-кось? — «Чтой-то темно», — Плюнь на самое дно!
Ну-кось? — «Ходко бежит! Кто-то в лежку лежит: Человек молодой... — Светел пасынок мой!»
Смотрит в синюю гладь. Ничего не видать.
— Перстень в маслице брось! Ну-кось!— «Рученьки врозь, Бусы в левой руке, Гусли в правой руке.
Привалился к корме. Думу держит в уме».
— Топни правой ногой! Что ты видишь? — «Другой В синеморскую хлябь Выплывает корабь.
В сини-волны в упор Грудь высокую впер. Посередке — костер, Пурпуровый шатер».
— Полный круг обойди! Ну-кось! Зорче гляди! —
«Душу сперло в груди! Дева всех впереди! Великановый рост, Пояс — змей-самохлёст, Головою до звезд, С головы конский хвост, Месяц в ухе серьгой...» — Топни левой ногой! —
Левой ножкой топнула, Да как охнет, взглянув! Да как навзничь грохнется, Колен не согнув! Да как затылком чокнется С заслонкой печной! — Подсмотрел в окошечко Месяц, сторож ночной.
— Ох вы, бабьи дела келейные! —
Положил свою кладь на лавочку.
— Вынь из ближнего, из нашейного
Из платочка сваво — булавочку.
Ты упрись ею в грудь высокую, Напои ее кровью досыта. А пленишь молодого сокола, Помяни и меня, красоточка! —
Дерганула рукою спешною: Грудь раскинулась — цветом яблочным! Вынимает из тела грешного Пурпуро'вую — всю — булавочку:
«Всю до капли кровь За его любовь! Всю из жилок прочь За одну за ночь!»
Тот булавку враз Ртом клыкастым — хвать! — Как начнет в волнах Дева-Зверь вставать —
И вколи ему змейку в шиворот, Чтобы вся их любовь — навыворот! От булавки той — будет крепко спать, Она звать его, а он пуще спать... Ляжет парень смирней травиночки От кровиночки-булавиночки.
Вру — оставь в руке Бороденки клок! — А она в тоске: «Получай залог!» И, прильнув к бороде взъерошенной, В ночь — с улыбочкой перекошенной.
Лежит Царевич мой бессонный,
Как лебедь крылья разбросал;
«Всё отдал бы, весь сан престольный
Кто бы мне душу распростал!
Не естся яблочко румяно, Не пьются женские уста, Всё в пурпуро'вые туманы Уводит синяя верста.
Каким правителем вам буду, Каким ероем-силачом — Я, гусляришка узкогрудый, Не понимающий ни в чем!
Как с конницей-свяжусь-пехотой, Когда до бабы не охоч!» И, опершись на локоточек, Такой унылый смотрит в ночь.
А за дверью скреб да скреб...
«Дядька, ты?»
— Я, твой лодырь,
Твой холоп-лысолоб!
Светлый колос мой, опять клонишь лоб? Слабый голос твой меня силком приволок!
Что ж не спишь опять? — «Не сплю, не дремлю, Дрему, радужную птицу, ловлю. Поступь легкая, и птица близка, Да ни сети у меня, ни силка».
— Не испить тебе бы маку? — «Не в настойке суть! В этих подлостя к уж Я увяз по грудь.
Всё-то нежат день-деньской, Тешат, нянчат, — Ровно цветик я какой, Одуванчик!
Отчего душа теснится, Грудь для вздоху мала?» — Оттого, что Чудо-Птица В ней гнездо завила.
«Отчего на бабьи речи Весь — как ржавый замок?» — Оттого, что узкоплечий: Не по гостье — домок!
«Отчего корабь морями Сам без весел плывет?» — Оттого, что за морями Царь-Девица живет!
ВСТРЕЧА ПЕРВАЯ
Не слетались голуби К окну, за крупой — Встал Царевич сгорбленный, Кручинный такой.
Вкруг очей — что обручи, Набились круги. Чай, опять на ковричек — Да с левой ноги!
Гребешок потрагивал — Из рук пустил! Сапожок натягивал — Да так застыл.
«Не понять, чем бабам Моя суть хороша! Руки-ноги слабые, Как есть — лапша!
Награди ком, Крещеный мир! Цельный полк как я' таких Взойдет в мундир.
Кто б меня да ту'рманом Да в тартарары! Где глаза лазурные? Две черных дыры.
Снеговее скатерти, Мертвец — весь сказ! Вся-то кровь до капельки К губам собралась!
Василька от робости В полях не сорву. Киньте в воду — пробочкой Поверх всплыву!
Само солнце пятится, Не кажет лица. Видно, в полночь, в пятницу На свет родился.
До' любви нелакомый, Себе немил — Видно, месяц, плакамши, Слезой обронил».
Слабыми руками
Вдоль перил витых,
Слабыми шажками
С лестничек крутых,
Не трубили зо'рю С крепостной стены. В небесах Егорий Не разжег войны.
Спит кузнец над горном, Спит косарь в копне. — Чей глазочек черный В слуховом окне?
Что за соглядатай Мерит даль зыбе'й — Выше голубятни, Раньше голубей?
Нет такой вершины, Чтоб тоске — крута! Лучше всех аршинов — Черный взгляд-верста.
Берегитесь, люди, Некалёных стрел! Ветр с кудрями-грудью, Как любовник, смел.
Уж такой ревнитель! Всюду — враз — рука! Что б дружочку прыти Взять у ветерка?
«Дар ты мой обманный, Клад непокупной! Ровно столб туманный, Аль дымок степной...
Пьет — отца хоронит, А ступнёт шажком — Вот сейчас обронит Ножку с сапожком.
Шагай с косогору, Плыви — вдаль — водой... Не уйдешь от взору Мачехи младой!
Все ж на Зверь-Солдатку Не откроешь глаз: В вороток твой сладкий Я змеей впилась!»
— Ох ты воля! — дорогая! — корабельная!
Окиянская дорога колыбельная!
Прискакав с ночной атаки
(На лбу — пот росою крупной),
У окна сваво, над взморьем,
Царь-Девица саблю чистит.
На плече на правом — голубь, На плече на левом — кречет. У ее подножья нянька Ей сапожки начищает.
«Ох ты, царь мой, Царь-Девица, Вихрь-Девица, Жар-Девица! Нету мне с тобою сладу, Не покоишь мою старость.
Погляжу на кудри гривой, Погляжу на взор пожаром — Как не я тебя, а львица Львиным молоком вскормила!
День встает — врага сражаешь, Полдень бьет — по чащам рыщешь, Вечер пал — по хлябям пляшешь, Полночь в дом — с полком пируешь.
Люди спать — ты саблю точишь, В церковь — псов из ручек кормишь. Вся родня и отступилась. Дай-ка правую мне ножку!»
Рассмеялась Царь-Девица: «Мне и любо без родни-то! Огнь — отец мне, Вода — матерь, Ветер — брат мне, сестра — Буря. Мне другой родни не надо!»
Осерчала нянька: «Полно Ржать-то, ровно кобылица! Как бы этим ржаньем всех-то Женихов не распугала!»
Пуще Дева-Царь хохочет: «Эка сладость — женихи-то! Мой жених — мой меч пресветлый, Меч мой сабельный, веселый: Мне других дружков — не надо!»
Пригорюнилась тут нянька: «Порвала б цветочков в поле, Завела б себе подружек, Позабавилась б маненько...» Ей в ответ с усмешкой Дева: «Трубный звон — моя забава! Мне иных забав — не надо!»
«Первенчалась бы с красавцем, — Нянька у ней в ножках хнычет, — Сбросила б наряд свой мерзкий, Да над люлькой над роскошной, Над пелёночной заботой, Всю бы ночь, заместо гульбищ, Всё бы пела-распевала».
Топнула ногой тут Дева: — Нянька ты, а я — Царь-Демон! Кой мне черт в твоих пеленках! Бранный быт — моя забота! Мне иных забот — не надо!
...Отстранись-ка, нянька, что' за Звон с воды встает за чудный? Чтой-то под моим окошком Волны за слова лепечут?
— Гусли, гусли-самозвоны,
Вся забавушка моя!
Из зубчатой из короны
Ни зубца не стою я.
Не слыхал еще, как бабы По ночам толкуют сны. Гусли, гусли — вся забава Осемнадцатой весны!
Я, мальчишка узкогрудый, С бранным бытом незнаком. Гусли, гусли-самогуды Мне — единственный закон!
Я до смертного до поту Не отстану от струны! Гусли, гусли — вся забота Осемнадцатой весны!
Просияла Царь-Девица:
Терем враз озолотила.
«Баб не любишь? Драк не любишь?
Ну, тебя-то мне и надо!
Как, к примеру, Дева-Царь я,
Так, выходит, — Царь-ты-Дева!
Уж с таким-то голосочком
Муж за прялку не засодит!»
Хлопнула тут Царь в ладоши: «Повели, чтоб тем же часом Вихря-мне-Коня седлали!»
Хлопнула в ладоши дважды: «Повели, чтоб тем же часом Был Корабь готов к отплытью!»
Трижды хлопнула в ладоши: «Повели, чтоб тем же часом Для прощального параду Там, на площади великой, Все' наши полки сбирались! — Дура старая, что хнычешь? Али жалко, что последний День встает наш, Царь-Девицын?» —
«Ошалела я от счастья, — Нянька хнычет под ногами, — Знать, за все мои молитвы, за слёзные, Вить гнездо тебе, моя орлица безгнездная! Знать, недаром карты врали, Знать, недаром я все ночи, Притаясь, наряд венчальный Тебе шила-расшивала. Утюжок пойду поставлю: Хоть и глаженый, а надоть Для красы провесть маненько...
— Что ж ты рот перекривила?» «Как в раззолоченной попонке Негоже бранному коню, Ужель атласною тряпчонкой Свою же славу заслоню?
Цельному войску господином Была, — так справлюсь и с одним! Одним своим лучом единым Мы светел-месяц полоним».
Опоясалась тут саблей, Свистнула в кулак свой смуглый, И на зов ее кулашный Вихорь-Конь к ней на крылечко Белой молнией взлетает.
«Ну, простимся, нянька, что ли? Там, на площади великой, Будет нам не до тебя уж».
Чмокнула с размаху няньку В рот морщинистый, соленый, И с окошечка резного Коню на спину с размаху Белой птицею махнула.
Не колосочки овсяные
До солнышка встают в ряды, —
То ратнички ее стальные
Равняются на площади,
Толк по рядам прошел безвестный: «Не будет Девы-нам-Царя!» И что нам до зари небесной, Когда земная нам заря!
Топчи, конь вражеский, посевы! Все' в море кол’кола', звонарь! И вздот: «Дева! Дева! Дева!» И рокот: «Царь наш! Царь наш! Царь!»
Грудь в светлы х, лоб — обломом, С подсолнечником равен лик. Как из одной груди тут громом: «Сам Михаил-Архистратиг!»
«Здорово, стан сильномогучий!» — Гремит громоподобный глас. Рече' — и, рассекая тучи, Промеж рядочков понеслась.
Конь с Де'вицею точно сросся; Не различишь, коли вдали: Хвост конский, али семишёрстый Султан с девичьей головы!
Как вихрь промеж рядочков ви Пот — градом сквозь пожар ланит. Лишь где на том конце затихнет, Уж на другом конце гремит.
Уж никогда грозней да лучше Трубач губастый не трубил. Гром-барабанщик обе ручки По локоток себе отбил,
Как облачная рать в лазури — Полк за полком, полк за полком. И подает полкам Царь-Буря Тут знак малиновым платком.
«Прощайте, верные мундиры! Стан сухопутный, стан морской! Как вам — такого командира, Команды мне не знать такой.
Ни сына у меня, ни дочек, Вся без остатку пропаду! Кто на маво коня да вскочит, Того наследником кладу,
Перехожу в иную веру, Всю вольность отдаю за грош... Но следом моему примеру — Вы бабами не станьте тож!»
Словно лес какой червонный — Все' склоняются знамена...
Словно лик какой явле'нный — Все склоняются колена,
Словно реки в половодье — Слезы светлые текут.
«Рев — сарафанам; кровь — доспехам! —
Им Дева молвит свысока. —
Смерть самоё встречают смехом
Мои усердные войска.
Аль осердить меня решили?» Стойком на стременах встает, Всем руки сильные, большие На целование дает...
«Чад не балуйте, баб не бейте, Мечом рубите новизну! А помянуть меня — пропейте Сегодня всю нашу казну!»
— Прощайте! — почернела разом, — Простите! — разломила щит... Мчит, а за ней против приказу Гром-барабанщик следом мчит.
«Как две руки мои отбиты, Дай, хоть с мизинца ноготок!» На всем скаку рукой сердитой Раздергивает жар-платок.
Рвет надвое платок-ширинку, И, голову пригнув к плечу: «На, барабанщик, половинку! Другая будет трубачу».
Песнь прежалостную тут мы споем:
Как прощалась Царь-Девица с конем.
Как дружочка за загривок брала, Сахарочку в рот брусочек клала,
Целовала как, огня горячей, Промеж грозных, промеж кротких очей,
Прижималась как — щекой золотой К конской шее лебединой, крутой...
Повязавши как шнурком поясным, В ножки кланялась поклоном земным,
Как покорно — что гайдук-есаул — Белый конь в ответ колено согнул,
Как пригнувшись, чтоб не слышал никто, Сотворила ему речь на ушко.
И еще-то мы прибавим к сему,
Как все слезки до единой ему
Сцеловала — ровно брат-ей-жених — С карих ласковых очей дорогих,
Как все жилы напружились на лбу, Себе в кровь как закусила губу.
Как по сходням взошла Стопудовой пято'й, Как прах с ног отрясла, Как махнула рукой.
Полк замертво свалился пьяный. Конь пеной изошел, скача. Дух вылетел из барабана. Грудь лопнула у трубача.
«Что за костер это мчится в степях синих вод?»
— То сваму счастью навстречу красотка плывет.
«Кто ж у ней славно так правит рулем-кораблем?» — Море им правит, так вот он и прет напролом!
«А под шатром-то, с лицом-то как шар золотой, Что там за Воин — за Ангел — за Демон такой?
Каску хвостатую ветр ему сшиб набекрень, Ростом-то — башня, в плечах-то косая сажень!
В хладной пучине, чай, крестит купецкую тварь?» — Мчит на смотрины, а имя ему — Дева-Царь.
«Как это?» — Так это! — «Что ж за краса без косиц? — Кос всюду досыта! А светлолиц, круглолиц, —
Солнцу на ревность! — «Уж больно плеча' высоки!» — А поясочек-то! Перстень берет в пояски!
Спорить-то нечего! Каб не свобода-душа: Кабы не плечики — вся б в перстенечек прошла!
Так, почаевничав позавчерашним хвостом, Спор-заводили-беседу акула с китом.
Отдыхает зыбь-красотка
От ночи' своей от ндравной.
И'дут ровно, и'дут славно,
И'дут славно, и'дут ходко.
Словно месяц в полнолунье — Звон собой все море занял. Струнки, струнки-говоруньи, Жилочки мои бараньи!
Лежит Царский сын на спинке, Гусельки зажал любовно, Ходят пальцы без запинки, Ходят славно, ходят ровно,
В чудный час передвосходный Мой совет тебе — кто б ни был! Меняй страстный путь на водный! Бросай бабу, — иди к рыбам!
Говорят: яд рыбий горек, Говорят: яд бабий — тоже! Да по крайности не спорит, Как с нее сдираешь кожу!
Бабе: дура! она: ро'дный! Ты ей в рыло, она: милый! Не теряй на подлость силу В чудный час передвосходный!
Эх вы, царские сыночки! Эх мы, сосны-чернолесье! — Ни денек тебе, ни ночка, Ни заря тебе, ни месяц.
Ни корабь тебе, ни зыбка, В ней ни муж тебе, ни дева, Ни гармонь в руках, ни скрипка, Ни те вправо, ни те влево...
Вдруг как вскочит корабь-лодка, Как припустится с прискоком! Уж не ровно, уж не ходко: И'дут скоком, и'дут боком.
Уж такая дурь да дикость, Новгородское аж Вече! «Ну-кось, дядька, погляди-кось: Ай корабь какой навстречу?»
Отвечает тот, осклабясь: (Дух учуял Царь-Девицын!) «Ни в волне мозгов, ни в бабе! Стало — нечего дивиться.
В море плыть — не землянику Брать, аль в шахматы-бирюльки! То — корабь тебе, то — люлька! Лучше песню затяни-ка».
Тот поет, а рев вокруг-то: Точно львица с львом сцепилась!, Привстает гусляр по грудку: «Что за притча? Ай взбесилось?
До зари-то, глянь, час цельный, А волна-то, глянь, — кровь-кровью!» — Пой, сыночек, на здоровье — «Нет уж, — не до колыбельной!»
Хлябь-то тигрой полосатой: Вал пурпурный, вал червонный... — Спи, сыночек, час-то сонный! «Нет уж, дядька, не до сна тут!»
Хочет встать, в тот булавку Ему в шиворот — как вгонит! Хочет встать, а сон-то клонит, Как ягненочка на травку, Как купца валит' к прилавку... Спит...
Тут как вздрогнет жук навозный, Раб неверный, тварь иудья: С кораблем-челном — грудь с грудью — Жар-Корабь стоит, гость грозный.
То не солнце по златым ступеням' —
Сходит Дева-Царь по красным сходням'.
Под военной да под веской стопой Чуть не треснул весь челнок скорлупой.
Руки в боки — ровно жар-самовар! Зычным голосом речет: «Где гусляр?»
Дядька в ножки ей — совсем обопсел! Аж по-пёсьему от страху присел.
Д’ну по' доскам башкой лысой плясать! Д’ну сапожки лизать, лоснить, сосать!
Д’как брыкнет его тут Дева-Царь по башке: «Что за тля— да на моем сапожке?»
Д’как притопнет о корабь каблучком: Дядька — кубарем, а волны — ничком!
«Будешь помнить наш сапог-леденец! Где гусляр — сын царский — знатный певец?»
Шипом-свистом тот с коленочек: — Спят-с! «Я б за свист тебя змеиный — да бац По щеке — да вот боясть-то кака: Змеем-гадом провоняет рука!»
— Тише, волны, синеморская рать! Голосочку мне сваво не слыхать! —
«Где ж он?» — Духом вам представлю всю суть, — Лишь изволите коленку согнуть!—
Смотрит: не' шелк-янтарь — мусор-товар: На дне — с гуслями в обнимку — гусляр!
Взглянула — д’как расхохочется! В ладошечки — д’как всплеснет! «Я-чай, еще в пеленки мочится! Пустышечку еще сосет!
Без перстня, без попа, без венчика, Ну, было мне о чем тужить! Не думала я себе младенчика От взгляду одного нажить!
Забыла я тебе пеленочек, — Прости меня за недосмотр! Смотрю-ка на тебя, миленочек: Смотрины-то смотреть — не смотр!»
И водит всё — По бровочкам, По лобику Рукой. «Молоденький! Да родненький! Да плохонький какой!
В серебряном нагрудничке, И кольчики занятные. И ничего, что худенький, — На личико приятненький».
Сгоняет муху с бровей, Равняет руку с своей.
«Как суха корочка! Как есть — без мякиша! Твоя-то — перышко, Моя-то — лапища!
И каждый пальчик-то Как царь закованный! А моя — черная Да бесперстнёвая!
Твоя — ковры расшивать, Моя — дубы корчевать».
И к люботе припав Лбом смуглым сводчатым — По волосочкам-то Да по височкам-то...
«Твои-то тонкие, Лен — волосенки-то! А мои — конские, Что струны — звонкие!
Дай, вошку поищу, Головку почешу.
Уж такого из тебя детину вынянчу, Паутинка ты моя, тростинка, шелковиночка!
И гласом гневным вдруг: «Ох, старый змей-паук!
На живодерню гож: Дурной уход ведешь!
Чай, по снегам водил Ступнями босыми, Поил не допьяна, Кормил не досыта...
— Тонее тросточки!» А дядька- остник: «Были бы косточки, — Мясцо-то вырастет!
Что ж, что весом плох, зато стройнее сосенки! По плечо тебе, небось, — такой высоконький!?
Та грудочкой склоняется, Тот ручкой заслоняется, — Чтоб солнышко ему, должно, Личика не нажгло.
— Гляжу, гляжу, и невдомек: Девица — где, и где дружок?
Ты расплетись, вере'вьице! Где юноша? Где девица?
Тот' юноша? — лицом кругла, Тот' юноша? — рука мала:
Одной косы две плёточки, Две девицы-красоточки.
Да больно вид-то и ков, — А ну-ка двое пареньков?
Тот девица? — глядит насквозь! Тот девица? — коленки врозь!
Одной руки суставчики, Два юноши-красавчика.
Чтоб не испортил нам смотрин Неверный разум наш Фомин,—
Где царь не приложил печать, Там надо надвое решать:
Кто сам с косой да в юбочке — Тому пускай — два юноши.
Кто вокруг юбок веется — Тому пускай — две девицы.
А ну' как зорче поглядим — И вовсе всё обман один,
И вовсе над туманом — дым, Над херувимом — серафим?
Спим...
И ладит, и гладит,
Долг девичий пло'тит.
Ресницами в самые веки щекотит.
Чай, синие очи-то, Как по' морю плыть! И видеть-то хочется, И жалко будить.
Над ухом аукает: «Жених мой! — Ау!» На грудке баюкает Добычу свою.
«Спи, копна моя льняная, Одуванчик на стебле! Будет грудь моя стальная Колыбелочкой тебе.
Сна тебя я не лишаю, Алмаз, яхонт мой! Оттого что я большая, А ты — махонькой!
Что шелка — щека, Что шелка — рука! Ни разочку, чай, в атаку Не водил полка.
Спать тебе не помешаю, Алмаз, яхонт мой! Оттого что я большая, А ты — махонькой!
Что за дивный твой за сон за такой?
Дай-ка взбрызну да водицей морской!
— Держись, дружок хорошенький!» — Берет воды пригоршенку: «Тебе для раза первого Твой сонный грех прощу!
Чтоб крепло тело бренное, Морской водою пенною — На подвиги военные Младенчика крещу!
Чтоб светлым встал, чтоб век не спал, Одним своим речением, — Морским своим крещением — Младенчика крещу!
Чтоб цельный полк поклал перстом, Чтоб первый гром пред ним ползком, Чтоб Деву-Царь согнул кольцом — Младенчика крещу!»
То не тучка молодая
Лен кропит:
То дружочка — дорогая
Водой плещет, поливает,
А он спит.
На лице его из воску — Как серебряная россыпь, Как серебряные слезки, — По лицу его из воску — На все' стороны — полоски — Струйки светлые — текут.
«И не взглянет! А уж знаю — глазаст!
Всем хорош, да больно спать-то горазд!
А пора бы уж глазочкам из горенки! Погляди — меньше вершочку до зореньки!
Ровно шерстка на ягнятах-баранах — Весь восход-то в завиточках румяных!»
Старик над ним: «Всё гусельки!
От них и сон глубок!»
Краса над ним: «Где ж усики?
Осьмнадцатый годок!
Пора бы уж травиночке Пробиться на лужку! За первую пушиночку Весь сон тебе прощу!»
И, зардевшись пуще каски своей, В лоб целует — промеж ровных бровей.
Дрогнули веки, Руки разжал. Вдоль лица — некий Блеск пробежал.
Звякнули — выпав из ручек — гусли, Дева над ним:
«Синих очей твоих аль дождусь я?» Но — словно дым —
Изнизу — вдоль впалых щек — Облак — мо'рок — обморок.
Постояла Дева-Царь, пождала':
«Ох, ты яблок мой-изюм-шептала'!..
А достать тебя — Господь умудри».
Вынимает из височной кудри
Горсть кручёных-перкручёных струнищ,
Горсть червонных-золотых волосищ.
«Не видали вы такого руна! Каждый волос — золотая струна! —
Передашь их Гусляру на струньё, Пусть звончей бренчит во имя мое!
Таких на рынке нету струн!.. Становься, старый змей, во фрунт!
Руки по швам, Червяк земли! Зело' моим словам Внемли!
Чтоб вышла из него болесть — Дашь яблочка ему поесть.
А пить ему вино, не квас, — Вот будет первый наш приказ.
Чтоб выхмелил весь сонный хмель — День за море, Гусляр — в постель.
От мух рединкою накрой, — Вот будет наш приказ второй.
Вставал чтоб правою ногой, Чтоб мылся хладною водой,
И — весла в ручки! — в добрый час! Вот будет третий наш приказ. Да чтоб струночек не рвал — поминаньица, Да чтоб первым приплывал — на свиданьице!»
Стоит — дитя над пряником, —
Стоит, очей не сводит.
На личико кудрями-то
Резную тень наводит.
«Прощай, мой невзаправдошный, До завтра, сласть нерусская? На первый раз — вприглядочку, А уж второй — вприкусочку!
Поцеловала б в лоб еще, Да уж боюсь — без навыку! Пока еще заботушкой Не стал — прощай, забавонька!»
Сапожок чрез борток, Ногой легкою — скок Домой, в красный чертог. На простор синих волн — Толк — Царевичев челн!
Меж Солнцем и Месяцем Верста пролегла. Султан конский трепется. Поплыл. — Поплыла.
Не заноза из тела вон —
То из ткани булавка вострая,
То на личике снеговом
Глаза синие, синемо'рские,
Бьет ресницами — на Локоточек привстал. Промеж бровками трет «Уж и долго я спал!
Ровно дождь меня тонким Серебром поливал, Ровно жавронок звонкий Вкруг меня ликовал».
— То не пташечка-резвушка Ликовала, — То тебя твоя подружка Миловала.
Аукала, агукала, На жар-груди баюкала, В кудря грицей рыскала, В лицо водицей прыскала.
Бушевала над тобой — как в день судный! Да уж сон-то твой такой — непробудный!
«И снится мне, — молвит, Лоб-гладя-чело, — Что красное солнце На лоб мне сошло.
Лежал, не завесясь, Ан и вышел ожог!» — Ох, бел ты мой месяц, Меловой пирожок!
И солнца-то нетути Тебе лоб припекать! То губ царских редкостных Дорогая печать. —
Не слышит Царевич Тех дивных речей. Глубь сонную мерит Верстою очей.
«И снится мне, — охает, Руно гладя волос, — Что с куполу с грохотом Сто цепей сорвалось».
— Тебе бы припарочек Штук пяток на башку! То первый подарочек От невесты — дружку! —
Принимает в ручку белую Волоса червонные. А рука-то занемелая, А рука-то сонная...
Волосок пить-есть не просит... Ручку раскрывает, За волосиком волосик Из руки роняет.
— Эх вы, с головы беспутной Кольцы завитые! У морских цариц на лютнях, Чай, звонят, златые!
НОЧЬ ВТОРАЯ
Сидит Царь в нутре земном, ус мокрый щипет, Озирается кругом — чего бы выпить? Уж пито'-пито', — полцарства про'пито! А всё как быдто чегой-то не до'пито.
Как боярышня пред грозным пред отцом, Вкруг него всё чарочки кольцом.
Тут и турецкие, тут и немецкие, Архиерейские да венецейские...
«Быстрее глоточки моей, Ей-ей, вы сохнете! Пью не напьюсь, лей не жалей, А все пустёхоньки!»
Ровно милочки — плясать перед купцом — Вкруг него бутылочки кольцом.
Уж и горластые, цветные, красные, Уж и бокастые, и ярлыкастые!
Летами-плесенью седой захватаны, Как леший, царь лесной, — гляди — мохнатые.
Узнать-то надобно, что в них скрывается, Что цветом-радугой переливается!
Лей-лей, не жалей, —
Всё равно перельешь!
Пей-пей сколько хошь, —
Всё равно не перепьешь!
Лоза наша полная, Погреба просторные, Бочкарь наш испытанный, Бочонки не считаны,
Как мальчоночки пред старым пред бойцом — Вкруг него бочоночки кольцом,
Каким кольцом? Сплошной стеной! Какой стеной, — Война войной!
Плеснешь — не выплеснешь! Хлестнешь — не выхлестнешь! Гляди, Царь- остник, Как строй осилишь наш!
Промеж винных рек, бочоночных гор Свой бахромчатый раскинул шатер.
«Людям — море синее, Мое море — винное. Люди спят на берегу, А я — так всю ночь гребу!
Мое море тихое, И гребу без смены. А зато мне ихние Моря — по колено!
Их вода — не сладкая, А моя — с накладкою. Не щадя ни рук, ни плеч, И гребем мы бесперечь.
В своем море мы гребцы, В своем море мы пловцы. Придет час идти ко дну — В своем море потону!»
— Да ну?
«Кто ж тебя схоронит? Раз пьешь — неженатый, А коли женатый, Кругом виноватый!
Кому я нужен — старый, Пятиалтынный — пара, Вином лишенный сану, Кому я нужен — пьяный?»
Сидел, сидел Царь наш — инда устал!
Ручкой-ножкой себе путь распростал.
Хочет на' ноги — ан нет, тянет вниз! — Эй, дорогу, мелкота, сторонись!
Попытался было с левой ноги — Снова навзничь повалили враги!
Разгасился — что индюк-кохинхин! Д’как вцепился тут в шатер-балдахин!
Был кумач тот не сменен — с коих пор! Царю на' голову и рухнул шатер!
Как пошла тут дребедень стеклянной пылью! Как тут чокаться пошли бутыль о бутылью!
Шатер Царя душит,
Вино Царя топит,
Уж не лужи — а реки,
Уж не реки — потоки...
Взошел бы кто с воли, Всяк диву б дался! Шатер царский воет На все голоса.
Как черт — красным машет, Шатер царский пляшет. Аль, может, в нем слон какой? Аль, может, дракон какой? Аль, может, всё сон какой?
Чтоб в умишке нам самим не порешиться, Мы пройдем пока на половиночку к Царице.
Пройдем-ка к красавице, — С Вином спорить — зря! — Посмотрим, как мается, Слезой обливается, Как и ночью справляется Страна — без Царя.
Прежде чем засов раздвинем,
Ты скажи, душа, — отколе
Ты сама-то к нам: с мужской ли,
Али с женской половины?
Коль с мужской — так брось тревогу: Нянек корочкой задобрим, Коли с женской — врозь дороги, Влево путь держи, час добрый!
Так. — Засим, дружок, дай руку. Не робей, — плечом не трону! Это — детская наука, Я китайской обучёна.
Если ж сердце (грудь-то ящик!) Хрусталем об стенки чокнет, — Ничего, дружок! — тем слаще На крыльце подружку чмокнешь!
Не води, дружок, певицы Потаенными тропа'ми! Мы, поющие, — что птицы! Разве что перо на память!
Да и то, коль не скупиться: Тебе — малость, ему — малость... Всем по перышку — Жар-Птица Вовсе б без хвоста осталась!
— Так. —
Отстегни-ка мне монисто —
Нянек не обеспокоить!
Семь небес у Девы Чистой,
У Царицы — семь покоев.
(У тебя ж, паренька, Как ледышечка — рука!)
Стены всё в сетях-тенётах, Колокольчиках-звоночках. Честь жены — Царю веночек: Недостаточно замочков.
(А со мной, коль пригож, Сквозь иголочку пройдешь!)
Быстро — руки, вниз — ресницы: В одной юбке легкой, летней — То плетуньи-кружевницы День и ночь сплетают сплетни.
(Только вкось поглядев, Оплетем без кружев'!)
Глянь-ка: под семью замками, Чтобы вора позабавить, С семью смертными грехами Целых семь укладок бабьих.
(Подари нитку бус, — Без отмычки обойдусь!)
Что за звон такой комарий, Что за звон такой претонкий? То чесальщицы Камарин- скую шпарят на гребенках!
(Лишь бы не было плеши, — И без гребня расчешем!)
С утиральничками в лапах, (Во все' очи, мальчик, пялься!) То семь чертовых арапок, Семь царицыных купальщиц.
(Может, семь моих сестер: Ты мне спинки не тер!)
В кухню женского обману Поспешай, Самсон с Далилой! Здесь из зорь творят румяна, Из снегов творят белила...
(Без белил, без румян В очи пустим туман!)
Так из кухоньки — да в кузню: Кто-то, молот взявши в руки, Из стекла кует союзы, Из свинца кует разлуки.
(Не скажу наперед — Чего нам с тобой скует!)
Рука об' руку два брата, Мухи не обеспокоив. Ровно жар в руке — рука-то! Позади все' шесть покоев...
(Перед главным, седьмым, Прижми губы к моим!)
Сердце к сердцу, устье к устью... Окунуться в реки эти — Всех цариц с тобой упустим, Всех царевичей на свете!
(Отпусти! Оторвись! Мы рассказывать взялись!)
Перед главным ее входом, Пред седьмым ее покоем, Вот тебе, дружочек родный, Слово я скажу какое:
(Да чтоб голос был свеж, Дай воды напьюсь допрежь!)
Коль опять себе накличешь Птицу, сходную со мною, Знай: лишь перья наши птичьи, Сердце знойное, земное...
(Площадной образец, Каких много сердец.)
И еще, дружок, запомни: Мы народ вдвойне пропащий! Так, коли поем красно мы, — Так еще целуем слаще...
(Запиши себе в грудь. Говорившую — забудь.)
Няньки спят, мамки спят,
Пуховик не смят.
Лишь лампадочки в углах дымят.
Ах, так вот каков — покой ее — покой седьмой! Ах, так вот каков — покой ночной!
Где ж она? — Нету. Где ж она? — С ветром. Не спится — так плачется, Так к милому скачется — От мамок, от мужа, От риз от жемчужных, От рож скоморошьих, — От дел наших тошных!
Из спаленки выкралась, На лесенку выбралась, Ступень за ступенечкой — Лишь выйти трудненечко!
А там уж — вольней, вольней, Ногам уж верней, верней, Как будто из гробика Восстав, мчишь по воздуху: Не к птицам на кровельку, — На вышнюю звездочку!
(Ветер, ветер, вор-роскошник, Всем красавицам — помощник, Ревности — служитель, Верности — губитель, Даровой рабочий — Ветерочек мой!)
Стоит полоняночка На башенной вышечке. Связалась, беляночка, С тем самым с мальчишечкой, Кто цепь нашу грубую Раньше всех расклепал, Кто прежде супруга нам Шейный плат растрепал.
И мастер он ластиться! Потягается с кошками! Сорвал ей запястьице, Играет сережками. Своею жемчужинкой Зовет — дорогой...
Да нужен-то, нужен-то Ей мальчонок другой!
— Шаги! —
Матерь Божья, помоги!
Оттого что эти чудные — шаги!
Я свечу тебе в три пуда засвечу,
Оттого что эти знаю — сапоги!
То не стон — Струнный звон. То не сон — Он.
— Ты здесь зачем?
«А ты зачем?»
— Небось, уйду.
«Сама уйду».
Стоит смиренник юный, Пощипывает струны.
Нет слов у мачехи-красы, Покусывает хвост косы.
А ветер между ними — Как вьюн — между двоими.
Гусляр по стрункам: щелк да щелк, А сердце в грудь ей: толк да толк, —
Вот в щепья расколотит! Вот спиночку воротит.
Вот-вот уйдет! — Святой Исус! И, косу выхлестнув из уст,
Как зверь нечеловечий — Хвать — сына за заплечье!
«Стой, погоди, так не уйдешь!» — Брось, баба, что за речь ведешь?
Ты мне сукна не комкай! Ай девка с моряком ты? —
И хочет плечиком повесть, — Не может ручек ей развесть:
За шейкой, за любезной Свились — как круг железный,
— Я сын тебе, а ты мне — мать. Взошел я ветром подышать.
Морскую речь послушать... А ты — веревкой душишь! —
«Ты баб до времени не старь. Царица я, а ты мне — Царь!»
А месяц между ними — Как меч — между двоими.
«Три года завтрашней зарей, Как я на персик восковой,
Как нищий на базаре,— На нежный лик твой зарюсь!
Три года эту ночь ждала!» Легонечко — как два крыла —
Ослабшие от муки Он ей разводит — руки.
Вдоль стана бережно кладет, Сам прямо к лесенке идет,
И на гортанный окрик Вдруг голову воротит.
Стоит на башенном зубце, Как ведьма в месячном венце,
Над бездной окиянской Стоит, качает стан свой.
Покачивает, раскачивает, Как будто дитя укачивает, Большие глаза незрячие К мучителю оборачивает. А ветер — шелка горячие Как парусом разворачивает.
«Введешь в беду! Уйдешь — уйду: Ты — с лесенки, Я — с башенки!»
Качается, качается, Шелк вкруг колен курчавится. Как есть — дитя проказница Страх нагоняет, дразнится.
«Что пошатнулся? Ай — струхнул?» Царевич к ней на шаг ступнул.
«Теперь ко мне — ни шагу!» Царевич к ней — два шага.
Качается: — помру за грош! Качается: — и ты помрешь! Качается: — ан нет, не трожь! Не след! — Негоже! — И как горсть
Горошин тут жемчужинных — Из горлышка — смех судорожный!
«Прощай, мой праведник-монах!» Всё яростней разлет-размах, «Мой персик-абрикосик!» Как змеи, свищут косы.
Так разошлась — в глазах рябит! Так разошлась — луну дробит!
Тут страшным криком нутряным — Как вскрикнет! тот кольцом стальным На всем лету — как сдавит! Как на' ноги поставит!
Аж потом высыпал испуг. —
Она смирней ребенка. —
Стоит, не разжимая рук,
Стоит и дышит громко.
Тут речи нежные лились:
«Теперь не страшно с башни вниз...»
И — дрожью соловьиной —
Смех легкий, шаловливый.
«Моя исполнилась — вся сласть! Моя исполнилась — вся страсть!» Из бахромы курчавой Глазок глядит лукаво.
«Ты на руках меня держал, К своей груди меня прижал... Добилась, — вновь смеется, — Как твое сердце бьется!
Железом ты в меня впился, Как огневая полоса Под красными щипцами — След твоих рук — на память!
Хотенье женское мое — Вот все именьице мое. Иди! — Теперь уж, друг мой, Вниз головой не рухну!»
Ух! — Кто ж это так ухнул вдруг?
Чья кошачья меж зубцов — голова?
То пророчица великих разлук!
Сова-плакальщица, филин-сова.
Охорашивается, чистит клюв. Глава желтые — янтарь шаровой! Красе на ухо шепочет, прильнув: «За булавочкой к тебе я второй!»
Сотворила тут краса крестный знак, Сваво гостя дорогого узнав. «Весь-то слышал я ваш спор боевой, Все-то филином-летал я-совой!
Дважды в грудь свою — булавку отправь! Дважды филину — уста предоставь!»
Крылами руку ей с рукой, А клювом, губку ей с губой Разводит пакостник рябой: — Ты не противься, рот тугой!
Покорность с бабой родилась! Льни, тонкоствольная лоза! Чтоб не увидеть желтых глаз — Закройтесь, черные глаза!
Закроешь — и легче!
Пол-зла, пол-обиды...
Обидчика чуешь хотя —
А не видишь!
И легче уж губы Свой жар отдают. Не ветер, а певчие Ровно поют.
Уж разное шепчешь, Рот жадный ощеря. Уж грудь — без приказу Вгребается в перья.
Всё легче — всё крепче — И вот уж с тобой — Не филин твой старый, А лебедь младой!
Видят сквозь кисейку-дымку
Месяц с ветром-невидимкой:
Ведьма с филином в прижимку! Ведьма с филином в обнимку!
Месяц — слезку смахнул, Тот — березкой тряхнул...
А от губ — двойной канавой — Что за след такой за ржавый?
— Бог спаси нашу державу! — Клюв у филина кровавый!
Ветер рябь зарябил, Месяц лик загородил...
ВСТРЕЧА ВТОРАЯ
Солнце в терем грянуло — Что полк золотой. Встал Царевич правильный: Веселый такой!
Хоть не спал, а выспался! Хоть враз под венец! Смородина — кислая, А я — молодец!
Трех быков на вертеле Сгублю, не щадя! Поглядим-ка в зеркале, Каков из себя!
Белый стан с шнуровочкой, Да красный кушак. — Что за круг меж бровочек, Кумашный пятак?
Словно снег пуховочкой Прошелся вдоль щек. — Что за круг меж бровочек, Почетный значок?
Аль пастух полуночный Здесь жег костер? Али думу думамши — Да лоб натер?
Смелыми руками —
Вдоль перил витых,
Резвыми шажками
С лестничек крутых.
Позабыл иконам Класть поклон земной, Ни идет с поклоном К батюшке с женой.
Невдомек, что стража Ему на' кра — ул, Белизной лебяжьей Всех ворон спугнул.
Вся краса платочком Ему вслед с крылец, А старухи — дочкам: «Молодец — малец!»
Чья в окошке темном Ночь темней зрачка? Кто к глазам недремным Жмет два кулачка?
«Хочешь цельным уйти Да из женских тенёт — По счетам не плати, Своди с совестью счет.
Скажет: в море плыви! Пусть красотка клянет! Бабы — дрянный народ, Рыбы — славный народ.
Хочешь цельным уйти Да из женских тенёт — Держи сердце в горсти, Дай челну полный ход...
Погляди, как в волнах Наш Царевич плывет, Вровень с морем плывет, В голос с ветром поет.
Хочешь цельным уйти Да из женских тенёт — Надо быстро грести, Молодой мореход!
Ведь все то ж тебя ждет И у жен и у вод: Грудь — волною встает, Волна — грудью встает,
Песнопевец, в плену! Наша летопись: льну... Не Царевич к челну — Лебедь к лебедю льнет.
И опять ни к чему Тебе вольный полет! Никому не уйти Да из женских тенёт!»
Слушал, слушал гуслярок голоса,
Просветлел, на локоток оперся.
Словно струнки под его пятерней — В теле жилочки пошли болтовней.
С раззолоченных подушек встает, Лоб откинувши, а грудку вперед.
Да как вскинет синий взор — вот-те раз! — Видит: филин-сыч сидит, пучеглаз.
Подошел, да и накрыл с головой: «Доброй ночи, господин рулевой!
И без ваших ясных глаз обойдусь!» А рябой из-под полы: — Вот так гусь!
Гусь ты, гусь ты мой, заморский индюк! — Да как вымахнется — разом — из рук!
Не очнулся гуслярок, как промеж Двух сапог его — да дядькина плешь! «Что за притча? Ошалел, старый гриб!» — Ручки-ножки, ребра-кости зашиб!
«Без приказу моего — как дерзнул?» — Чтобы лебедь мой — да в даль не махнул!
Мало ль на море приманок-прилук? Кто в ответе — есаул твой, гайдук —
Расходился тут Царевич, — нет сил! Ожерельице в зубах закусил.
«Как завидел тебя — нож ровно в бок! Словно черный кот мне путь перебёг!
Чтоб весь век не пил-не-ел, чтоб зачах!» Да как вдарит тут по гуслям в сердцах!
Говорит тут Царь-Девица
Двум юнцам-своим-щеночкам,
Морячочкам-морякам:
«Ох вы, чудо-морячочки, Два весла моих проворных, Две младых моих руки!
Цельну ночь всё в карты дулись, Картой дрему вышибали — Моего дружка стеречь.
Бросьте карты-вы-колоду, Вы ныряйте в глубь-пучину, Поспрошайте тварей-рыб:
На слыхать ли рыбам звону, Не слыхать ли тварям гласу, Не плывет ли млад-гусляр?»
Разом молодцы вставали, Расправляли стан плечистый, Сотворяли знак честной, —
Лишь жемчужное круженье По воде, — да грудь у Девы Вся алмазами пошла.
«Мать рожала — не тужила:
Не дитя, — дымочек-дым!
Словно кто мне налил жилы
Светом месячным сквозным.
Лень и семечки лущить-то! Не до плотского греха! Вы невесту мне сыщите Для такого жениха!
Не жених, а стебель шаткий! Кто пройдет — дрожу росой. Коли дождь, иду без шапки, Коли снег, иду босой.
Старой бабы беззащитней, Зеленее стерженька... Вы подружку, мне сыщите Для такого муженька!
По морским румяным рощам, Лыжи легкие востря, Сжалилась над братом тощим Мощная моя сестра.
Красный круг заря прожгла мне, Круг, пылающий вверху. Есть моим палатам — камни, Есть невеста — жениху!»
Ту песенку прослушала — Как яблочка откушала. Звон струнный вобрала — Как брагой запила.
А тут — бореньем водяным — Пловцы на свет столбом двойным:
Гривастые, как львы, Две красных головы.
«Шептались с тварью-с-рыбами», Враз на корабель прыгают, «Для горя твоего — Не слышно ничего.
Нет твоего Царевича!» — «Знать, тонок слух мой девичий», — Она с усмешкой им, Двум морячкам своим.
«Такой уж слух мой воровской, Что даже шум травы морской О рыбий хвост чешуйный, Не то что друга — чую!
Ввысь, паруса! Пучина, в пляс! Не Царь я вам, коль в тот же час Челнами не сшибиться! Не Царь и не Девица!»
Ох ты воля! — дорогая! — корабельная!
Окиянская дорога колыбельная!
Плывет Царь-мой-Лебедь
В перстнях, в ожерельях.
Кафтан — нет белее,
Кушак — нет алее...
Сережка — подковой Висит из ушка... (Живого такого Напеть бы дружка!)
Ох, взор его синий! Роток его алый! «Глянь, чтой-то пучина Пошаливать стала!»
— В сочельник крещенский, Что ль, парень, рожден? У баб деревенских, Что ль, врать обучен?
«Да нет, старина! Ровно мо'рок какой-то. Гляди, — не волна уж: Гривастая тройка!»
— Ври, дурь-ты-деревня, Лещу да ершу! Дай, лучше-ка гребнем Копну расчешу!
«Врешь, совья ты старость, Подземная шахта! Что там за Царь-Парус Встает на водах-то?»
— Не видишь глазами, — Гадай на бобах! Я, что ли, хозяин На грозных водах? —
Глаза-то всё шире,
А змейка-то колет...
— Спи, свет, спи, соколик! — Уж руки как гири,
Уж ноги как гири, Лоб налит свинцом... Не пить ей в трактире Чайку с молодцом!
Но спорит, но всю свою мощь собирает, Но пальцами веки себе разрывает... Качнется — очнется: «Ой сплю, невтерпеж!» Какой уж, какой тут любовный крутёж!
Красный загар, Меченый лоб. «Дядька, пожар!» Закрылся глазок.
Ручку разжал, Звякнул серьгой. — Дядька, пожар! — Закрылся другой.
Так и спит с последним криком, С ротиком полуоткрытым.
Весь кафтан-ему-шнуровку,
Расстегнула на груди.
Держит сонную головку
На полвздоха от груди.
Дышит? — Нет? Дышит? — Да?
Наклонила лик сусальный Над своей грудною сталью: Есть ли, нет ли след вздыхальный?
Да, надышан круг! Да!
Радость — молнией В глазах, — золотом! Радость — молнией! Горе — молотом!
«А если уж жив он, — Чего ж он лежит-то? А если уж дышит, — Чего ж он не слышит?»
Бог по морю ветром пишет!
Брови сильные стянув, Взор свой — как орлица клюв — В спящего вонзает,
Весь из памяти — букварь! Растерялась Дева-Царь, Что сказать — не знает.
В грудь, прямую как доска, Втиснула два кулачка: Усмиряет смуту.
— Ох, лентяй ты наш, лентяй! И от пушечного, чай, Не вздрогнет — салюту! —
Как бы листвой Затрёсся дуб.
Как пес цепной Смех — с дерзких губ.
«Агу, агу, младенец!» Хохочет, подбоченясь.
Все — как метлою замела! Все — как водою залила!
Гляди: сейчас — грудь лопнет! Все корабли потопнут!
— и —
Молча, молча, Как сквозь толщу Каменной коры древесной,
Из очей ее разверстых — Слезы крупные, янтарные, Непарные.
Не бывало, чтоб смолою Плакал дуб! Так, слезища за слезою, Золотые три дороги От истока глаз широких К устью губ.
Не дрожат ресницы длинные, Личико недвижное. Словно кто на лоб ей выжал Персик апельсинный.
Апельсинный, абрикосный, Лейся, сок души роскошный, Лейся вдоль щек —
Сок преценный, янтарёвый, Дар души ее суровой, Лейся в песок!
На кафтан его причастный, Лик безгласный — кровью красной Капай, смола!
Кровью на немую льдину... — Растопись слезой, гордыня, Камень-скала!
А уж под сталью-латами
Спор беспардонный начат:
— Что': над конем не плакала,
А над мальчишкой— плачешь?
Вихрь-жар-град-гром была, — За всё наказана! Войска в полон брала, — Былинкой связана!
Войска в полон брала, Суда вверх дном клала, А сама в топь брела — Да невылазную!
Кулаком славным, смуглым Лик утирает круглый — Наводит красоту.
Лик опрокинула вверх дном, Чтоб солнце ей своим огнем Всю выжгло — срамоту.
«Его Высочеству приказ: Что в третий и в последний раз Зарей в морскую гладь
На гусельный прибудем зов. Прощай, Гусляр! До трех разов У нас закон — прощать».
Всей крепостью неженских уст Уста прижгла. (От шейных бус На латах — след двойной.)
От сласти отвалилась в срок, И — сапожок через борток — В дом свой морской — домой.
Еще сталь-змея вороток дерёт,
А целованный уже вздрогнул рот:
Не то вздох, не то так, зево'та,
А всё, может, зовет кого-то...
Допрежь синих глаз приоткрыл уста: — Эх, и чтоб тебе подождать, краса! И не слышал бы ветер жалоб: Целовала б и целовала б!
Оттого что бабам в любовный час Рот горячий-алый — дороже глаз, Все' мы к райским плодам ревнивы, А гордячки-то — особливо!
Потягивается, подрагивает,
Перстами уста потрагивает...
Напрасно! И не оглянется!
Твое за сто верст — свиданьице!
А дядька-то шепчет, козлом пляша: «Должно быть, на всех парусах пошла! Не всё целовать в роточек... Давай-ка свой вороточек!»
Синей василёчков,
Синей конопли
На заспанных щечках
Глаза расцвели.
«Эй, старый, послушь-ка: Вот сон-то приспел! Как будто кукушку Я взял на прицел!
Пусть зря не тоскует! Зажмурил глазок... И слышу — кукует! До трех до разов».
— То не пташечка-кукушка Куковала, То твоя подружка Тосковала.
Как под бурею ночной стонут снасти... Да уж спать-то ты у нас больно мастер! —
«И вижу еще я, — Речет сам не свой, — Что плачет смолою Дубок молодой.
Ветвями облапит Как грудку-мне-стан, И капит, и капит Слезой на кафтан».
— Нет, Царь Лебединый, Не дуб, не смола: То спесь-ее-льдина Слезой изошла. —
«И снится мне, — молвит (Сам губочки трет), — Что красное солнце Мне — яблочком в рот.
Да так вот, с поклоном: Испробуй, лентяй!» — Царя Соломона На сон почитай. —
Тот вздохом туманным: «Дай сон доскажу! За перст безымянный Прикован — лежу.
Ай к смерти? Ай к свадьбе? Скажи, не мытарь!» — Эх, спать бы и спать бы Тебе, государь!
От бабы Иосиф-то Нагишом, — берегись! На женском волосике Не один уж повис! —
Не внемлет Царевич дурной ворожбе, Сам нежную руку целует себе.
«Гадай хошь на картах, А хошь — на бобах! Хошь вороном каркай, — Все сласть на губах!»
Ты бренчи, Гусляр, задай нам пиру-звону! Синь-то водная — что синькой подсинена! Исполать тебе, Царь-Буря, будь здорова! Рот у мальчика — что розан пурпуровый!
НОЧЬ ТРЕТЬЯ
— Веселитесь, наши верные народы! Белогривый я ваш Царь, белобородый. Круговой поднос, кумачовый нос, Мне сам черт сегодня чарочку поднес!
Веселитесь, наши руки даровые! Все' хлеба ваши я про'пил яровые! Коли хлеба нет, будем есть овес; Напитаемся — и личиком в навоз!
Выпивайте, брови черные, до донышка! Всех-то телок ваших про'пил я, буренушек! А коль тошно вам от ребячьих слез, — Помолитесь, чтоб их черт скорей унес!
Задирайте, попы-дьяконы, подрясники! Не то в пляске-то носами об' пол хрястнетесь! Чем крысиный хвост, да великий пост — Лучше с чарочкой-сударочкой взасос!
Подымайтесь, воры-коршуны-мятежники! Для костра сваво я сам припас валежнику. Двери — настежь — все'! В клети заперт — пес! Частоколы сам по колышку разнес!
Рухай-рухай, наше царство развалённое! Красный грянь, петух, над щами несолеными! Красный грянь, петух: «Царь-кумашный нос Всё, как есть, свое именьице растрёс!»
— Эй, холопы, гусляра за бока! Чтоб Камаринскую мне, трепака!
То не дым-туман, турецкое куреньице —
То Царевича перед Царем виденьице.
То не птицы две за сеткою тюремною — То ресницы его низкие, смиренные.
Ох, ресницы, две в снегу полуподковочки! Розан-рот твой, куполок-льняной-мако'вочка!
В кулачок свой кашляну'вши для приличества: «Какой песней услужу тваму Величеству?»
— Птица в небе — выше нас родилась! Над тобою наш не властен приказ!
«Часто я слыхал сквозь дрему
Бабий шепот-шепотеж:
— Плохой сын Царю земному, —
Знать, Небесному хорош!
Черным словом, буйным скоком Не грешил я на пиру. На крыльце своем высоком Дай ступеньку гусляру!
Никогда, сойдясь межою, Навзничь девки не бросал, Да не то что там с чужою — Вовсе с бабами не спал!
Не плясал в зазорном платье, Как ударят ввечеру, Широки твои полати, — Дай местечко гусляру!
Хошь плохой я был наследник — Гуслярок зато лихой! Паренек-то из последних — Может, ангел не плохой...
Хошь и неуч я в молебнах, Наверстаю — как помру! Между труб твоих хвалебных Дай местечко гусляру!»
Взял лучину Царь: «Нагнись-ка, дружок!»
(Чуть-что всей ему копны не поджег!)
«Видно, воду пьешь да постное ешь?
Что тебя-то не видал я допрежь?»
Сын ли с батюшкой, аль с львом красным — лань, Вся-то глотка-пересохла-гортань!
Вспыхнул пуще корольков-своих-бус: «Я вам, батюшка, сынком довожусь!»
Как толкнет его тут Царь сгоряча: «Врешь, молочная лапша! каланча!
Прынц заморский либо беглый монах, — Ни в каких я не повинен сынах!»
Подивился тут Царевич бровьми: «Хоть убей меня, а зря не страми!
Не монах и не заморский мужик, — Я в супружестве законном прижит!»
Помянул тут Царь с десяток шутов: «Знать, косушку перелил, полуштоф!
Да иная нам тут малость важна: Коли сын, так твоя мать мне— жена?!»
И как взвоет — инда стекла дрожат: «Ох, пропал-пропал, пропал-пропал, — женат!
Коль жена, так значит — дочь, значит — зять? Где ж убивица моя, — твоя мать?!»
В вемлю пальчиком гусляр: «Вечный дом! — Ты в супружестве живешь во втором!..»
Разом хмель пропал от этого сказу, Растаращился, что сом пучеглазый,
Вздоху нету, — гляди лопнет шаро'м, «Так в супружестве живем во втором!..»
Дрожит сын, шепочет, Вином виски мочит, Хлопочет вокруг той горы кумачовой: Лик — шар сургучовый, краснее клопа. «Ох, батюшки, — так и ушел без попа!»
Льет в рот вино, назад — вино, К груди припал, — бревном-бревно. «Одно бы знать: что дышишь. Да сердца не прослышишь!»
«Коли вино не хочет в рот, — Сам в руки гусельки берет, — Быть может, Царь-отец мой, Мое — поможет средство!»
Пробежался по струна'м ветерком, Слышит: кто-то ровно — щелк! — языком.
Разжужжался, что шмелиха-пчела, Смотрит: холм-гора-то кверху пошла!
А как пальчики пустил во всю прыть, Видит: Царь сидит, да ручкою: пить!
Отцу сынок налил,
Пьет Царь, подставляет,
За кажною чаркой
Сынка похваляет:
«И кудри-то — шапкой! Стан — рюмки стройней! Вот что бы без баб-то — Рожать сыновей!
Зачем — жена? На-кой — жена? Ты не жена, Скажи, — война!
Чуть что не так — И свет ей мрак, И друг ей враг, И царь — дурак... Ох ты, Царь-дурак, женатый холостяк!
Приведи-ка мне сыночек, жену: Бить не стану, а разок — толкану!»,
То не сон-туман, ночное наважденьице —
То Царицыно перед Царем виденьице.
То не черный чад над жаркою жаровнею — То из уст ее — дыханьице неровное.
То не черных две косы, служанки кроткие: Две расхлестанных змеи — да с косоплетками!
До ковровой до земли склонилась истово, Об царевы сапоги звенит монистами.
«Виноградинка в соку, Здравствуй, зернышко! Не видал я на веку Стройней горлышка!
Вся от пяточек до бус — Во' как — нравишься! Да коль я не подавлюсь, Ты — подавишься!
Оттого что вкус мой гнусный, мокрый ус!»
Вырывала тут из кос косоплетки,
Отползала змея к самой середке,
Духом винным-тут-бочоночным румянилась, Царю — в землю, гуслярочку — в пояс кланялась.
Ножки смирные, рот алый поджат. Во всем теле — одни ноздри дрожат.
Заиграл сперва гусляр так-от' легонечко,
Ровно капельки шумят по подоконничку.
Та — рябь рябит, Плечьми дрожит.
Заработали тут струночки-прислужницы, Ровно зернышки-посыпались-жемчужинки.
Та — пруд-река, Колеблет бока.
Заходили тут и руки в странном плясе: Коготочками гребет, что кот в атласе.
Сожмет, разожмет, Вновь в горсть соберет.
Отпустил гусляр своих коней стреноженных — Прокатилась дрожь волной до быстрых ноженек.
Как тигр-лежебок Готовит прыжок.
Ой, рябь! Ой, зыбь! Ой, жар! Ой, хлад!
Ой, в пляс пошла, помилуй Бог вас, стар и млад!
Бочком, бочком, Шмыжком, шмыжком, Играючи да крадучись — Что кот с мышом!
(Ох, не пляшут так, жена, пред муженьком!)
— Скидавай босовики'! Босая пляши! —
Эй, топ, босовичок! Эй, скок, босовичок! Наших бо'сых ног — Не белей снежок!
(Что ж ты вспыхнул, ай мороз тебя ожег?)
— Пусть душу не спасу, — Распущай косу! —
Как тряханёт! Как маханёт! Мраком-то-как- Жаром — дохнет!
Белый плат-то свой нагрудный распахнет!..
Плоть ли бабья — ай Просто яблонь-май? Бабья пазуха — Али божий рай?
То дыханьице ли, жаркий воздушок, Аль инбирь-шафран-корица-корешок?
Веселится Царь, — инда пот утер! Белей снегу — сын, глаза в землю впер.
— Что ж вы, струночки, не стали вперебор?
Не змеиный шип — шелков рваных скрип, То не плетка-хлыст — шелков рваных свист, То на всем плясу — шелка' ручьями вниз!
— Эй, жару поддавай! Рубаху скидавай!
Отцу с сыном пир великий задавай!
Заленилась — не слыхать монист. С плеча левого наплечник вниз.
Рукой заспанной ресницы трет, Теперь правому плечу — черед.
Осовела, что кулек с мукой, Ткань у бедер собрала рукой.
Да не во'время зевнула, дрянь! Пошла рот крестить, — пустила ткань.
И — взыграв как целый град Содом — Закрутилась дымовым столбом!
Ночь — ежели черная,
Кровь ежели красная,
Бабенка невздорная,
Да на всё согласная —
Можно одной улочкой Вдвоем ходить, Можно одной булочкой Двоих накормить.
Друг ли ты с товарищем, Ай сын с отцом, Поделитесь чарочкой — И всё с концом!
Грех из-за убожества Входить в изъян! Поделись по-божески — И каждый пьян.
На миру монашество — Что землю грызть! Ну, а бабья наша тут Молчать — корысть.
Столбам с перекладкою Никто не плох! Хватай мертвой хваткою, А там — как Бог!
Луна с луговины
Ушла за копну.
Глядит Царь на сына,
Глядит на жену,
Верней самострела Глаз пьяных — прицел. «Ты ног не жалела, Ты рук не жалел,
И так что за кружкой Я верно сужу, Решил, что друг дружкой Я вас награжу.
Люби'тесь — доколе Ус есть у китов, Да чтоб мне к Николе Внучок был готов!
Да чтоб тот внучонок С меня был снятой!» Берет Царь бочонок: «Налой вам святой!
В ковры-вам-подстилки Вину велю течь!» В персты по бутылке Сует вместо свеч.
«Чтоб в играх-затействах Плодились птенцы, Вот вам венецейсккх Две чарки — в венцы!»
Вверх дном, ошалелый! Двойной аж фонтан: Ей прямо на тело, Ему на кафтан.
Сидят, приосанясь, Меж струн и меж струй, Да вдруг как затянет: «Исайя, ликуй!»
Эй, Исайя ты, Исайя,
С небес свесь-ка голову!
На невесту взглянь: босая,
Того хуже — голая!
Словно дельным станови'щем Вражьим — в рот целована. Всего тела вдоль — винищем В кровь исполосована.
Ишь, сокрыла черноглазье! Хороша, смиренница! На полунощных-то разве На летуньях — женятся?
Как войдет чудить в кровати Булавками-иглами! — Нет, Исайя-ликователь, Твое дело гиблое!
Гляди: Царь их лбами чокнул Для дельца веселого! «Да в уста чтобы — не в щеку Целоваться, голуби!
Не рябая, не косая, Глаже шелку — платьице!» — Ох, пророк ты наш Исайя, Паренек-то пятится!
«Коли сам жену не чмокнешь, Скручу с ней веревкою!» (Ох, поддастся паренек наш! Пенька — баба ловкая!)
Быть ему, пророк Исайя, За дверьми чугунными! От нее себя заставил Изгородью струнною!
Царь из рук как схватит гусли! — Держись, гуси-лебеди! — «Чмокай в паточное устье, — Не то — гусли вдребезги!»
То не де'вица в когтях у черной немочи — То Царевича у женских уст застеночек.
Потягивается, подрагивает, Устами уста потрагивает, Как жалом в него вонзается, Как в яблок в него вгрызается, Из сердца весь сок вытягивает, В глубинную глубь затягивает.
«Учись, учись, любовничек, Как без меня чаевничать!
Учись, учись, болезный мой, Как нашей лаской брезговать!
Учись, учись, монашек мой, Как в споре жить — да с мачехой!»
Обхватывает, обматывает, В грудь скудную — когти вкапывает, Вокруг обвилась, как жимолость, Как радуга — запрокинулась! Белки-то уже — под дёснами! Аж пол подметает— космами!
Стар и млад — не суди!
Этот жар — из груди
Должен в грудь перебечь,
Аль всю суть нашу сжечь.
У цыгана — луна, У буяна — война, У дворянчиков — честь, У нас — кровь одна есть.
Кровь, что воет волко'м, Кровь — свирепый дракон, Кровь, что кровь с молоком В кровь целует — силком!
ВСТРЕЧА ТРЕТЬЯ И ПОСЛЕДНЯЯ
Солнце в терем врезалось — Что меч золотой! Лежит цвет-наш-трезвенник, Как пьяный какой.
Вот уж вечер-зарево — Он взор межит. Уж к вечерне вдарили — Он всё лежит.
Ухо клонит-слушает! Уж с коих пор — Ровно шум-шушуканье, Девичий спор,
Словно ручеечка два Шумят сквозь снег... Только шепоточка два, — А толку — нет.
Ему шепоточка два Без всяких слов, А нам волосочка два Да с двух голов.
(Враги неразрывные — В одном котле!) Сошлись на груди одной, Одном сукне.
Один — глаз хоть выколи, Тот — взор завесь. Один — аж по щиколку, Тот — с пальчик весь.
По кафтану шитому Шумят войной Тот — змеиным шипом-то, А тот — струной.
От их шуму-шороху Аж лоб болит! «Твое дело коротко!» — Да толк велик!
«Стрижка-брижка-выскочка!» — С грозой дружу! «Из хвоста-знать-кисточки!» — Да верх держу!
«С головы я чёсаной!» — А я с честно'й! «Моя баба — с косами!» — Моя — с красой!
Был тут спор порядошный: Свились в комок! Только слышит: рядышком — Другой шумок.
Не морской, не гусельный: Пчелиный — гуд. Близко-близко, чуть ли не У самых губ.
Нет, не пчелки розанам Ведут дозор. То с печатью грозною У слюнки — спор 1.
«Чей ты, мед несмешанный?» — Забыл ожог? «Подари усмешечкой!» — Вздохни разок!
«Вспомни час полуночный!» — Полдневный жар! «Теку в каждой слюночке!» — Что вздох — то дар!
«Раскрой половиночки!» — Шепни во сне! «Все мои — кровиночки!» — Все песни — мне!
Разорвут на части две, (Аж жар во рту!) Разных уст — печати две На том же рту.
«Мой он, мед несмешанный!» — Шалишь, дружок! Свистит слюнка грешная, Кипит ожог.
«Что это с губами-то?» (Гусляр в тупик.) «Пить хочу без памяти, — Аж грудь кипит!»
Язычком оближется! От губ — дымок, Только что поблизости — Опять шумок:
Как от свечки воск дает В церкви' ночной. — Речь великопостная, Шумок свечной.
Ему — капли воску две Из Божьих сот, А нам, значит, слезки две — Из разных вод.
Та из моря Че'рмного, Акульих мест, Та из моря верного — Жемчужный всплеск.
Двух печалей первенцы: — Вернись! — Вернись! — Две слезы-соперницы В одну слились.
Жаркими руками
Вдоль перил витых,
Шалыми скачками
С лестничек крутых.
Какой тут заморыш! Богатырь, ей-ей! Одним махом — сорок Спрыгнул ступеней.
Бугор ему — кочка, Страшо'н ему — кто? Море бы в примочки Взял, каб не мелко'!
Ох, ожог, знать, лютый! Не простой, знать, мед! Гляди, вихрь полу'-то Сейчас оторвет!
По камням-колючкам Шпарит-жарит — и-их! А ведьмухи внучкам: «Ошалел жених!»
Только — Царь Небесный! — Из тьмы теремной Что за знак за кре'стный Вслед ему — чудно'й?
«На измор-отраву, На позор-на-вред, Слева — да направо, Снизу — да наверх...»
Не глаза под бровью: Черные дела! Не наестся кровью Ревности игла!
Ох ты воля! — дорогая! — корабельная!
Окиянская дорога — колыбельная!
«Не спи, крепись!
Взгляни на птиц:
Заснем — так вниз,
Заснешь — так вниз...
Не та уж синь Промеж ресниц Пойдет, — Морская синь пойдет! Морская синь, Морская соль, Всё море в грудь твою взойдет, — И будешь ты Не Царский сын: Морской король. Аминь.
Не спи — встряхнись! Учись у птиц! Смекай наш писк, Смекай наш свист! Не звон монист — Змеиный шип! Держись! С змеищей вперегиб Не стой в ночи'! Шелками шит, змеей зашит Твой вороток! Не спи, крепись! Встряхнись! Смекай наш свист!»
И ветер этой песне вторил
Широким свистом кучерским.
Тогда заговорило море
Роскошным голосом морским:
— Доверься морю! — Не обманет! Плыви, кора'бель-корабе'ль! Я нянюшка — всех лучше — нянек, Всем колыбелям колыбель.
Уж скоро ты в кулак — канаты Сам разорвешь, своей рукой. Припав к груди моей богатой, Крепчай, мой выкормыш морской!
Клади себе взамен подушки Мою широкую зарю! Тебе в игрушки-погремушки Я само солнце подарю!
Не будет вольным володеньям Твоим ни краю, ни конца... Испей, сыночек двухнедельный, Испей морского питьеца.
Испей, испей его, испробуй! Утробу тощую согрей. Иди, иди ко мне в учебу — К пенящейся груди моей!
Волна челн колышет,
Жар утробу сушит.
Одно дело — слушать,
А другое — слышать.
Кому жить охота — К мощам не паломник, Кому пить охота — Лишь стакан и помнит.
Ох, стакан твой полный, Голубые волны! Ох, медок в нем ценный, Чересчур уж пенный!
Выпьешь, — ничего не Скажешь, — мед хвалёный! Ох, твой ужин ноне Весь пересолёный!
Кровь ли это в жилах,
Аль волна об челн,
Как та песнь сложилась —
Нам-то знать почем?
Не своей охотой — Дуло у виска! Не своей работы — Смертная тоска!
Как ременным кушаком сжата грудь.
Ручку поднял — вороток отстегнуть,
Да от темени до пят — как вздрогнёт! Да как ручку-то назад дерганёт!
А всего-то на тебе, дурачок, Пустяковина сидит: паучок.
Шейкой крутит, аж в лице покраснел! А паук-то уж на грудку приспел.
«Не дави меня, Господь не велит. Не простой я паучок, — крестовик!»
И тоне'нько так, комарьей струной: «Не простой я паучок, — теремной!» Ну и страху-тут-смятенья было'! Ровно судорогой парня свело.
Тут бы дрянь ему да в воду щелчком! Ан уж кончено и так с паучком:
Солнце светит, ветерок, значит, свеж... Только нового — что дядькина плешь!
— Чтоб ты лопнул с той мушиной крови! — А старик ему: «Бог в помощь, плыви!»
— Чтоб огнем тебя — мушиная кровь! — А старик ему: «Совет да любовь!»
— Чтоб на гроб тебе не стало досок! — А старик на то ни слова, — молчок.
То не Свет-Егорий
Спор ведет с Советом,
То посередь моря —
Царь-Девица с Ветром.
Говорит, как с ровней, (Мудр, хоть непоседа!) Спор-то полюбовный, Дружная беседа.
«Ветер-ветер, перебежчик, Переносчик, пересказчик, Наших женских дел доносчик, Слов разносчик, дум доказчик...
Да чтоб слов не тратить, — Разом чтоб! Спроста! — Есть ли где, касатик, Меж царей мне братец, Меж девиц — сестра?»
Говорит — как шутит. Тот кудрями крутит:
— Нет во всей вселенной Такой здоровенной! Ты — наш цвет военный! Я — твой неизменный! —
Вздох тут поборовши, Отпила от чаши. «Так-то так — здоровше! Ну, а всех ли краше?»
Говорит — как рубит. Тот как дьякон тру'бит:
— Нет во всей вселенной Такой откровенной! Ты — наш цвет военный! Я — твой неизменный! —
«Эх, болтун досужий, Скажи, не жалея: Ну, а может — хуже Знаешь — да милее?» Говорит — как просит. Тот гонцом доносит:
— Нет во всей вселенной Такой несравненной! Ты — наш цвет военный! Я — твой неизменный!
«Чего ж он, мой лебедь... (Говорит — как бредит) Синий взор свой прячет?» Говорит — как плачет...
— Будет тебе руки Марать бабьим делом! Коли будут внуки, Будешь ты им — дедом! —
На руку ей тихо Шум-кладет-крыло: — Мой совет, чтоб их и Вовсе не было'!
Варишь — не наваришь! От лоханки — к курам! Предоставь, товарищ, Это дело — дурам.
Куры на нашесте, — Ребят не унять! Давай лучше вместе Корабли гонять! —
Разошелся дурень: Аж грозится Деве! — А родства-то: шурин, Тесть, да зять, да деверь...
Степняки, невежды, Ватошный кафтан! — Крылышек промежду Грудку-взял-ей-стан.
— Нет на всем на рынке Ценней — жениха-то! От моей перинки Не пойдешь брюхатой!
Крыл у меня двое: Одно подстелю, А другим накрою И благословлю. —
Да над самой, эдак, Шепчет над душой: «Не хочу я девок, Ты мне брат старшой!»
— Нет во всей вселенной Такой дерзновенной! Ты — наш цвет военный! Я — твой неизменный!
По рукам, что ль? — Слышит: Слеза — стук — об сталь. «Об одном лишь, — дышит, — Грусть-схватила-жаль.
Лучше б... (тот к ней ближе) Вовсе б свет погас! Так и не увижу Его синих глаз!»
Зарычал с досады! Разом крылья отнял! — Да в любом посаде Таких глаз — по сотням!
Бабью страсть дрянную Знаю — к кулаку! Чай, не приревную, — Сам приволоку!
Не мужик, не зверь я, Не законный лапоть! Ну, а чем на перья Мне слезою капать —
Хватай-ка за гриву — Брать Стамбул-Царьград! Девичий-свой-львиный Покажи захват!
Завзятой бобыль я, Проживем без скуки! — Тот навстречу — крылья, Та навстречу — руки...
— Всех законов крепче Ветровой закон! — «Свет-Архандел! — шепчет. — Никак, его звон?»
«Сорную траву дурную
Не коси, косарь, с плеча!
Не паша, не боронуя,
Молодость моя прошла:
Всё печаль свою покоил, Даже печки не сложил. Кто избы себе не строил — Тот земли не заслужил.
Для гробочка-домовины, Из досочек из шести Из сосновых — ни единой Я не выстрогал доски.
Только знал, что на перине Струнным звоном ворожил. Кто страды земной не принял — Тот земли не заслужил.
На перине, на соломе, Середь моря без весла, — Ничего не чтил, окроме Струнного рукомесла.
Ну, а этим уж именьем Пуще хлеба дорожил... Кто к земным плодам надменен — Тот земли не заслужил!»
Ломовым ей дышлом
В грудь — напев чуть слышный.
Она Ветру: «Слышишь?»
— Ничего не слышу!
Тот без зла ответил, Ее зло взяло. «Отстранись-ка, Ветер, Рваное крыло!
Из твоей свободы Не слатать заплаты! Тебе путь — к Восходу, Ну, а мне — к Закату!»
Не орел с орлицей В спор-вступили-схват: Крылья рвет — Девицын Нареченный брат.
Солнце — долу,
Месяц — в гору,
Челнок с горы на́ гору.
Оставался б, мальчик, дома,
Обирал бы ягоды...
В сапожке казанском ногу На борток поставил он. Окиянскую дорогу Мерит взором сабельным.
То не меч с мечом, Не клинок с клинком — То пресветлый взор С заревым лучом —
Взор державный с лучом державным В поединке схватились славном.
Под ногою хлябь-трясина Дурь ведет опасную. Мерься, мерься, взор пресиний, С тою саблей красною!
Докажи: не трус ты скверный, Не сопля в халатике! С самим воинством вечерним, Мол, играл в солдатики.
То не ладан-пар От воды встает, То войскам — гусляр Производит смотр.
Не крестьянским полкам голодным — Золотым облакам Господним.
— Выходи сам хан татарский — Поравняюсь силою! Возводи меня на царство, Рать ширококрылая!
Надоело промеж нянек Брать цветник атакою! Никакой я вам не пряник, Не миндаль, не патока! —
То не два крыла — В золотой костер, То Царевич наш Две руки простер,
Две руки свои разом поднял В золотую зарю Господню!
(Не кичись своим обхватом, Грудь Первопрестольная! Семихолмие — Москва-то, Хлябь — тысячехолмие!
Величай нас, люд сермяжный. По имени-отчеству! На морском холму на кажном— Вот' наше Высочество!)
То не просто — конь В боевой огонь, Без стремян-подков Острогрудый конь —
По морским заповедным чащам, С белым всадником, ввысь глядящим.
А навстречу — из чертога — Кто — в броню закованный? Не ему ли дать дорогу Войска — на две стороны?
К гусляру простерты длани, За плечьми-просторами Разошлась двумя крылами Рать золотоперая...
То не меч честной Мечу держит речь, То булавка-сон Промеж хилых плеч,
То острожник двух рук ревнивых Женской местью сражен в загривок.
Над орленком своим — орлица,
Над Царевичем — Царь-Девица.
— Бог на небе — и тот в аду, Ворон в поле, мертвец в гробу. Шептуны, летуны, ветрогоны, Вихрь осенний и ветр полудённый, Все' разбойнички по кустам, Хан татарский, турецкий султан, Силы — власти — престолы — славы — Стан пернатый и стан шершавый, Ветер — во'ды — огонь — земля, Эта спящая кровь — моя!
Царю не дам, Огню не дам, Воде не дам, Земле не дам.
Ребенок, здесь спящий, Мой — в море и в чаще, В шелках — под рогожей — Мой — стоя и лежа, И в волчьей берлоге, И в поздней дороге, Мой — пеший и конный, Мой — певчий и сонный.
Ребенок, здесь спящий, Мой — в горе и в счастье, Мой — в мощи и в хвори, Мой — в пляске и в ссоре, И в царском чертоге, И в царском остроге, В шелках — на соломе — Мой — в гробе и в громе!
В огне и в заразе, В чуме и в проказе, Мой — в сглазе и в порче, Мой — в пене и в корчах, В грехе и в погоне, Мой — в ханском полоне, Мой — есть он дотоле И будет — доколе:
Есть страж — в раю, Не-наш — в аду, Земля — внизу, Судьба — вверху.
Что' это вдруг стальным лучом
Рассекло луч вечерний?
То Дева-Царь своем мечом
Клянется, саблей верной.
Припав к головочке льняной, Ресницы-нежит-стрелы: «Сама виной, сама виной, — Гордыня одолела!
Видали вы такую стать, Чтоб вдруг ребеночку не спать? Да мне твой взор и спящий, Всех царств небесных — слаще!
Кто спит — тот пьян, кто спит — тот сыт, Да, цветик благовонный! Есть Толстый Царь, есть Тонкий Царь, Ты Царь мой будешь — Сонный!
Чуть что не так — и двор сквозной, И дом дружку заказан... Хоть и хорош, как заказной, — У Бога не заказан!»
С великой нежностью ему Разглаживает шнур-тесьму, Лик-наклоняет-солнце На белое суконце.
И вдруг — будь счастлив, паренек. Что сон твой непритворный! — Белого поля поперек — Пропала! — волос черный!
Через всё небо — вкось
Красные письмена.
Первый глухой удар
Грома далекого.
Дева не крестит лба. Лат отломила бок. Сабельной сталью в сталь Знаки-врезает-весть.
Кончив, на острый край Весть-насадила-гнев. Через коленку — враз — Саблю-ломает-сталь,
В правой — чем грудь разить, В той — где рукой хватать. Стан преклонив, к ногам Оба конца кладет.
Не разогнув колен, Русским честны'м крестом Лоб-ему-грудь-плеча Крестит на сон ночной.
Гонит пророк коней. Гривами хлябь пошла. Пуще взметнулся бич В длани пророковой.
Молнией поднялась, Грудь-разломила-сталь. Правой рукой под грудь, Левою — сердце вон!
Взмах — и ответный всплеск. Красен рубахи холст, Как кровяная — хлябь... Ветер замел круги.
Ох, уж не ветр, не вихрь! В небо полезла хлябь! Не оплошай бичом, — Вожжи уж вырваны!
Не приступ протрубил горнист —
Кулашный свист!
Не бурю полоснувший хлыст —
Ответный свист!
— Здоро'во, нареченный брат! — Здоро'во, брат! — В дорогу, нареченный брат! — В дорогу, брат!
Довольно, знать, по гусляру Рвать волоса! В грудь — сквозь сердечную дыру Ветр ворвался!
Сталь из во'рота —
Память в лоб.
«Где же Воинство?
Что за сноп
Из воды, за лучи-за-стрелы?
Середь моря, что ль, солнце село?
Что за кровь на моей груди?»
А колдун: — В облаке гляди!
И видит гусляр: в облаках тех румяных,
В морях тех не наши
манных — обманных —
Челнок лебединый с младым гусляром...
И дивного мужа под красным шатром
Он видит — как золотом-писанный-краской!
И светлые латы под огненной каской,
И красную каску на красных кудрях,
И властную руку, в небесных морях
Простертую — через простор пурпуро'вый —
Чрез версты и версты к челну гуслярову.
И вот уж — прыжками морская слюда, Вот-вот уж носами сшибутся суда... Сошлись — и как древнего времени чудо — Тот муж светоносный в челнок белогрудый Нисходит — склоняется — сдернул покров... Да как подивится на вид гусляров! Да как рассмеется так вот откровенно, — Как новое солнце взошло во вселенной! Как лев златогривый стоит над щенком...
Так, ласка за лаской, смешок за смешком, В морях тех небесных! — далече-далече! — Вся их повторяется первая встреча.
И снова туман-всколыхнулся-фата, И сызнова в небе всё та же мечта: Корабь тот — и челн тот, и вновь пурпуро'вый Вскипающий вал промеж ними — и снова По грозному небу — как кистью златой — Над Ангелом — Воин из стали литой.
И грозную смуту на личике круглом, Жемчужную россыпь на золоте смуглом Он видит. — Как дождичком-бьет-серебром! Да что ж это? Аль обернулся бабьём? Да как ж это можно, чтоб в каске хвостатой Над дрянь-гусляришкой реветь в три ручья-то! Аль черная ночь-тобой крутит-дурман? И длится, и длится зеркальный обман... И вот уж, мечом-поиграв-рукоятью, Уста гусляру припечатал печатью. — Смеется! — И это, мол, нам нипочем!
Так, слезка за слезкою, луч за лучом, В том зеркале чудном — с закатного краю — Вся их повторяется встреча вторая.
И видит гусляр, как в волшебном стекле, Эбеновый волос на белом сукне, И светлую саблю с письмом рукописным, И крест тот широкий — любви бескорыстной, Которым нас матери крестят: — Живи! Ох, латы ломает! Рубаха в крови! Кровавое сердце взметнулось над хлябью! — Спаси мою душеньку! — Грудка-то — бабья!
Кровавою дланью громам поклялась!..
Так, перед морями двух плачущих глаз, В морях тех небесных — далече-далече! — Вся их разыгралась последняя встреча.
И снова: гладь — гладью,
Синь — синью...
Где сердце упало — красно'!
Оставьте вы Царского сына,
Он память-читает-письмо.
Науки — не царское дело, Мозги не пристали гербам. Знать, лютая страсть одолела, Коль сразу прочел — по складам:
— Нигде меня нету. В никуда я пропала. Никто не догонит. Ничто не вернет.
Как цветочек!
Смотреть-то жалость!
Эх вы, сабельных
Два куска!
«Что ж, — шепочет, —
Теперь осталось?»
— Ей войска, а тебе — тоска! —
Размахнулся всею силой рук: Ан уж нету старика — паук!
Как притопнет, поглядев востро': Ан уж нету паука — мокро'!
Сам же в воду — добывать свое добро.
НОЧЬ ПОСЛЕДНЯЯ
«Ой, ветлы, ой, ветлы — Полночные метлы! Ой, ветлы!
Ой, рот ты мой блёклый, Глаза мои стёклы — Ой, ветлы!
Пришел к побережью Без парня — челнок-то! Ой, ветлы!
Не жить мне на свете! Ой, ветлы, ой, ветер, Ой, ветер!
Бери меня, ветер, На крылышки, ветер, Ой, ветер!
Берите, туманы! Не быть мне румяной — Туманы!
Отравой-обманом — Объелась-дурманом, Ой, ветер!
Не жить мне на свете! Он, ветлы, ой, ветер, Ой, ветер!»
А Ветер в ответ ей: «Я милого встретил, Шлет вести.
Жяв-белый твой цветик, Да только не весел, Не светел.
В кумашной палатке Плывет без оглядки — С солдаткой.
У страшной солдатки Под огненной пяткой — Твой сладкий!
А хочешь — за бабой Разбойной — в погоню? Обгоним!
А хочешь — волну За волной поторопим? Затопим.
Затопим, закружим, Закружим, отслужим? Отслужим!
А дружка— назад, К груди пламенной!» А она, в слезах: «Ветер, на меня!
Ветер, на меня! Туман, на меня! Отпусти меня, Гроб мой каменный!»
Мчится, мчится вместе с Ветром — молодая!
Заметает след — ветла седая.
Не пушись, ветла!
Не трудись, метла!
Кому дело, что я с ветром утекла?
«Ох ты, ветер, не было бы нам подвоху!»
— А ты, мать моя, сиди себе, не oxaй!
Крепче всяких уз —
Ветровой союз!
Чай, не первой в своей верности клянусь! —
«Что ж то, ветер, не слыхать морского шуму?» — А ты, мать моя, сиди себе, не думай! Встречных птиц считай, Звезды в лоб щелка́й,— Не очнёшься — и уж Царство-нам-Китай!
«Что толкаешься, мужик ты сиволапый?» — А ты, мать, меня за крылышки не цапай! Не слетишь — не трусь! Не таков я гусь,— Не таких еще носил через всю Русь!
«Прямо в небо норовит, лесной шишига!» — А ты, мать моя, сиди себе, не прыгай! Для двух ног твоих Тот пролет велик — Не с любовничком упасть на пуховик!
«Ой, родимый, погоди, никак не сяду!» — Сиди, мать моя, сиди, сиди, не падай! До низов-равнин — Не вершок-аршин! Уж не ссорься лучше с Ветром ты старшим!
«Говорят тебе, дурак, сидеть неловко!» — Нет, уж некогда — годить! Верста — делов-то! Не одна краса, Что твоя коса! Не одной тебе, чай, в верности клялся!
«Что ж ты, подлый, обернулся кверху брюхом?!» — Не сумела усидеть, змея, — так рухай! Знай, змея из змей; Сахарок-твой-клей Так и тает промеж двух ее грудей!
Ух! —
— Кто ж это так ухнул вдруг?
Просто вылетел из тела— дух!
Да не плачь ты, полунощный сыч!
Просто тело о кремень-кирпич.
И пополз меж камней — Змей...
КОНЕЦ
Над подвалами — полы, Над полами — потолки, Купола — над потолками, Облака — над куполами. Там — про наши дела Пальцем пишет — Судьба.
Пишет — ровно плугом пашет: Не до грамоты ей нашей! Берегись, народ крещеный: Пишет прописью саженной! В облаках — промеж звезд — Чуть зажглось — уж сбылось.
Под престолами — подвалы, Над престолами — обломы Облаков багровых, грозных С красной молнией и с громом, Сверху — страсть, снизу — смрад... А еще царей винят!
Веселись, пока веселый! Над подвалами — престолы. Как нашлет Бог грозу, Был вверху, стал внизу.
Над' подвалами — престолы, Под' подвалами — погосты, С черной костью нашей рабской, С мертвой плотью вашей скотской. Сверху — страсть, снизу — смрад... А еще рабов винят!
Веселись, лик бледный, впалый! Под престолами — подвалы!
Не пропеть петуху — Был внизу, стал вверху.
— Кто ж всё царствьице мое разнес в труху? — А ты кто? — Царь. — Какой ты Царь? Нет, — ты не Царь, скажи: Комарь.
Кровосос ты, ишь, раздулся с нашей кровушки! Где крестьянские все наши телочки-коровушки?
Царь, залечивай Раны-немощи! Есть нам нечего, Пить нам не на што! Свиньям месиво — Вот обед наш весь! Гниль да с плесенью — Вот и век наш весь!
Гниль да плесень да горящая солома! — Кто пустил вас, черти-дьяволы, в хоромы?
— А мы сами пришли! Одолели вши. Всё нутро-кишки Проскребли жмыхи.
Чтоб спознался Царь крестьянский с нашим горем — Мы царю-то Комару-то — брюхо вспорем!
— Что вы, дурни, Царю брюхо пороть? У Царя-то, чай, священная плоть! Али к Божьему закону тупы? — Все' по рощицам твои, Царь, попы!
— Ошалели, сволочь, черная кость! — Кость-то белую твою с мясом врозь Разведем — тогда смекнешь, старина: Кость-то разная, а кровь-то — одна!
— Эй, дворянчики мои, грибы-груздочки! Столбы верные, примерные столбочки! Что ж вы нынче на помин не легки? — Все' без шапочки твои, Царь, грибки! За престол за твой по красным по стогнам Место лобное свели — с местом лобным. «Не трудись, — кричат, — собачьи кишки! Только выше мы еще — без башки!»
— Миткаль-бисер-леденцы-пух гусиный; Выручай меня хоть ты, Двор Гостиный! Аль в груди, как на лотке, — одна гниль? — От купцов твоих, Кумач, — одна быль!
Там, где розаны цветут и на святки В том краю теперь разбили палатки! Пропадать с тобой небось — не глупцы! Все' водой твои махнули купцы!
— Эй, навозенные мухи, Псы-антихристы! Вызволяй, свиное ухо, Царя — хитростью!
— Все макать пошли — да в нашу солонку! Все на нашу перешли на сторонку!
— Ой, Боже, да кто ж вы? — А мы — бездорожье, Дубленая кожа, Дрянцо, бессапожье, Ощебья, отребья, Бессолье, бесхлебье, Рвань, ягоды волчьи, — Да так себе — сволочь!
— Как не пропиты мои, значит, дрожки, — Всем сафьянцу привезу на сапожки!
— Сафьян нам негоже: Твоя нужна кожа.
— Пощадите мою спинку, голубчики! Всем овчинки привезу на тулупчики! — Нет, Царь, не до шуб! Тебя под тулуп.
Чай, веками нас валили под рогожу-то! — Ой, да что ж это, да что ж это, да что ж это?!
— Смеялся — плачь! — Грозился — трусь! Да, Царь-Кумач, Мы — Красная Русь!
Твоя мамка мы, кормилка никудашная, Русь кулашная — калашная — кумашная!
Ша — баш!
Москва, 14 июля — 17 сентября 1920 г.
1. Печать (ожог) — поцелуй Царь-Девицы, слюнка — поцелуй мачехи. Первой говорит слюнка (примеч. М. Цветаевой)