Текст:Павел Святенков:«Частная собственность» как фасад
«Частная собственность» как фасад
- Автор:
- Павел Святенков
- Павел Святенков «„Частная собственность“ как фасад» // Русский журнал. — 29 июля 2003.
- Предмет:
- Вопрос о собственности, Дело Юкоса
Арест генерального директора группы «Менатеп» Платона Лебедева неожиданно вскрыл не только политические интриги в верхах российской власти, но болевые точки в самой российской политической и экономической системе, сложившейся после ельцинской демократической революции 90-х годов.
Главная болевая точка — это кризис частной собственности в Российской Федерации.
У нас столь часто твердили о священности частной собственности, что мы привыкли думать, что она у нас есть. Мы привыкли полагать, что в период демократических реформ в руках группы частных владельцев сосредоточились гигантские финансовые и промышленные активы. Но так ли это? Так, да не так. Сама структура олигархической собственности такова, что назвать её частной собственностью можно только с очень большим трудом. Арест Лебедева надлежащим образом прояснил проблему.
Что такое частная собственность? В Большой Советской Энциклопедии (которая ставит знак равенства между «собственностью» и «частной собственностью») сказано: «Собственность… Совокупность вещей, принадлежащих данному субъекту (собственнику), составляет объект С., или имущество соответствующего лица, поэтому отношения С. называются также имущественными отношениями. Будучи законодательно урегулированы государством, они приобретают форму права собственности, которое включает полномочия собственника владеть, пользоваться и распоряжаться имуществом».
Однако российская олигархическая собственность устроена таким образом, что реализация многих из вышепоименованных прав собственника крайне затруднена. На официальном сайте группы «Менатеп», владеющей контрольным пакетом акций ЮКОСа, находится любопытный документ. В нем расшифровывается структура собственности нефтяного концерна.
В частности, 50 % акций группы «Менатеп» принадлежат некой структуре, «имитирующей трастовый фонд». Единственным бенефициаром траста является Михаил Ходорковский. Сам Ходорковский в свое время следующим образом прокомментировал ситуацию для газеты «Ведомости»: «… Существенная часть этих акций группы МЕНАТЕП принадлежит мне не напрямую, а через бенефициарное владение. Я распоряжаюсь этой долей, получаю от неё доход, но, если со мной что-то случается, она отходит следующему человеку из группы. Но если группа продает, например, часть акций „ЮКОСа“, то половина вырученных денег поступает в этот специальный фонд, который держится в моих интересах. То есть я могу эти деньги использовать. Но это все — пока я жив и дееспособен. После меня бенефициаром траста станет поименованный мною член группы. Этот находящийся в трасте 50 % -ный пакет акций группы не может быть уменьшен — он нужен, чтобы обеспечить преемственность власти в группе. Члены группы на время работы в „ЮКОСе“ передают право голоса по вопросам распоряжения и управления акциями „ЮКОСА“ Платону Лебедеву. Я, например, по вопросу продажи акций „ЮКОСа“ не голосую».
То есть Ходорковский — олигарх. Он получает доходы от 50 % группы «Менатеп», но не имеет права ими распоряжаться. Занимается этим совсем другой человек — Платон Лебедев, которому принадлежит право голосовать 50%-ным пакетом акций «Менатепа» по вопросам, связанным с акциями «Юкоса». В том числе, Лебедев может даже продать акции «Юкоса».
Таким образом, как говорил Маугли, «след потерялся». Если Ходорковский — могущественный олигарх и собственник «Юкоса», то для чего использовать столь странную схему? Согласно ей, он не может распоряжаться акциями «Юкоса», но зато получает доходы от них.
Система наследования в «Юкосе» ещё более странная. В случае смерти или недееспособности Ходорковского контроль над 50 % акций «Менатепа» переходит вовсе не детям или родственникам олигарха, как можно было бы ожидать, но назначенному им акционеру группы. По данным газеты «Коммерсант», первым в списке «наследников» стоит Платон Лебедев, за ним идет один из руководителей компании Юрий Голубев, а замыкает цепочку лорд Джейкоб Ротшильд.
После того как «Юкос» открыл имена своих владельцев и структуру собственности, вопросов стало больше, чем ответов. В самом деле, если речь идет о частной собственности на акции «Юкоса» со стороны Ходорковского, то и схема управления акциями, и схема их наследования устроены чрезвычайно странно. Встает вопрос, а существует ли вообще частная собственность на акции нефтяного концерна, либо перед нами искусная имитация, которая, считаясь частной собственностью юридически, не является таковой на практике?
Читатель может заметить, что частный собственник вправе поступить со своим имуществом так, как ему захочется. В том числе поместить свою собственность в трастовый фонд и отдать любые указания относительно специфики управления ею. «Владельцу так удобно, — скажет читатель, — а если Вам, уважаемый автор, это не нравится, то кому какое дело?»
Однако если уж мы говорим о частной собственности и о рынке, то мы должны признать, что на свободном рынке субъекты должны принимать рациональные решения. Они должны стремиться к умножению своей собственности и получению максимально возможной свободы в распоряжении своим имуществом.
Но в случае с «Юкосом» процесс идет в противоположно направлении. Михаил Ходорковский получает доходы от траста, но им не распоряжается. Платон Лебедев обладает правом распоряжаться подконтрольными трасту акциями, но не получает от этого дохода. Плюс к тому, неизвестно, находятся ли в трасте только акции Ходорковского или же — и других владельцев компании. Если это так, то последние не получают от своих акций, находящихся в трасте, никакой прибыли. Схема очень красива, но выглядит крайне запутанной и в высшей степени нерыночной.
Это, конечно, ставит вопрос о том, а «был ли мальчик»? А была ли в России 90-х частная собственность? Либо все это морок и обман. Ведь если структура собственности в крупнейшей частной нефтяной компании, на протяжении нескольких лет старательно проводившей политику открытости, устроена столь странно, то что говорить о других российских коммерческих организациях?
Мы столь много говорили о священности частной собственности в России, что как-то позабыли проверить, а имеется ли таковая в наличии. Между тем, как видно на примере «Юкоса», — это большой вопрос.
На деле, как видим, существует нечто вроде коллективной собственности группы лиц на активы крупной нефтяной компании. Эти люди представлены в личном качестве, ни один из них не может передать имущество своим детям. И пример «Юкоса» — не исключение. Вспомним публикации прессы в связи с похищением вице-президента «Лукойла» Сергея Кукуры. Тогда писали, что одним из мотивов похищения могла стать месть со стороны «окружения» одного из вице-президентов компании, доля которого была размыта и сведена к нулю после его смерти. «Родным и близким» ничего не досталось.
Размытость структуры крупной собственности — вовсе не теоретическая проблема. Мы часто слышим призывы к социальной ответственности крупного бизнеса. Понятно, что западные бизнесмены, владеющие крупными состояниями, заинтересованы в их передаче в целости и сохранности своим детям и внукам. Поэтому они, конечно, заинтересованы и в стабильности своих стран, в снижении социальных конфликтов в обществе. У нас — не так. Структура большинства крупных промышленно-финансовых групп такова, что смерть или уход от дел главного акционера ведет вовсе не к передаче его капиталов и акций наследникам, а к переделу собственности внутри группы. Из-за этого крупные владельцы не связывают себя с Россией. У них нет мотива для работы в интересах страны и государства, зато есть заинтересованность в переводе своих активов за рубеж. Туда, где частная собственность существует и соблюдается. Всевозможные швейцарские виллы — да, они достанутся детям и наследникам. Но собственность, которая находится в России, не наследуется почти никогда. В России есть масса примеров, когда сын губернатора или президента республики становится крупным бизнесменом и опорой отца. Однако у нас нет подобных примеров в среде олигархов. Отчасти этому причиной относительная молодость большинства российских крупных владельцев. Но только отчасти. А главная причина нами уже названа — нет частной собственности. Российские концерны либо разоряются, либо захватываются конкурентами. Но по наследству не переходят никогда.
Но если нет частной собственности — то есть ли капитализм? Бессмысленно рассуждать о приходе иностранных инвестиций в страну, перегороженную феодальными владениями, всевозможными герцогствами и графствами. Если крупнейшая нефтяная компания, пользующаяся к тому же репутацией самой открытой корпорации страны, предпочитает схему, напоминающую «лестничную» систему наследования, то что говорить о других. Переход власти в компании слишком напоминает схему передачи правления от брата к брату в Древней Руси. Так там хоть речь шла о родственниках (пусть часто враждовавших меж собой). Переход же частной собственности в порядке наследования от акционера к акционеру есть вообще нечто запредельное.
Отсюда вытекает нетривиальная задача для российской власти. А именно — добиться, чтобы крупная частная собственность существовала в стране не только на бумаге, но и в реальности. Чтобы главы крупных корпораций могли открыто владеть своим имуществом. Возможно, им следует предоставить право выкупить свои корпорации и загладить вину перед российским обществом. Ибо приватизационная «распродажа империи» начала 90-х создала подобных псевдособственников и полностью делегитимизировала крупных владельцев в глазах народа. И только после того, как частной собственностью в России можно будет владеть на юридически законных основаниях, после того, как будут устранены всякие «интересные схемы», можно будет говорить об эффективных собственниках и иностранных инвестициях. В противном случае иностранные инвесторы снова предпочтут вкладывать деньги в «тоталитарный» Китай.