Генри Филдинг
Генри Филдинг (англ. Henry Fielding, 1707—1754) — английский писатель, виднейший представитель английского реализма XVIII века, один из основоположников европейского реалистического романа.
Биография[править | править код]
Отец Филдинга — офицер, дослужившийся под конец жизни до чина генерал-лейтенанта, принадлежал к обедневшей младшей ветви графского рода Дерби. Филдинг получил среднее образование в Итоне, одной из наиболее аристократических школ Англии. Но, повидимому, отсутствие достаточных материальных средств заставило его отказаться от окончания Лейденского университета, где он учился около двух лет.
Вернувшись в Лондон, в поисках средств к существованию, молодой Филдинг обратился к драматургической деятельности. В 1737 Филдинг поступил студентом в Темпль и в 1740 получил звание адвоката. К этому же периоду относится и начало его занятий журналистикой. В 1739—1741 он издавал журнал «Боец» („The Champion“) — подражание «Зрителю» Эддисона, в 1745 издавал антиторийский журнал «Истинный патриот» („The True Patriot“). В последние годы выходили его «Журнал якобита» („The Jacobite’s Journal“, 1747—1748) и «Ковент-гардинский журнал» („The Covent-Garden Journal“, 1752).
В конце 1748 Филдинг получил назначение на пост мирового судьи в Вестминстере, который он сохранил за собою до конца жизни. Работа, связанная с этой должностью, поглощала все силы Филдинга и окончательно подорвала его здоровье. В 1754 по совету врачей он предпринял морское путешествие в Лиссабон, где и умер вскоре после приезда (эти последние месяцы жизни Филдинга описаны им в «Дневнике путешествия в Лиссабон» — „Journal of a Voyage to Lisbon“, 1755, посмертно).
Пьесы[править | править код]
В 1728 появляется его первая комедия «Любовь в различных масках» („Love in Several Masques“), за которой последовал ряд других пьес (всего за промежуток между 1728 и 1743 Филдингом единолично или в сотрудничестве с другими авторами написано 26 произведений для сцены, не считая посмертной пьесы «The Fathers, or a Good-natured Man», найденной Джонсом в 1776 и изданной с прологом и эпилогом Гаррика в 1798).
Пьесы Филдинга, представлявшие собою большею частью подражания Конгриву и Уичерли, иногда — Мольеру („The Mock Doctor“, 1732, „The Miser“, 1733), впоследствии утратили своё художественное значение. Однако социально-обличительные мотивы и просветительские тенденции, проступающие уже в этих ранних произведениях Филдинга, позволяют предвидеть в их авторе будущего Филдинга-романиста.
Посвящая Честерфильду своего «Дон-Кихота в Англии» („Don Qvixote in England“, 1734), Филдинг заявлял, что его задачей было изображение «бедствий, навлекаемых на страну всеобщей коррупцией». Во вполне просветительском духе выдержана «Жизнь и смерть Здравого Смысла», рассказывающая о борьбе королевы Здравый Смысл с Попами и Законом, добивающимися ее смерти, — входит в состав комедии «Пасквин, драматическая сатира на современность» („Pasquin, a Dramatick Satire on the Times“, 1736).
Романы[править | править код]
Широкая писательская известность Филдинга основывается не на его драматургии и публицистике, а исключительно на трёх больших его романах: «История приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса» („The History of the Adventures of Joseph Andrews and of his Friend Mr. Abraham Adams“, 1742), «История Тома Джонса, найденыша» („The History of Tom Jones, a Foundling“, 1749) и «Эмилия» („Amelia“, 1751), к которым следует присоединить также его сатирическую повесть «Жизнь Джонатана Уайльда Великого» („The life of Mr. Jonathan Wild the Great“, вошедшую в состав сборника «Miscellanies», выпущенного Филдингом в 1743.
Толчком к созданию «Джозефа Эндрьюса» послужила «Памела» Ричардсона. Делая героем своего романа воображаемого брата Памелы, находящегося, как и она, в услужении и подвергающегося таким же посягательствам на его добродетель, Филдинг ядовито пародирует сентиментально-дидактический стиль Ричардсона. Однако литературно-историческое значение «Джозефа Эндрьюса» выходит далеко за пределы простой пародии. Уже в этом романе, написанном почти экспромтом, Филдинг осознает и провозглашает себя творцом нового литературного жанра — «комического эпоса в прозе, отличающегося от комедии так же, как серьёзный эпос отличается от трагедии тем, что его действие более широко и развернуто, что он охватывает гораздо более многочисленные и разнообразные характеры». Этот новый жанр — настоящая реалистическая эпопея буржуазного общества, — противопоставляется им в равной мере барочному пасторально-историческому роману XVII века и сентиментально-семейному роману ричардсоновской школы.
Новаторские принципы, намеченные уже в «Джозефе Эндрьюсе», получили развернутое выражение в шедевре Филдинга «Томе Джонсе». Вводные теоретико-эстетические главы «Тома Джонса» представляют собою настоящий манифест просветительской эстетики. Задача художника — черпать свой материал из «великой книги Природы»; правдивое подражание природе — единственный источник эстетического наслаждения. Воображение писателя должно быть строго замкнуто в границах возможного; «за крайне редкими исключениями, высочайшим предметом для пера... историков и поэтов является человек» («Том Джонс», книга VIII, 1). Воспитательно-публицистическое значение литературы — с точки зрения Филдинга — огромно; борьба с социальными злоупотреблениями, с человеческими пороками и лицемерием — задача, которую сам Филдинг ставил себе в каждом своем романе. Смех, с его точки зрения, одно из наиболее могучих средств художника в этой борьбе.
Проблема человеческой природы — основная проблема для всего просветительства XVIII века — занимает центральное место и в творчестве Филдинга, в особенности в «Томе Джонсе», наполняя его романы новым морально-философским содержанием. «Природа человека сама по себе далеко не плоха, — говорит один из персонажей Филдинга. — Плохое воспитание, плохие привычки и обычаи развращают нашу природу и направляют ее к пороку. За порочность нашего мира ответственны его правители, в том числе, я боюсь, и духовенство» («Эмилия», кн. IX, 5). Таким же просветительским оптимизмом дышат и заключительные страницы беседы Тома Джонса с Горным отшельником («Том Джонс», кн. VIII, 15), где Том Джонс со всем пылом своей молодости противопоставляет человеконенавистничеству своего хозяина глубоко оптимистическую веру в человеческое достоинство.
Однако, согласно Филдингу, добродетель сама по себе так же недостаточна, как недостаточен разум, оторванный от добродетели. Победа Тома Джонса над Блайфилом раскрывается не только как победа абстрактной Добродетели над абстрактным Пороком, но и как победа обладателя доброго сердца (хотя бы он и нарушил все правила буржуазной нравственности) над односторонностью буржуазного благоразумия. Эта апелляция от разума к чувству, от благоразумия к доброму сердцу в творчестве Филдинга уже заставляет предчувствовать предстоящую критику буржуазного общества в произведениях сентименталистов.
«Том Джонс» отмечает собой вершину творчества Филдинга. Последовавший за ним последний период творчества Филдинга, в центре которого стоит «Эмилия», характеризуется ослаблением реалистического таланта писателя и его сатирической заостренности.
Если в «Томе Джонсе» была заключена лишь известная потенциальная возможность перехода к сентиментализму, то «Эмилия», последний роман Филдинга, показывает, что сдвиг в этом направлении уже успел реально осуществиться в его творчестве. Несмотря на наличие ряда ярких сатирических образов (судья Трашер, м-сс Эллисон, безымянный «благородный лорд» и другие), общий колорит книги резко отличается от предшествующих романов Филдинга. В посвящении «Эмилии» Аллену говорится об обличительных задачах книги:
Эта книга искренне предназначена к тому, чтобы способствовать защите добродетели и разоблачению некоторых из наиболее наглых злоупотреблений, оскверняющих в настоящее время как общественную, так и частную жизнь нашей страны.
Однако они достигаются, в отличие от «Джозефа Эндрьюса» или «Тома Джонса», уже не столько средствами реалистической сатиры, сколько средствами сентиментально-моралистической дидактики. Образ резонирующего пастора Гаррисона (в известной мере аналогичный Оллверти «Тома Джонса») выдвигается на первый план романа, соответственно понижая удельный вес образа капитана Бузса — слабого эпигона Тома Джонса. Типично для нового этапа в творчестве Филдинга заключительное «обращение» Бузса, позволившего себе сомневаться во всемогуществе провидения (после прочтения им в арестном доме проповедей Барроу). Самое построение романа существенно отличается от предшествующих книг Филдинга; в отличие от «Джозефа Эндрьюса» и «Тома Джонса», развернутая композиция которых давала художнику возможность широкого охвата действительности, действие «Эмилии» сконцентрировано вокруг узкого семейного мирка Эмилии. Начав свой творческой путь с пародии на Ричардсона («Джозеф Эндрьюс»), Филдинг в «Эмилии» заметно приближается к нему. Характерно, что в то время как «Джозеф Эндрьюс» и «Том Джонс» осуждались за «грубость» и «безнравственность», «Эмилию» Филдингу пришлось защищать от прямо противоположных обвинений в излишней сентиментальности и плоскости (см. „Covent-Garden Journal“, 1752).
Статья о «Чтении» („Covent-Carden Journal“, 4/II 1752), написанная вслед за появлением «Эмилии», подтверждает изменение в философско-эстетических принципах Ф.; в этой статье он отрекается от Аристофана и Рабле, которыми он еще недавно восхищался в «Томе Джонсе», и делает попытку примирения с Ричардсоном, положительно отзываясь о нем как об «остроумном авторе „Клариссы“».
Значение[править | править код]
«Комическая эпопея» Филдинга имела своих предшественников и в лице испанского плутовского романа XVI—XVII веков, и в лице французского «комического романа» XVII века. (Сорель, Скаррон, Фюретьер). Однако новая тематика, введенная ими в литературу, — жизнь плебейских «низов» общества, — используется ими почти неизменно в плане гротеска. В творчестве же Филдинга буржуа входит в литературу в прозаическом костюме мистера Оллверти и Тома Джонса, в обычном облике рядового гражданина буржуазной Англии XVIII века. Недаром в борьбе за достоинство новой буржуазной тематики и нового буржуазного «комическо-повествовательного» жанра Филдинг, давая определение своего «комического эпоса», так настойчиво отграничивает его от бурлеска и карикатуры, от всего «абсурдного и чудовищного».
Это стремление к максимальной бытовой достоверности было противоречиво по своим художественным результатам. Будучи, с одной стороны, шагом вперёд к более реалистическому изображению действительности, оно в то же время имело своим последствием неизбежное сужение реализма художников XVIII века. Достаточно сравнить творчество Филдинга с произведениями великих реалистов Возрождения — Шекспира, Рабле, — меньше всего заботившихся о бытовой достоверности своего творчества, смело обращавшихся к фантастике и бурлеску и создававших тем не менее широчайшие реалистические обобщения. Ко времени Филдинга эта эпоха «титанов», которые «были чем угодно, но только не буржуазно-ограниченными» (Энгельс), была целиком в прошлом. В Англии, успевшей уже пережить революционные битвы кромвелевского «великого мятежа» и бесславный компромисс «славной революции» 1688, буржуазная ограниченность вступала уже в свои права, — даже там, где речь шла о наиболее передовом и правдивом искусстве того времени.
Правда, в своей апелляции к опыту как единственному источнику истинного искусства Филдинг бесконечно далёк от крохоборческого эмпиризма эпигонов буржуазной литературы. В эстетико-теоретических главах «Тома Джонса» Филдинг не раз обращается к художнику с требованием отказаться от плоско фотографического изображения жизни, настаивая на том, что его роман, в отличие от всевозможных эмпирических «жизнеописаний» и «апологий», представляет собою «историю», т. е. художественное обобщение событий. Однако именно в этой максимальной обобщенности его наблюдений над «человеческой природой», являющейся гарантией широты его реалистического кругозора, ярче всего проявляется в то же время его ограниченность, суживающая социальную базу реализма Филдинга. Именно в этом противоречии — внутренняя трагедия творчества Филдинга. Срывая маски со лжи и лицемерия, в каких бы кругах общественной жизни они ему ни встречались (леди Белластон, лорд Фелламар в «Том Джонсе», «благородный лорд» в «Эмилии», леди Буби в «Джозефе Эндрьюсе», Джонатан Уайльд и т. д.), Филдинг противопоставляет им — как идеальный образец — человеческую природу вообще.
«Религиозное ханжество и тупость английского „респектабельного“ среднего класса» (Энгельс) способствовали созданию в английской критике и в представлении широких читательских масс «легенды» о Филдинге, отожествляющей его с его героями (в частности с Бузсом из «Эмилии»), превращающей Филдинга в мотыльковоподобного, бездумного, легкомысленного художника, а его романы — в чисто «развлекательные» произведения. Попытки восстановить подлинный облик Филдинга и его творчества предпринимались некоторыми литературоведами Запада.