Текст:Егор Холмогоров:А значит нам нужна одна победа
А значит нам нужна одна победа…
Россия уже не одно столетие является перворазрядной военной державой мирового масштаба и вряд ли сможет легко утратить эту роль — слишком опасной для всей мировой системы будет дыра, образовавшаяся на нашем месте. А значить речь должна сегодня идти не столько о том как «выжить» («не везет нам в смерти»), сколько о том, чтобы занять достойное место в военной структуре XXI века. Речь должна идти не только о «возрождении» российской армии, но и об её модернизации, превращении её, по возможности, в наиболее современную и боеспособную из существующих на планете армий, в армия будущего.
«Разгром» или «Победа»? Почему война за независимость США, в которой участвовали, помимо самих, американцев англичане, французы и многочисленные индейские племена свелась к вялым маневрам небольших армий и локальным стычкам и закончилась тогда, когда уставшие англичане признали поражение, в то время как Гражданская Война в США всего 80 лет спустя, состояла из активных стратегических операций, ознаменовалась чудовищными кровопролитиями, огромными разрушениями и закончилась полным разгромом одной из сторон? Почему, в войнах конца XVII века французские короли считали себя победителями взяв, после долгой осады, несколько приграничных крепостей, а «Император Французов» Наполеон Бонапарт, носился со своими большими батальонами по всей Европе, выигрывал десятки сражений, занимал вражеские столицы, и все-таки был сперва прихлопнут «дубиной народной войны» в Испании и России, а затем пережил вступление русских войск в Париж, позор Ватерлоо и ссылку на далекий остров в Атлантике?
Исследователи давно отмечали чередование в истории периодов, в течении которых преобладал определенный способ ведения войны, зависевший от уровня развития военной техники, наличных людских ресурсов и, тех боевых задач, которые ставились перед армиями, но только недавно разрозненные наблюдения были сведены в целостную систему российским ученым В. Л. Цымбурским. Он выделяет в военной истории Европы существование 150-летних циклов, в течении которых преобладает один из двух типов ведения войны.
В одном случае преобладает ставка на полное уничтожение противника, тотальная мобилизация и перенапряжение всех ресурсов страны для достижения военного превосходства, ставка на сражение, как на способ выяснения «кто-кого». Тогда-то на сцене и появляются «большие батальоны» и отмобилизованные народы (В ходе Второй Мировой Войны Германия отмобилизовала 25 % своего населения), а идеологическим основанием войны выступают высокие идеалы — религиозные, национальные и т. д. Идеология такой тотальной войны выражена, например, в памятной всем «Священной войне».
Эпохи высокого военного напряжения заканчиваются тогда, когда способность противников уничтожить военный потенциал друг друга доходит до черты, за которой возможно только взаимоуничтожение. Наступает период, когда победа понимается не как уничтожение противника, а как признание им своего поражения, согласие на политические, экономические и иные уступки. Противники стремятся оперировать сравнительно небольшими армиями, взаимно признавая относительный нейтралитет «мирного населения», зато уж эти армии не жалеют — за одно сражение полководец XVIII века мог лишиться половины своей армии. Над прямым столкновением преобладает манёвр — искусство продемонстрировать противнику свое превосходство, не вступая в чреватое случайностями и неприятностями сражение. Такой тип войны более всего напоминает партию в шахматы, когда при помощи передвижения по условным клеточкам условных фигур стороны приходят к взаимному согласию относительно того, кто сильнейший. В общем, согласно знаменитому выражению Клаузевица, война, в такие эпохи, это «продолжение политики другими средствами», «несколько усиленная дипломатия».
С достаточной четкостью эти циклы прослеживаются в истории Европы с 1350 года, эпохи Столетней Войны, когда после опустошительной Чёрной Смерти, унесшей в некоторых странах до трети населения, войны состояли в редких набегах и осадах (интенсивность Столетней Войны — 1 столкновение в 5 лет), перемежавшихся дипломатическими хитростями и переманиванием союзников. Около 1500 года тенденция меняется — по охваченной религиозными войнами и сражениями великих империй Европе разгуливают армии прекрасно вооруженных наемников, безжалостно вырезающих население и питающихся «подножным кормом». К 1648 Европа пришла чудовищно разоренной в ходе Тридцатилетней Войны между протестантами и католиками. Установленная тогда компромиссная «Вестфальская система» международных отношений сохраняла стабильность в течении следующих 150 лет, когда одним из самых известных военных авторитетов становится французский маршал Вобан, доведший до совершенства чистого искусства строительство крепостей. Об ограниченности военных задач тех лет говорит хотя бы то, что кровопролитная Северная Война велась Петром Великим свыше 20 лет за сравнительно небольшой участок суши в районе Финского Залива. Идея завоевать Швецию или, хотя бы, отнять у неё Финляндию, показалась бы царю странной и вредной фантазией. Новая фаза началась в самом конце XVIII века, когда революционная Франция противопоставила «Европе монархов» «вооруженный народ», а затем и Наполеона, а тот, в свою очередь, столкнулся с тем, что русские, вопреки ритуалу «цивилизованной войны» прошлого не признали поражения после взятия Москвы, сожгли город и подняли народную войну. Европейские армии начинают комплектоваться на основе всеобщей воинской повинности, так что потери быстро восполняются и превосходятся притоком новобранцев. Первая Мировая Война оказалась примером того, как ещё не доведенная до совершенства техника уничтожения разбилась о способность воюющих сторон приносить на алтарь Молоха войны сотни тысяч и миллионы людей — и обе воюющие стороны надолго засели в окопах, а точнее — отгородились друг от друга валами из трупов. Зато Вторая Мировая, оказавшаяся впечатляющим по своей кошмарной эстетике зрелищем, продемонстрировала высочайшие способности сторон как в мобилизации ресурсов, так и в их уничтожении. Это оказалась последняя война «большого стиля». Атомный гриб над Хиросимой возвестил наступление новой эпохи, когда любая мобилизация традиционной военной силы может быть сведена на нет одним нажатием кнопки, а победа одной стороны окажется её поражением.
Эпоха, наступившая после 1945 года, стала временем локальных войн и специальных операций. Мир, подобно Европе 1648‒1792, превратился в «великую шахматную доску». Советское военное руководство поняло это позже американского, довольно долго ещё делая ставку на «победу-уничтожение». В стратегических расчетах Третьей Мировой СССР одерживал победу, но такой ценой, которую не готов был заплатить никто. США же ещё в 60-х годах приняли концепцию «ограниченной войны» и основные усилия сосредоточили на «стратегии непрямых действий» — экономической, социальной и психологической дестабилизации противника, создании ощущения поражения даже тогда, когда его нет. В моду вошли военные операции похожие на телешоу, типа американских вторжений на Гренаду и в Панаму, Фолклендской войны, «Бури в Пустыне» или агрессии против Югославии. Другими словами, целью вновь стало не разгром и уничтожение противника, а склонение его к признанию поражения. Когда говорится о «поражении СССР в Холодной Войне» правы и те, кто говорит о реальности такого поражения и те, кто категорически протестует — они просто мыслят в логике разных эпох. Одни резонно отмечают, что никаких признаков решительного военного превосходства США к концу 80-х не имелось, другие, что СССР в лице Горбачева признал себя побежденным. В логике новой эпохи такого признания достаточно.
Новые цели — новая армия. Говорят, что «генералы готовятся к прошедшей войне». Если это и так, то либералы готовятся к позапрошлой. Российские «реформаторы», когда агитируют за создание «профессиональной» армии вместо мобилизационной верно чувствуют, что мобилизационная эра кончилась, но почему-то представляют себе армии будущего подобием тех, которыми командовали Фридрих II, Суворов и другие корифеи «малых войн» XVIII века. Однако циклически повторяется только общая логика типов войны, а не её конкретное воплощение. Дело не в способе комплектования армий, а в боевых задачах, которые перед ними ставятся, списке тех целей, которые намечаются в штабах как направление главного удара. И портрет новой армии России может быть нарисован исходя не из смены форм, а смены целей.
Приоритетом новой военной стратегии является преобладание непрямых действий над прямыми, «маневра» над сражением. Демонстрации силы будет отдаваться предпочтение перед угрозой силой, а угрозе перед применением. Для этого исключительно важно, чтобы страна выглядела способной к ведению войны, её руководство и народ — имеющими волю сражаться, а экономика — способной выдержать мобилизационное напряжение. Другими словами, чтобы на уровне предварительных стратегических расчетов Россия воспринималась в качестве противника, с которым рискованно связываться, а её армия выглядела способной к ведению войны любого уровня сложности. Российская военная машина должна быть способна продемонстрировать, что наши военные угрозы не являются пустыми.
Особое значение в будущем веке будет придаваться превентивным ударам, умению закончить войну едва её начав. Для этого современная армия должна иметь возможность нанести удары по нервным центрам противника: руководству, средствам связи и массовой информации, энергетической и транспортной системе, с другой стороны — она должна уметь пресекать аналогичные атаки противника. Можно предсказать дальнейшее совершенствование технологий диверисонно-террористической войны и средств антитеррора, превращение подразделений специального назначения в одну из ведущих ударных сил современной армии, причем сами эти подразделения будут становиться узкопрофильными: охотники за людьми, специалисты по телекоммуникациям, специалисты по созданию массовой паники и т. д.
В рамках развития превентивной стратегии огромное внимание будет уделяться созданию многочисленных аналитических систем раннего оповещения и разнообразных форм разведывательной деятельности, которые способны будут отслеживать возникающие угрозы на самых ранних стадиях, когда их легче всего предотвратить. Можно будет даже представить себе ситуацию, когда потенциальная угроза будет обнаружена раньше, чем у самого противник появится намерение напасть, а главной военной задачей будет отведение потенциального противника от «опасных намерений».
Нетрудно предположить, что огромные усилия будут затрачены на развитие средств информационной войны. Причем основная работа будет вестись на двух направлениях. Первое — психологический слом противника, умение акцентировать внимание на своих успехах и затушевать неудачи, демонстрация бесперспективности сопротивления и выгод перемирия или капитуляции. Второе — дезорганизация информационного поля противника, создание в информационно-управленческой системе противника хаоса и сумятицы (за счет дезинформации, провокаций, технического повреждения информации и т. д.), которые не позволят противнику эффективно мобилизовать свои ресурсы.
В связи с этим огромное значение будет придаваться поддержанию стабильности и безопасности собственной военной системы, начиная от контрразведывательных операций и психологической реабилитации населения в случае военных кризисов, и кончая оптимизацией ресурсных потоков. Победа будет достигаться во многом за счет целенаправленной работы по предотвращению своего поражения, нейтрализации внутренних угроз.
Общие контуры войны ХХI века будут выглядеть приблизительно так: в рамочных условиях, задаваемых ядерным оружием, которое отбивает у противника охоту прибегнуть к «окончательному решению», противники обмениваются сериями из закулисных ударов: экономических, внешнеполитических, информационных, диверсионных. Чаще всего эти действия производятся военными державами не напрямую друг в отношении друга, а через «зоны влияния», считающиеся как бы «игровыми полями» на которых и разыгрывается военная партия. Эти зоны могут быть физическими в виде буферных государств, которые как бойцовые петухи дерутся за прибыль хозяев, а могут быть и виртуальными, как информационные, экономические или внутриполитические поля. В ходе таких ударов замеряются сравнительные силы противников и нащупываются слабые места, по которым, после кратковременной интенсивной подготовки (чтобы у противоположной стороны было меньше времени подготовиться) и подвергаются военной обработке при помощи комбинированных сил быстрого реагирования (сухопутных, морскхи, воздушных и воздушно-десантных). Открытый военный конфликт оказывается как бы короткой вспышкой, вершиной айсберга, состоящего из многочисленных подготовительных акций.
На испытаниях. Представим себе нынешнюю чеченскую кампанию, проведенную в соответствии с описанной логикой. Это не значит, что мы даем советы генералам — они действуют так, как считают лучшим. Просто попытаемся приложить к чувствительной для современной России теме модель действий, на которые будет способна армия будущего.
Первая цель — лидеры боевиков. Их передвижения отслеживаются, они сами — уничтожаются любой ценой. Причем речь идет не только о полевых командирах, но и о тех, кто занимается экономическим или информационным обеспечением. Операции по уничтожению проводятся как операции устрашения — представители террористов не должны себя чувствовать в безопасности ни в одной точке планеты, с любыми визами на руках и с любой охраной. Особенно небезопасной должна стать финансовая, организационная и идеологическая поддержка террористов со стороны иностранных граждан, против которых должны осуществляться специальные мероприятия.
Если в Чечне мы осуществляем контр-террористическую операцию, то логично, чтобы главным её элементом стал контр-террор. Лица, про которых известно, что они активно поддерживают контакты с боевиками должны подергаться репрессиям, «исчезать», предаваться публичному суду и т. д. Контакты с врагом должны восприниматься как дело более рискованное, чем избегание их.
В горах, параллельно с партизанскими отрядами чеченцев, должны действовать партизанские отряды российской армии прерывающие линии снабжения, осуществляющие короткие набеги и вынуждающие противника прибегать в свою очередь к «контрпартизанским» мерам.
Разведывательными средствами должны вычисляться планируемые чеченцами акции, после чего, незадолго до их осуществления, наносятся превентивные удары по уже подготовившимся к операции группам боевиков. Тем самым каждая акция бандитов должна быть сопряжена с риском ещё на стадии подготовки.
Ещё более решительно, чем сейчас, должна вестись информационная война, причем большое внимание должно уделяться дезинформации, фокусированию внимания бандитов на мнимых «слабых» точках в военных или политических позициях России, с тем, чтобы спровоцировать их сосредоточить ресурсы именно на этих направлениях. С другой стороны, средствами пропаганды (в том числе и художественной) должен создаваться образ дискредитирующий бандитов, не столько через их демонизацию, сколько через унижение.
Наконец, что особенно важно, следует принять самые энергичные меры по укреплению «иммунитета» России, две трети «контртеррористических» мероприятий должно проводиться не в Чечне, а в Москве, прилегающих к Чечне регионах, да и по всей стране. Объектом этих мероприятий должна стать чеченская диаспора, ведущие с бандитами дела криминальные и предпринимательские группы, журналисты и политики из «группы поддержки» террористов. База бандитов в «большой России» должна быть уничтожена, после чего они скоро задохнутся.
Принятие такой или похожей стратегии борьбы с чеченскими бандитами и сможет стать началом формирования в России армии нового типа, Чечня может стать из постоянной нашей головной боли испытательным полигоном, на которым Россия сможет выковать кадры для армии ХХI века.