Текст:Манифест художников футуристов
Манифест художников футуристов
- Милан
- Дата написания:
- 10 февраля 1910
- Переводчик:
- Вадим Шершеневич
- Язык оригинала:
- итальянский
- Язык перевода:
- русский
- Предмет:
- Футуризм
Ссылки на статью в «Традиции»:
8 марта 1910 года, со сцены «Theatre Chiarella» в Турине, мы бросили трёхтысячной публике, состоявшей из артистов, писателей, студентов и обывателей, наш первый манифест, буйную и лирическую глыбу, которая заключала всё наше глубокое отвращение, наше высокомерное презрение и наше возмущение против вульгарности, против академической и педантической посредственности, против фанатичного культа всего античного и изъеденного червями. Здесь было наше приступление к движению поэтов-футуристов, начатое год назад тому Ф. Т. Маринетти на столбцах газеты Figaro.
Туринская битва осталась легендой. Мы почти столько же обменивались ударами кулаков, сколько и мыслями, чтобы защитить от роковой смерти гений итальянского искусства.
И вот в одну из кратковременных пауз после этой грозной битвы мы отделяемся от толпы, чтобы изложить с технической точностью нашу программу обновления в живописи. Наш Футуристический Салон в Милане был её блестящим выявлением.
Наша возрастающая потребность истинности не может более быть удовлетворена Формой и Краской, понимаемыми так, как до сих пор.
Движение, которое мы хотим воспроизвести на полотнах, не будет более закреплённым мгновением всемирного динамизма. Это будет само динамическое ощущение.
В самом деле, всё двигается, бежит, всё быстро трансформируется. Профиль никогда не бывает неподвижным перед нами, он безпрестанно появляется и исчезает. В виду устойчивости образа в сетчатой оболочке, предметы множаться, деформируются, преследуя друг друга, как торопливые вибрации, в пространстве ими пробегаемом. Вот таким образом у бегущих лошадей не четыре ноги, а двадцать, и их движения треугольны.
В искусстве всё условно. В живописи ничто не абсолютно. Что для вчерашних художников было истиной, сегодня ложь. Например мы утверждаем, что портреты не должны походить на свои оригиналы и что художник носит в себе самом пейзажи, которые он хочет зафиксировать на полотне.
Для того, чтобы написать человеческое лицо, не надо писать его: надо дать всю окутывающую его атмосферу.
Пространство больше не существует. В самом деле, уличная мостовая, смоченная дождём, под блеском электрических ламп, необъятно выкапывается до центра земли. Тысячи километров отделяют нас от солнца; это не мешает дому быть вставленному в солнечный диск.
Кто же ещё может верить в непрозрачность тел, с того момента, как наше изощрённое и умноженное чувствование уже угадало неясные проявления медиумизма? К чему забывать в наших работах удвоенное могущество зрения способное давать результаты, сходные с результатами даваемыми х-лучами?
Нам достаточно привести несколько примеров из их безчисленности для того, чтобы доказать истинность выдвигаемого нами.
Шестнадцать человек вокруг вас в двигающемся автобусе суть по-очереди и одновременно, 1, 10, 4, 3. Они неподвижны и перемещаются. Они уходят, приходят, прыгают на улице, внезапно поглощаемы солнцем. Потом приходят и садятся перед вами, как стойкие символы всеобщей вибрации.
Разве мы не видали иной раз на щеках человека, с которым разговариваем, лошадь, проезжающую в далёком конце улицы?
Наши тела входят на диваны, на которых мы сидим, и диваны входят в нас. Автобус въезжает в дома, мимо которых он двигается, и затем дома рушатся на автобус и сливаются с ним.
Конструкция картин до сих пор была глупо традиционна. Художник всегда показывает нам предметы и людей находящимися перед нами. Мы будем впредь помещать зрителя в центр картины.
Так как во всех областях человеческого ума ясновидящее индивидуальное изыскание вымело неподвижные неясности догм, следует, чтобы сегодняшний оживитель знания освободил скоро живопись от академической традиции.
Мы хотим во что бы то ни стало войти в жизнь; победное знание наших дней отреклось от своего прошлого, чтобы лучше отвечать материальным потребностям нашего времени; мы хотим, чтобы искусство, отрекшись от своего прошлого, наконец, могло бы отвечать духовным запросам, волнующим нас.
Наше обновлённое сознание мешает нам смотреть на человека, как нацентр всеобщей жизни. Скорбь человека нам также интересна, как скорбь электролампы, страдающей с спазматическими привскоками, кричащей самым раздирающим душу выражениями цвета. Гармония линий и складок современного костюма действует на наше чувствование с тем же волнующим могуществом, с каким Ню действовало на чувствование античных.
Чтобы постичь и понять новые красоты футуристической картины, надо чтобы душа очистилась; надо, чтобы глаз освободился от пелены атавизма и культуры, чтобы считать, наконец, единственным контролем не музей, а Природу.
Как это будет достигнуто, очень скоро заметят, что коричневые краски никогда не обращаются под нашей верхней кожей; заметят, что жёлтая блещет в нашем теле, что красная там пылает, что зелёная, синяя и фиолетовая там пляшут с тысячью сладострастных и приветливых грациозностей.
Как ещё видеть розовым человеческое лицо, если наша жизнь, раздвоенная ясновидением, умножила наше колористическое восприятие? Человеческое лицо жёлто, красно, зелёно, сине, фиолетово. Бледность женщины, созерцающей витрину ювелира, обладает радужностью более интенсивной, чем призматические огни драгоценных камней. Женщина — очарованная ласточка этих камней.
Наши чувства в живописи нельзя больше шептать. Мы хотим, чтобы отныне они пели и звучали на наших холстах, подобно оглушительным триумфальным фанфарам.
Ваши глаза, привыкшие к сумеркам, скоро откроются для лучезарных видений света. Тени, которые мы будем рисовать, будут более ярки, чем полный свет наших предшественников. Наши картины, возле музейных, заблещут, как ослепительный полдень рядом с сумрачной ночью.
Отсюда мы заключаем, что сегодня не может существовать живописи без Дивизионизма. Не существует процесса, могущего быть по желанию изученным и объяснённым. Дивизионизм для современного художника должен быть врождённой дополнительностью, которую мы объявляем существенной и необходимой.
Вероятно, обвинять наше искусство в вымученной надуманности и в упадочности. Но мы возразим, что мы, наоборот, примитивы нового чувствования, увеличенного стократно, и что наше искусство опьянено произвольностью и могуществом.
Мы объявляем, что:
- Нужно презирать все формы подражания и возславлять все формы оригинальности.
- Нужно возстать против тирании слов: «гармония», «хороший вкус», выражений слишком эластичных, которыми можно разрушить творения Рембрандта, Гойи и Родэна.
- Критики искусства безполезны или вредны.
- Нужно вымести все уже использованные сюжеты, чтобы выразить нашу вихревую жизнь стали, гордости, лихорадки и быстроты.
- Надо признать почётным титулом кличку «сумасшедший», которой пытаются заткнуть рот новаторам.
- Врождённая дополнительность есть абсолютная необходимость в живописи, как свободный стих в поэзии и полифония в музыке.
- Всемирный динамизм должен быть передан в живописи, как динамическое чувство.
- В манере передавать природу нужна прежде всего искренность и чистота.
- Движение и свет уничтожают материальность тела.
Мы боремся против:
- Смольных колоритов, которыми стараются достичь зеленовато-серого налёта времени на современных картинах.
- Поверхностного и элементарного архаизма, основанного на плоских колоритах, который, подражая линейному стилю египтян, превращает живопись в безсильный, незрелый и забавный синтез.
- Ложного будетлянства сецессионистов и индепендантов, основавших новые академии, такие же шаблонные и рутинные, как и прежние.
- Ню в живописи, такого же тошнотворного и несносного, как Адюльтер в литературе.
Поясним этот последний пункт. Нет ничего безнравственного для нас. Мы возстаём против монотонности Ню. Нам говорят, что сюжет — ничто, что главное это манера его толковать. Согласны. Мы это также допускаем. Но эта истина, неуязвима и абсолютная 50 лет назад, сегодня уже не та по отношению к Ню, с того момента, как художники, одержимые потребностью выставлять тело своих любовниц, превратили Салоны в таковое же количество ярмарок гнилых окороков.
Мы требуем полного уничтожения Ню в живописи на десять лет!