Текст:Андрей Ашкеров:"Чужой-свой", "раб-свободный"
АНДРЕЙ
АШКЕРОВ | ||
|
| ||
"ЧУЖОЙ-СВОЙ",
"РАБ-СВОБОДНЫЙ" |
|
|
Обретение идентичности мыслится в эпоху Античности как возвращение к себе. Согласие с собой тогда становится согласием с прошлым, хранящим в себе лик вечности. Оно содержит в себе два аспекта: установление родства и определение свободы. Оба эти аспекта соотносятся друг с другом подобно мнимым сторонам ленты Мебиуса — кажется, что они существуют по отдельности, однако, в действительности реальна только их взаимная зависимость. Лентой же Мебиуса выступает ни что иное, как само античное “Я”, понимание которого немыслимо без понимания создаваемой им иллюзии двухмерности.
РОДСТВО. В античную эпоху данное понятие дробится, сводясь к следующим истолкованиям: незыблемость связей со всем ушедшим; постоянное возникновение вопроса о происхождении; семейные узы как метафора преемственности; про-из-растание; соотнесение себя со своими предками; родоплеменные отношения; мифологизация любого генезиса; всеобщность и неустранимость первоначала; идея вечного возвращения; укорененность; определение всего сущего как череды превращений одной вещи в другую; выражение само-бытности. Родство — то ли постоянно теряемое, то ли неизменно обретаемое; то ли относящееся ко всем, то ли не касающееся никого.
СВОБОДА. Это понятие в Античности также в действительности предполагает целый конгломерат значений: господство разума над эмоциями; обладание совестью; ответственность за совершение поступков; свой-ство; доминирование и независимость; принадлежность к универсальному; миф об обратимости происходящего; взвешенность совершенных поступков; целостность того, кто действует; достоинство; привилегия на значимое существование; право распоряжаться рабами — предназначенными для подавления их собственной природой. Свобода — то ли вечная, то ли преходящая; то ли заключенная в душе, то ли связанная со статусом; то ли субстанциональная, то ли акцидентальная.
Как утверждает Э. Бенвенист, у всех индоевропейских народов существует противопоставление “свободный — раб”, однако, общие понятия “свобода” и “рабство” у них отсутствуют [см. Бенвенист; 1995; с. 212, 233]. Однокоренными латинскому liberi (“свободный”, “законнорожденный”) являются старославянское ljudy (“народ”), древне-английское leod и современное немецкое Leute — “люди”, готское liudan — “расти”. К тому же в латыни существуют близкие слову liber слова Liber (имя божества, отождествляемого с Вакхом) и liberi (“дети”) [там же; с. 212-213]. Образуется первая цепочка значений: рост — общность происхождения — совокупность “своих” — принадлежность к одному этносу — свободные люди. “Обнажаются социальные истоки слова «свободный». Первоначальным оказывается не значение «освобожденный, избавленный от чего-либо», на первый взгляд казалось бы исходное, а значение принадлежности к этнической группе, обозначенной путем растительной метафоры. Эта принадлежность дает человеку привилегии, которых никогда не имеет чужестранец и раб” [там же; с. 214]. Далее, исследуя древнегреческие слова idios (“частный”, “личный”) и idiotos (“частное лицо”, “простой гражданин”), Бенвенист отмечает присутствие в них древнего корня *swed-. Базовым элементом этого корня является элемент *swe, который может быть обнаружен во множестве самых разных слов и потому признается “важнейшим термином индоевропейского словаря”. Этот элемент порождает ряд прилагательных со значением “собственное”: скр. sva-, лат. suus, гр. *swos; он также оказывается основой греческих слов etes (“сородич”, “свойственник”) и hetairos (“сотоварищ”). Бенвенист также обнаруживает его и в другом слове греческого языка, не менее важных для философского рассмотрения, слове ethos (“привычка”, “этос”). “Если теперь обратиться к производным от основы *swe в целом, то мы замечаем, что они группируются вокруг двух понятийных признаков, с одной стороны, *swe предполагает принадлежность к группе “своих”, с другой — *swe конкретизирует себя как индивидуальность… Здесь выделяется и понятие «себя» (здесь и далее курсив Э. Бенвениста — А.А.) как категория возвратности. Это то выражение, которым пользуется человек, чтобы определить себя как индивида и «замкнуть происходящее на себя». И в то же время эта субъективность выражается как принадлежность. Понятие *swe не ограничивается говорящим лицом, оно предполагает в исходной точке узкую группу людей, как бы сомкнутую вокруг «своего»” [там же; с. 218]. Возникает вторая цепочка значений: этика — привычка — коллективность — родство — собственность — частное лицо.
Если совместить обе цепочки семантических связей, получится, что термины “частное лицо” и “свободный” объединены друг с другом благодаря соотнесению с терминами, обозначающими родство, общность становления и пребывания. Любой “чужой” может оказываться потенциальным рабом, а любой раб воспринимается как актуально “чужой”. Примечательным при этом представляется то, что содержанием понятия чужого в эпоху Античности выступает представление об индивидуальности, не являющейся выражением универсального, или, что то же самое, об ограниченных, неполноценных универсумах, к которым принадлежат столь же ограниченные и неполноценные индивиды. Разумеется, речь в данном случае идет о типе существования, приписываемом варварам. Однако дело не только в самом обличении варварства, но, прежде всего, в том, каким образом в форме такого обличения происходит рождение проблемы цивилизации.
Цивилизация полисов, эллинистических монархий и императорского Рима предстает цивилизацией, в которой вся несхожесть принципов организации политической власти, столь заметная на протяжении ее длительной эволюции, компенсируется сохранением представления о том, что индивидуальное выступает своего рода слепком универсального народного целого и фактически значимо лишь в качестве способа рассмотрения последнего. Более того, не будет большим преувеличением утверждение о том, что само различение в истории данной цивилизации всех упомянутых принципов политического устройства, совершается в рамках и во многом во имя сохранения незыблемости этого фундаментального представления.
Раб, или шире, “чужой” предстает в античной цивилизации отщепенцем, частью без целого, микрокосмом без макрокосма. Точнее, единственным макрокосмом или целым служит для них тело: тело хозяина, органом которого должен стать один из них или тело государства, в котором другой влачит достаточно жалкое существование метека или переселенца. Одновременно раб и чужеземец оказываются лишенными лица: первый не способен отвечать за себя, второй ограничен в гражданских правах. С другой стороны, свободный или “свой” выступает в качестве того, кто воплощает это античное целое, этот макрокосм, всегда оказывающийся безразмерным вместилищем “политического”. В результате такого во-площения последнее призвано олицетворять телесность. Лицо свободного, “своего”, то есть собственно все, составляющее личность, в тот же самый момент делается лишь маской данного олицетворения. В конечном счете, именно поэтому любой античный человек является не человеком, присваивающим “политику” и владеющим “политикой”, но человеком присвоенным последней и находящимся в ее владении, человеком политическим раг ехсellеnсе.
Установив формы подобной двойственной зависимости (неизменно определяющей собой как существование свободных, “своих”, так и существование рабов, “чужих”), остается выяснить, какой образ универсального был призван ее обосновывать, и каковы те материальные и символические прибыли, которые позволяли сберегать ее в течение столь долгого времени. Иными словами, необходимо понять, почему эта зависимость казалась благом и почему она не была осознана в своем истинном качестве.
|
|
| |||
|
| |||
|
|
Ссылка дня:
Проект "[../svoe/index.shtml СВОЁ]" |