Текст:Андрей Ашкеров:Глобализация и евразийство: Н.С. Трубецкой
АНДРЕЙ
АШКЕРОВ | ||
|
| ||
ГЛОБАЛИЗАЦИЯ
И ЕВРАЗИЙСТВО:
Н.С. ТРУБЕЦКОЙ
|
|
|
|
«Жизнь народа ведет к созреванию плода, так как его деятельность клонится к тому, чтобы осуществить его принципы. Однако этот плод не падает обратно в недра того народа, который его породил и дал ему созреть, наоборот, он становится для него горьким напитком». Гегель
«…взрывной процесс достиг предельной скорости и предельного размаха и начал выходить за рамки сферы универсального — ему уже тесно в той области, которая является областью экспансии. И так же, как примитивные общества были разрушены динамикой взрыва, так и не сумев на определенном этапе удержать под контролем процесс имплозии, — точно так же и наша культура начинает разрушаться имплозией, поскольку не имеет средств справиться с взрывной динамикой». Бодрийяр
|
Мы живем во времена невиданной унификации, которая дает о себе знать тем сильнее, чем меньше она бросается в глаза. Имя этому процессу — глобализм. Его влияние обескураживает, однако причина подобного влияния кроется вовсе не в том, что он возник недавно, или в том, что его возникновение стало для кого-то неожиданностью. Напротив, и ранее, во времена мыслителей, взрастивших замыслы грандиозного философского преобразования мира, стремление вести разговор об определенных аспектах становления современного общества с точки зрения их последствий для всемирной истории было проникнуто духом глобализации. Так было и в случае с Кантом, выдвинувшем идею абсолютной неприкосновенности автономии человеческого существа (за которым скрывался homo oeconomecus) и всеобщей морализации социальных отношений (что попросту предполагало этическую легитимацию существовавших экономических отношений) (либеральная версия глобализма); и в случае с Гегелем, провозгласившим в качестве единственного всемирно-исторического процесса Нового времени процесс формирования национальных государств (которые мыслил как образования, основанные на сочетании частной — прежде всего предпринимательской — инициативы и коллективной — прежде всего политической — воли) (консервативная версия глобализма); и, наконец, в случае с Марксом, наделявшим универсальным смыслом для истории грядущий акт устранения разделения труда и, соответственно, революционного освобождения тех, кто трудится (что предполагало отождествление совершенного социального устройства с гармонией между характером производства и характером распределения экономических благ) (коммунистическая версия глобализма). Однако ранее ставка на глобализацию предполагала иную модель унификации: унификацию, построенную на желании привести социальное устройство и жизнь индивидов в соответствие с логикой непримиримого противостоянием Другому — олицетворяемому то «непросвещенностью» и «нецивилизованностью» в целом, то отжившими свое «мирами» (Восточным, Греческим, Римским), которые перестали играть всемирно-историческую роль, то, наконец, капиталом и его владельцами, отчуждающими результаты трудовых усилий от людей их осуществляющих. Теперь все бесповортно изменилось — Другое исчезло, унификация строится не на противопоставлении ему Своего, а на утверждении тотальной неразличимости. Унифицировать — значит сделать неразличимыми различия, присутствующие в обществе, и одновременно проникнуться индифферентностью по отношению к любым аспектам жизни окружающих. Имя первой формы современной глобалистской унификации — «мультикультурализм», имя второй ее формы — «солидарность». Канули в Лету философские преобразовательные замыслы, в той или иной мере преданы забвению их творцы. Острый дефицит глобальных политических проектов привел к тому, что глобализм как бы сам собой оказался объявленным достоянием реальности, заявив о себе как об осуществленной мечте.
Служит ли альтернативой этой глобалистской унификации евразийский проект? Может ли он реально воскресить Другое, противопоставив ей что-либо, кроме мифиопоэтического мышления, взыскующего «возвращения к истокам»? Способен ли данное проект предъявить глобализму нечто отличное от почвенничества геополитики, принимающей перечисление этнических предрассудков за предъявление универсальных архетипов?
Один из отцов-основателей евразийства крупнейший русский филолог и мыслитель Н. С. Трубецкой в своей статье «Истинный и ложный национализм» с порога отвергал стремление к «общечеловеческой культуре», полагая, что под этим словосочетанием скрывается либо диктат материальных потребностей (как мы бы сейчас сказали, универсализация поведенческих практик экономического человека), либо навязывание уклада жизни определенного этноса всем остальным этническим группам (говоря по-другому, этноцентризм главенствующего этнического сообщества, мнящего собственный социокультурный опыт источником пресловутых всеобщих ценностей). Кажется, вот он — первый ответ на вызов глобализации в ее современном виде.
Однако все же не стоит торопиться с тем, чтобы увидеть в критике стремления обрести «общечеловеческую культуру» одну из первых весомых инвектив против глобалистской унификации мира. Дело в том, что Трубецкой, — этот, быть может, самый проницательный и, без сомнения, самый теоретически искушенный евразиец, — мыслил потребительскую цивилизацию и политическое превосходство какого-либо этноса не столько как взаимодополняющие вещи, сколько как взаимоисключающие альтернативы. Он не предполагал, да и вряд ли мог предположить, насколько, с одной стороны, данное политическое превосходство может быть обусловлено экономическим доминированием — возможностью концентрировать огромные материальные ресурсы и наделять себя правом бесконтрольного или почти бесконтрольного распоряжения ими, и насколько, с другой стороны, существование этнических сообществ Запада связано со специфической формой экономики — экономикой потребительских обществ, где эффективность производства стала в какой-то момент ассоциироваться с аффектацией потребителя. В «глобализующемся» мире (кстати, обратите внимание, как, в общем-то, несуразно это распространенное ныне словосочетание) именно экономические потребности приобретают статус универсальных ценностей, при этом экономика начинает играть роль если не субститута культуры то, во всяком случае, ее важнейшей формы.
Причина этого совсем не в том, что экономический образ жизни характерен для лидирующих в настоящее время этносов — напротив, данный образ жизни сейчас легче всего поддается универсализации, служа предпосылкой господства тех этнических групп, которые действительно способны в нем преуспеть. Это господство наделено громадным соблазном заставить двигаться в фарватере того направления исторического развития, которое, привлекая к себе гигантские материальные и символические средства, обосновывается как единственно возможное. Более того, от этого соблазна пока невозможно избавиться иначе как на словах, поскольку для него придумано масса контраргументов, но нет ни одного другого социального проекта, способного сейчас аккумулировать такое же количество ресурсов. Все прочее: местечковые проповеди, националистическое кликушество, имперские утопии — не в счет. Все прочее — литература. Помимо «всего прочего» — лишь Мировая Деревня, лишь неистребимая провинциальность, насаждаемая центрами потребительской цивилизации.
Глобализующийся мир — это виртуализующийся мир.
Однако вернемся к Н. С. Трубецкому. В качестве ответа на угрозу культурной унификации он представлял развитие отдельных культур, усматривая в них, а не в политических институтах и практиках, подлинные условия обретения национальной самобытности. В текстах Трубецкого есть две примечательные установки, на которых стоит задержать внимание — сразу отметим: при ближайшем рассмотрении эти установки с трудом согласуются друг с другом, хотя и вытекают непосредственно одна из другой. Во-первых, проблему национальной самобытности он трактует как экзистенциальную проблему, связанную с возможностью «быть самим собой». “Душевная жизнь каждого человека заключает в себе черты национального характера в различных, смотря по индивидууму, соединениях друг с другом и с чертами более частными (индивидуальными, семейными, сословными)… поскольку… человек, познавая самого себя, начинает «быть самим собой» он непременно становится и ярким представителем своего народа” [Трубецкой; Об истинном и ложном национализме; с 118]. Во-вторых, Трубецкой исходит из того, что принадлежность к той или иной нации выступает для существования любого человеческого существа определяющим моментом, наиболее значимым условием обладания идентичностью. “Чем больше в данном народе существует людей, «познавших самих себя» и «ставших самими собой», тем успешнее идет в нем работа по национальному самопознанию и по созданию самобытной национальной культуры” [там же; с. 119].
Посредником между экзистенциальными и национальными аспектами человеческого бытия выступает самоопределение-в-культуре, позволяющее в ходе исторической модификации различных черт, обуславливающих культурную специфику той или иной этнической группы, сводить существование человека к отражению уклада жизни того этноса, к которому он принадлежит. Таким образом, Трубецкой в своем истолковании национальных черт далек от натурализма: в его концепции этническое приравнивается к коллективно-психологическому и выражает духовный облик определенного народа.
Однако вовсе не коллективная психология, не «народный дух» составляют лейтмотив человеческого существования. Историческая динамика национальных культур, отождествленная лишь с успешным или неуспешным развитием того или иного этноса, не имеет ничего общего с реальной историей культуры, национальная форма которой вовсе не является ни образцовой, ни, тем более, единственно возможной (наравне с национальной культурой можно, например, говорить о политической культуре, ментальной культуре, материальной культуре, о культуре определенных сообществ и социальных групп, о культуре той или иной эпохи и т. д.)
Соответственно, если Трубецкой и не трактует натуралистически само понятие этноса, то натурализм ощутим в его подходе к истолкованию истории культуры, позволяя представать последней прежде всего как то, что делает этнос этносом, то есть служить источником определения его природы. Иными словами, этнос оказывается культурным образованием, но сама культура при этом становится лишь «второй натурой» этнического человека. Более того, если исходить из того, что на современном Западе материальная культура стала господствующей разновидностью всей культуры в целом, а успехи этой материальной культуры безусловно сказались на состоянии развития западных этносов (наиболее важной чертой которых сделалось «благополучие»), то практика современной глобализации оказывается прямой наследницей теории евразийства. Ведь, в самом деле, что больше, нежели глобализм (особенно, глобализм по-американски, то есть глобализм денег) служит результатом приравнивания национальной самобытности к экзистенциальной самореализации? Где последовательнее, чем в рамках глобализма экономика, ставшая основной формой существования наиболее развитых стран, соединилась с культурой под эгидой доминирования этносов Запада, запечатлевших это единство? Кто, наконец, как не западные культуры прониклись с некоторых пор совершенно натуралистическим отношением к историческому процессу, безапелляционно предположив, что культурное развитие достигло своего апогея, найдя воплощение в процветании западных этнических групп, которые сделали условием сохранения собственной идентичности объявление о «конце истории» и крахе всех ее возможных альтернатив?
|
|
| |||
|
| |||
|
|
Ссылка дня:
Проект "[../svoe/index.shtml СВОЁ]" |