Текст:Джованни Джентиле:Речь на II конгрессе институтов фашистской культуры
Речь на II конгрессе институтов фашистской культуры
- Автор:
- Джованни Джентиле
- Переводчик:
- Перевод выполнен Е.В. Кровяковой и О.В. Резиной, отредактирован и подготовлен к печати Т.П. Нестеровой
- Язык оригинала:
- Итальянский язык
- Язык перевода:
- русский
- Предмет:
- Культура фашистской Италии
Дуче, Ваши превосходительства, господа,
это второй конгресс фашистской интеллигенции. Первый проходил в Болонье почти семь лет назад, в марте 1925 года, и был ярким подтверждением существования новой веры, вдохновляющей итальянскую культуру. Немного позднее появился на свет знаменитый, исторический Манифест Итальянцев, которые присоединились к этой вере, и это были лучшие представители мысли, литературы и искусства нового времени. В противовес Манифесту был выдвинут Анти-Манифест, вокруг которого объединились представители той итальянской культуры, которая в Болонье была подвергнута осуждению: вспомните ту язвительность, детскую наивность подозрительных политиканов, жертв традиционных идеологий, воспринятых и исповедуемых как догма; упрямый консерватизм литераторов, философов, образованных людей; раздражение и лень интеллигенции, не расположенной слушать побуждающий голос мертвых, которые поверили когда-то в Великую Родину, и живых, которые вместе с ними боролись и хранили верность своим идеалам, готовые защищать их ценой своей жизни.
А затем началась ярмарка тщеславия — легкомысленного тщеславия в соблазнительных поисках славы, которую можно недорого приобрести через противостояние на бумаге. Большая ярмарка, большая комедия, которая угрожала превратиться в печальную трагедию, когда открылись вдруг глаза на реальность, которая разворачивалась в соответствии с логикой, отличной от необдуманных предположений, вдохновивших некогда определенные абсурдные поползновения; когда все увидели, что речь уже не идет о старой игре партий, сваливающих друг на друга ответственность, в которой каждый мог преспокойно сказать «да» или «нет» без всяких обязательств, ничем не рискуя. Взорам предстала реальность, в которую противники верили и которую не собирались оставлять; и действительно это была железная реальность с железными законами, и с ней необходимо было считаться, что было не так то просто. И тогда, обратившись к своей совести, многие решили снять с себя ответственность причастности, на которую слишком легко согласились раньше. Все вместе это было поистине поучительным зрелищем. Отказы, отречения, объяснения, моральный кризис, внезапные метаморфозы; в скором времени стало трудно сосчитать тех, кто не снял свою подпись. Таким образом, в один прекрасный момент показалось необходимым и справедливым поместить знаменитый Анти-Манифест среди документов темных легендарных доисторических времен — тех документов, в которых реальные исторические данные перемешаны с вымыслом, а затем эта смесь увеличивалась в размерах, искажалась и в результате кристаллизовалась в почти нереалистическое, надуманное произведение. Документ такого рода недостоверен, поэтому должен анализироваться с критической рассудительностью, как один из тех останков древности, в которых, впрочем, читается история, но какая история? Не точная история, с деталями, подробностями, именами и фамилиями, как имена тех профессоров и писателей, в сторону которых бросали свои проклятья шумные студенты, подстрекаемые к фанатичному безумству новыми лжепророками, либо же которые преследовались стараниями лицемеров, отсутствие личной заинтересованности которых очень сомнительно. В таких документах читается история, но история, которую Вико назвал идеальной, которая в эти последние годы стала историей старой Италии, которая после войны должна была умереть, а она не хотела умирать, и пыталась, не по воле единиц, а по законам истории дать последнюю битву — или, по крайней мере, оказать пассивное сопротивление.
Италия всегда отличалась скептицизмом в философии, равно как и в религии, и в политике, и в частной жизни. Этот скептицизм объясняется тем, что образованная и не забывающая прошлое, она склонна более к тому, чтобы хранить идеи и убеждения в интеллигенции, чем претворять их в жизни. Она всегда обращена к идеалу академической и бесплодной культуры; к философии более продуманной, чем прочувствованной, и поэтому оторванной от сердца и от мира; к религии, которая все больше ограничивается только внешними проявлениями и не вызывает чувств, терзаний и беспокойства души; к сладкой жизни без борьбы, уже давно отвыкшая от всяких военных тягот, от всякой тренировки тела, которая является одновременно тренировкой человеческой природы, то есть воли и характера. Не такова ли она, эта старая Италия, которая привлекала когда-то иностранцев, блистала в произведениях наших художников и поэтов, которая заполняла нашу литературу, — традиционная Италия, мать искусств, и все же слабая и зависимая, когда, спасенная усилиями поколений героев, выросших из великих потрясений конца XVIII века и первой половины XIX века, она в скором времени скатывается к либерализму, агностическому и расточающему всякую политической и моральную энергию?
Эта Италия в 1915 году все же очнулась и нашла силы, чтобы победить, прежде всего, саму себя, и, в конце концов, вышла на поле битвы и смыла кровью слабости и ошибки, заслужила победу и завоевала гордое представление о самой себе. Но это была более молодая Италия, которая по окончании войны обнаружила старое, но еще живое правительство, неспособное оценить значение войны и победы, защитить страну от разрушающей силы грубых и необразованных масс, находящихся во власти материальных интересов и издевающихсянад принесенными жертвами.
За войной, поэтому, последовала Революция, которой поначалу аплодировали, так как она спасала страну от распада. Но когда за первой фазой простого восстановления порядка последовала реальная практическая перестройка, поскольку все же было необходимо возродить ту Италию, которая смогла выиграть войну, период защиты, укрепления и консолидации ее, тогда старая Италия пала духом, испугалась, отступила и начала ворчать, удивленная тем, насколько серьезно обрабатывались все раны, которые нужно было залечить, чтобы дать телу нации здоровье и жизненные силы.
Этим объясняется политическая борьба в Италии в те семь лет, начиная с 1925 года. Борьба в чем-то обычная, а в чем-то совершенно беспрецедентная, состоящая из больших битв и мелких стычек, сплетен, псевдофилософских и псевдолитературных дискуссий с политическим подтекстом, в основе которых зачастую лежали личная досада, злой умысел. В то же самое время продолжалась законодательная, общественная и воспитательная деятельность Революции, и таким образом быстро и неотвратимо шло к концу великое политическое противостояние, обломки старого все дальше отодвигались к краю, а настоящая, реальная Италия консолидировалась и начинала дисциплинированно двигаться в ритме военного марша, а улицы и площади звенели от пения молодежи, от надежды и энергии.
Господа, сегодняшняя Италия — это не Италия 1925 года, и поэтому оппозиция 1925 года относится теперь к доисторической эпохе. Нет больше парламента, какой был когда-то, а есть Большой Совет, учредительный орган государства.
Примиренная церковь признает сама и заставляет признать во всем католическом мире итальянский Рим, неприкосновенный символ национального единства.
Социализм и противостоявший ему слепой индивидуализм повержены Хартией Труда. Экономика и политика объединены в необходимом синтезе Корпорации.
И вот наконец-то, неприкаянная интеллигенция — благодаря 18-й статье августовского декрета о высшем образовании — исчезает из наших университетов, где она находила до вчерашнего дня приют и покой, необходимый для работы, и возвращается в школу. Итальянская Королевская Академия начинает собирать цвет итальянской интеллигенции под знаменем обновляемой Италии. Что касается приведения в порядок и улучшения жизненных условий, в этом везет далеко не всем регионам. Внешний вид наших городов приобретает новый образ и новую красоту.
Страна озаряется искрами человеческих страстей и душевных порывов. Горы, жертвы безумной жадности, одеваются в зелень лесов, пейзажи восстанавливаются, пляжи переполнены летними лагерями для детей. Дети организованы, объединены, научены чувству Родины — с колыбели. Молодежь стала рядами в вооруженных фалангах, моральная дисциплина руководит их душами и побуждает выполнять гражданский долг. Рим, наш Рим, почитаемый любым цивилизованным человеком, наконец-то с отвагой — по римски великодушной — освобождает остатки его античной всемирной славы от обломков темных времен варварства и забвения, и вновь видит солнце этот удивительный памятник, древнее величие которого новая душа чувствует и возвращает его к новой жизни, чтобы защитить его и увековечить. Вы видели Алтарь Родины, в котором Италия эпохи Рисорджименто хотела выразить признательность великому королю (Виктору Эммануилу II — Т. Н.) за завоевание своих осознанных прав и своей новой истории — как он прежде возвышался над тоскливой пеленой нищеты и бедствий, окружавших его, и как он сейчас в первый раз сияет между священным Капитолием и колонной Траяна, символом побед Рима.
Господа, нет сегодня иностранца, который бы пересек Альпы или пристал к нашим берегам, и не почувствовал необходимости выразить свое восхищение новым обликом нашей Родины. Обращая прежде всего внимание на новый вид вещей, он видит новых граждан, новый народ, который и выглядит по-другому, и смотрит по-новому. Таким образом, он приезжает в Рим с любопытством и стремлением наблюдать, изучать, увидеть и понять. Это инстинкт, не простое любопытство, но рациональное желание постичь до корней секрет этой трансформации, о которой говорит все. Этот инстинкт заставляет его искать в Палаццо Венеция Человека, о котором говорят во всем мире, чей сильный голос слышат сегодня все люди, наблюдающие за кризисом, который переживает человечество, кризисом не экономическим, разве что в каком-то из своих аспектов, а кризисом духа, воли и мысли.
Сегодня Рим говорит в мире слово, которое все слушают, хотя многие и ненавидят. Друзья и враги, почитатели и противники не могут оставить его без внимания. Это знак того, что здесь происходит история. Несколько сов, которые не переносят солнечный свет, пока еще могут летать среди итальянцев в часы ночи и не признавать поэтому то благодатное светило, чьим теплом они живут.
Но мир велик, и в нем есть место также и для этих сумеречных пернатых, которые никогда не совершат полет в небе, освещенном солнцем.
Директор Национального Фашистского Института Культуры рассказал о пути, который был проделан с 1925 года до сегодняшнего дня в сфере, которая ему была доверена. Я хочу сказать, что если и был проделан такой большой путь, заслуга эта принадлежит не только нашей фашистской вере, нашей твердой воле, нашему честному труду, но прежде всего Италии, которая изменялась и открывалась каждый день чувству и концепции своей новой духовной направленности, и тому, кто вел итальянский народ и направлял его своей крепкой рукой по пути этой внутренней трансформации. Мы были верными и прилежными исполнителями программы, которая имела практическое значение, потому, что тот, кто нам ее доверил, санкционировал ее своей властью, и нам делало честь, что он поощрял и поддерживал наши инициативы и заставлял молчать неконструктивных критиков, которые время от времени просыпались и начинали свои надоедливые разглагольствования.
Как бы то ни было, Национальный Фашистский Институт Культуры — со своей литературной и научной деятельностью в центре, со своими отделениями и организациями в провинциях Италии в этот первый период своего существования, который сегодня завершается, посчитал необходимым внести свой вклад, прежде всего, в создание основ новой культуры, а не только в ее непосредственное строительство, то есть участвовать в синтезе, а не в анализе.
Нужно было объединить вместе те новые проблемы, которые Фашистская Революция поставила перед национальной мыслью, создавая новую духовную атмосферу, в которой эти проблемы возникают, приобретая особое значение и особую значимость. Нужно было защитить новую точку зрения, состоящую в том, что фашизм требует от деятелей культуры быть ее создателями и распространителями, участниками ее развития в национальном сознании. Нужно было опровергнуть тотальные отрицания противников путем утверждения, опять же тотального, духовных ценностей, истин, принципов, которые провозгласил фашизм. Таким образом, было необходимо создать новые клубы и залы, в которых граждане заполнили бы свои досуг не традиционными встречами — праздными, забавными, иногда скучными, более или менее светскими, несерьезными или, напротив слишком академическими, — но серьезном изучением какого-либо вопроса, актуального или просто интересного в данный момент, поскольку он принадлежит к живой ткани культуры живых людей, живущих духовной и политической жизнью своего времени в своей стране.
В этих новых институтах необходимо было приучить умы ко вкусу новой культуры, которая не является или только совокупностью отрывочных и поверхностных, хотя и полезных знаний, приобретенных зачастую без метода и неразумно; или псевдонаучными знаниями, лишенными основной особенности, присущей любому чисто научному знанию, то есть лишенными критичности и доказательности. Это была культура старых университетов, типового обучения ушедших времен демократии, которая возвеличивала народ, понижая уровень всех иных ценностей, ослабляя, следовательно, силы, с помощью которых дух народа восходит к вершинам цивилизации. Но фашистская культура означает — человеческая культура, формирование умов и характеров, воспитание интереса человека к своей личности, к проблемам, которые она постоянно порождает из самой себя, к миру, к которому эти проблемы относятся, миру духовному, то есть тому, который проявляется в людях через их действия и страсти, через веру, работу, ежедневную борьбу, через медленную постоянную внутреннюю работу духа. Это мир, центром которого всегда являемся мы, и мы должны осознать, что сами являемся его творцами, поскольку у нас есть программа, цель и сила, чтобы реализовать их. Цель и программа эти требуют настойчивых серьезных размышлений, как в том случае, когда дело касается наших главных интересов и нашей глубинной сущности, если мы хотим жить с открытыми глазами, не рискуя теми маленькими дарованиями, которые в жизни нам были даны.
Сегодня полемика против противников утратила значение, поскольку противников больше нет. Фашизм победил, и можно позволить мертвым хоронить своих мертвецов. Настаивать на необходимости новой культуры, которая должна быть фашистской, продолжать комментировать и иллюстрировать принципы фашистской цивилизации, критерии, концепции и институты, в которых воплотился Режим, реализуя дух нового итальянца, может показаться излишним занятием, ни полезным, ни слишком мудрым. Основы уже заложены, настало время строить.
Итальянский народ стал фашистским народом, отступников изгнали с дороги, по которой этот народ свободно шагает и будет шагать дальше, — но только если будет сохранять дисциплину. И дисциплина не может быть только внешней, должна быть дисциплина внутренняя, дисциплина духа и мыслей.
Как не достаточно крещения, чтобы стать христианином, так и не достаточно получить партийный билет, чтобы стать фашистом. Также и здесь нужно благословение, которое поддерживало бы человека сегодня и завтра и не покинуло бы его никогда. Я хочу сказать, что необходимо образование и самообразование, постоянное стремление к совершенствованию, через размышления и через поступки. Несогласие с противниками ведет к полемике, к старанию доказать собственную правоту. Но мы живые люди, и бывает, что мы не соглашаемся даже с друзьями, и я хочу сказать, что это хорошо. Даже среди самых верных членов одной и той же партии случаются расхождения во мнениях, и подразумевается, что не могут быть правы все. Нужно обсуждать, нужно критиковать то, что на первый взгляд кажется истинным, слушать доводы того, кто сомневается и думает иначе. Через такое обсуждение и критику, через эти взаимные поправки каждый из нас может действительно победить самого себя и стать истинным фашистом. Предполагать, что ты являешься тем, кем хочешь быть, означает преградить себе путь к тому, чтобы стать таковым. Наоборот, нужно всегда не доверять себе полностью и всегда чувствовать себя ниже того идеала, которым восхищаешься, и того титула, который хочешь заслужить.
Конечно же, эти истины не оригинальны, и у меня не хватило бы смелости изложить их здесь и сейчас, если бы именно в этот момент я не посчитал уместным вновь напомнить их как противоядие естественной уверенности в своих силах, всегда овладевающей сердцем победителей., которые, будучи хозяевами поля битвы, соблазняются верой в то, что они помазанники Божьи. На деле выигрывает идея, а не люди. И они, чтобы воплощать эту идею, должны всегда, каждый день, каждый час, каждый миг расти, и, чтобы расти, они должны чувствовать свое несовершенство и думать, размышлять с волнением о высоте, к которой стремятся.
Необходимо постоянно возвращаться к проверке своих идей и отсюда своих поступков. Это и есть культурная деятельность, которую отчасти, что касается поведения фашиста, надлежит контролировать партии; но отчасти, что касается доктрины и общей концепции, может и должно быть задачей наших институтов культуры, которые, следовательно, берут на себя перед страной и перед Дуче высокую ответственность. И мы, если Вы, Дуче, доверяете нам, возьмем ее на себя и выполним наш долг с покорностью и верностью истинных последователей, твердо уверенные в том, что, шагая вслед за Вами, мы будем работать на благо Режима и на величие Родины.