Текст:Дмитрий Ульянов:Партизаны без партии
Партизаны без партии
- Автор:
- Дмитрий Ульянов
Der Wolf erhob sich tranenblind —
er hatte ja doch Weib und Kind!
Doch da er kein Gelehrter eben,
so schied er dankend und ergeben.Christian Morgenstern. Der Werwolf
- Ульянов Д. «Партизаны без партии» // Русский журнал. — 8 января 2008.
- Предмет:
- Теория партизана
«Теорию партизана» Карла Шмитта ждали без пиетета, без мистического страха перед чудом, скорее ожидание было похоже на историю с записью в долговой книжке: мол, должны, но когда точно вернут позаимствованное не ясно. Это было связано с тем, что найти перевод этой работы Шмитта на просторах всемирной глобальной паутины не составляло никакого труда. Но распечатку ведь на полку не поставишь и перед лицами бледных юношей со взором горящим трясти ей как-то несподручно, да и вообще оформлению трудов таких тираннозавров мысли придают значение чуть ли не большее, чем непосредственно содержанию. Это ж не какая-нибудь запыленная классика, тут надо и обложку повнушительней и закладочку обязательно, чтобы всем сразу было понятно «с Кем вы имеете дело и как с Ним себя надо вести».
Впрочем, «Praxis», издавший «Теорию партизана», не оправдал надежд зубров горе-консервативной мысли. Простая черная обложка с фотографией доски, предупреждающей об опасности партизан, вряд ли будет по достоинству оценена сонмом почитателей популярного сегодня сверх всякой меры «архитектора права фашистской Германии». Но содержание оказалось куда лучше, чем могло быть. Так, кроме непосредственно «Теории партизана» была опубликована беседа Шмитта с Иоахимом Шикелем, известным маоистом, и пространная статья Тимофея Дмитриева «Теория партизана вчера и сегодня».
В отличие от навязшей в зубах самой «Теории партизана», «Беседа о партизане» и статья Дмитриева довольно интересны, поскольку удачно демонстрируют как развитие осмысления проблемы партизана самим Шмиттом, так и возможности использования наработок данной теории в современном контексте.
Наиболее ценным представляется отрывок
«Беседы о партизане», где Шмитт раскрывает понятие мобильности, перенося последнее из области военно-технического в область антропологического. Мобильность — это уже не только и не столько моторизированность, возможность быстро преодолевать крупные расстояния и обеспечивать тем самым стремительное реагирование на планы и действия противника, но в большей степени умение быстро «изменять себя, свою сущность». Партизан, легко меняющий униформу на гражданскую одежду, превращается в самого настоящего оборотня, способного малым числом терроризировать значительно превосходящее количество людей.
Впрочем, проблема стоит еще шире, чем это анализируется Шмиттом. Мобильность, включенная в этих формах в военное дело, начинает размывать не только классическое европейское право войн, но и сами понятия регулярного и иррегулярного. Армия начинает утрачивать свою замкнутость, ее границы размываются, она фактически теряет единый центр управления. Взгляните на количество органов исполнительной власти, где предусмотрена военная служба: это ведь уже далеко не только Министерство Обороны, но и МВД, МЧС, ФСБ, ФСО — список можно продолжить. И было бы ошибочно предполагать, что ситуация обстоит таким образом только в России. Главные проблемы здесь начинают происходить в моменте сильного расхождения между юридически протоколируемыми фактами и фиксируемым непосредственно эмпирически. Цели, задачи и деятельность вышеописанных ведомств, равно как и их быт и практики, оказываясь формально вовлеченными в пространство военной службы, на деле претерпевают лишь незначительные изменения, но в тоже время сама по себе военная служба начинает пониматься куда более широко, постепенно ассоциируясь и с ранее чуждой ей деятельностью.
Подобное вскрытие и разворачивание созданной Новым временем армии приводит и к экстраполяции регулярного и иррегулярного в иные, ранее неизвестные военному праву и классической военной науке области. Теория партизана содержит в себе пролегомены к анализу сегодняшнего состояния и деятельности гражданского общества. Где те точки, когда плохо связанные между собой граждане оказываются способны объединяться для защиты своих прав? С какого момента человек превращается из обычного жителя в митингующего? Как рассматривать пусть жалкие, но все же подобия униформы, которые начали бытовать как в проправительственной, так и оппозиционной молодежи?
Не менее сложны в данном ракурсе и тренды развития спецслужб после Второй Мировой, ставших по сути своей официальными «партизанами государства», использующими не только технические, но и практические достижения прогресса в своей деятельности. Одновременное включение по всему миру большинства органов разведки, контрразведки и политического сыска в ряды военнослужащих, если они не являлись им раньше, оказалось сопряжено с постепенным отказом в данной среде от военной униформы и стремлением заменить ее хоть и официальной, но тем не менее гражданской одеждой. Все произошедшие реформы критериев мобильности и регулярности здесь наблюдаемы в наиболее яркой форме.
Разумеется, невозможно обойти вниманием и проблему международного терроризма, сторонники которого часто пытаются присвоить себе статус партизанов или борцов за независимость. На эту тему высказано много разумных обобщений существующего интеллектуального опыта во включенной в книгу статье Дмитриева.
Впрочем, вышеописанный список проблем и вопросов хоть и актуализирует теорию партизана, но требует и переосмысления последней. Не только критерий иррегулярности начинает ослабевать и размываться, но и политическая ангажированность перестает носить тот характер, которым она обладала ранее. Формально вовлекая все большее количество людей в область политики, неолиберализм кастрирует само политическое, старательно пытаясь присвоить монополию на легитимное насилие исключительно за «мировым гегемоном», отказываюсь признавать это главное в борьбе за власть средство за иными носителями суверенитета. Не меньшие реформы претерпевает и «теллурический характер партизана» — в условиях глобализации отсутствие внутренней изоляции оборачивается невозможностью рассматривать любые, даже, казалось бы, автохтонные конфликты через призму «борьбы за собственную территорию».
Изменяется и состояние принципиальной, основополагающей для Шмитта концепции «друг/враг». Шмитт сам устанавливает противоречие между двумя концепциями «врага»: концепцией консервативной, классической — признающей и уважающей врага, и концепцией революционной, классовой — рассматривающей «врага» исключительно в рамках известной цитаты Горького: «Если враг не сдается, его уничтожают». Но сегодняшний «враг» превратился в игровое понятие, в котором ранее оппозиционные друг другу смыслы оказались перемешаны. Фундаментальное различие оказалось фактически превращено в постмодернистский коллаж, который может быть использован в «PR-целях» с содержанием, похожим на хамелеона, меняющего цвет в угоду нужным диспозициям и течениям политической моды.
Завершая этот в целом положительный отзыв на наконец изданную «Теорию партизана», справедливости ради следует добавить ложку дегтя в этот бочонок меда. Радикальность Шмитта ограничена уровнем артикуляции. Он недвусмысленно стоит на позиции защитника прошлых, уходящих в небытие норм и ценностей. Его мифологизация образа партизана направлена не только на придание исследуемому явлению нужного консервативного колорита, но и на определенное удаление его от реальности, вынос за скобки того мира, который служит идеальным образом самому мыслителю. Повторение подобной позиции опасно и методологически, и практически. Закрытость в башне из слоновой кости, сопряженная с наблюдением с балконной площадки этого великого сооружения, оборачивается позицией, в рамках которой невозможно любое действие, любая активность. Поэтому если мы хотим продолжать говорить о партизане, а не о теории партизана, нам нужны другие авторы и другие теории.