Текст:Егор Холмогоров:Важнейшее из искусств
Перейти к навигации
Перейти к поиску
ВАЖНЕЙШЕЕ ИЗ ИСКУССТВ
Модное это нынче дело — зваться «консерватором». Модно — потому как безопасно. За консерватизм никто никого не «привлечет». Возглавляемая знатным гражданином Отечества Львом Убожко КПРФ (Консервативная партия Российской Федерации) никого на улицу на митинг в двадцатиградусный мороз не потащит. Даже за первородный грех Чубайса с консерватора не спросят. Респектабельно и безобидно. Склонить голову над эскарготьеркой с бургундскими улитками, поправить усики, промолвить деликатно: «Я, знаете ли, по убеждениям консерватор. Это не политическое. Это — жизненная позиция. Мировоззрение». «Респект! Респект!» — если не воскликнет, то уж, по крайней мере, подумает ваш не менее деликатный собеседник. Денег в долг не даст, но нужным людям порекомендует.
Существо, без особой рефлексии именующее себя консерватором в современной России, — это вполне определенный человеческий тип. Тот, кто был ничем в 1980-х, стал всем или хотя бы чем-то в 1990-х, а в 2000-ых желал бы сохранить все без изменений и с опасением смотрит на любое пошатывание существующих устоев (правильней было бы сказать — подпорок). Если он, к примеру, — работник пера или микрофона, то, скорее всего, его идеал — веселое додефолтное время, когда спонсоры и заказчики были добры к свободному слову, а чиновники и политики перед ним же бессильны. Ах, как гуляли — мордой кверху, выше только звезды. Правда, возвернуть те дни золотые уж невозможно, но можно ведь как-нибудь закрепиться на достигнутых рубежах? Тут-то и появляется эскарготьерка и «консервативное мировоззрение». Зачем что-то менять, когда все и так хорошо?
Здесь, конечно, проницательный читатель ожидает пассажа типа «жируют, гады, в то время как страдает народ». Мы от этого воздержимся — не из-за цинического презрения к страданиям народа (этого не водится), а просто потому, что даже если все вышеупомянутые заглотчики вдруг перемрут как мухи це-це в ледниковый период, то еще не факт, что народу станет от этого сильно лучше. Дело в другом: само желание «ничего не трогать и не менять» хотя по-человечески и понятно, но «консервативным» называться никак не может.
"Консерватор — это не тот, кто консервирует овощи," — говорил Гилберт Кит Честертон — не только замечательный писатель, но и один из теоретиков консерватизма. Но почему бы не начать с овощей?
Любая вещь, предоставленная самой себе, через какое-то время портится. Если белое не мыть и не красить время от времени, оно станет черным. Если живое не кормить и не поить, оно станет мертвым. Если мясо, овощи, фрукты, молоко и прочие вкусные и приятные вещи, которые так радуют взгляд и язык за любым столом, не консервировать, то через несколько дней, а то и часов после подачи к столу перед нами окажется тухлятина.
Для того чтобы есть зимой вишневый компот, пить старое вино или хотя бы иметь славную возможность ударить воблой об стол, необходимо всецело отдаться высокому искусству консервирования. То есть уметь сохранять вещи, их изменяя, выделяя самое главное, защищая самое важное и прибавляя вкуса, цвета и запаха взамен неизбежно выветривающейся от бега времени свежести.
Трудно даже вообразить себе, какие усилия тратило человечество ради того, чтобы сохранить и развить такое благо цивилизации, как консервирование. За источники соли велись войны, крестьяне и горожане в ответ на повышение налогов на соль поднимали "соляные бунты"… Даже Америку открыли по сугубо "консервативным" соображениям — европейцы искали путь в Индию для того, чтобы получать без грабительских турецких наценок столь необходимые при консервировании пряности — от перца и до каких-нибудь кардамона с имбирем. Не будь у людей этой мощной воли к консервированию, питались бы мы зимой мхом, летом — дубовой корой и круглый год — тухлой козлятиной.
В делах общественных, то есть тех, которые до каждого имеют касательство, суть консерватизма, в общем, та же. Не будь мечтателей-консерваторов, которые рискуют противостоять ветрам перемен, не устояли бы ни многовечные стены недвижного Китая, ни американская конституция с ее детскими двумя с половиной столетиями. Ничто бы не устояло. Мирные народы, пощипывая лианы, табунами паслись бы на лугах очередной недолговечной банановой диктатуры какого-нибудь Мобуту Сесе Секо Нгбенду Ва За Банга, сменяющейся другой — столь же недолговечной, как только харизма (она же рейтинг) диктатора подустанет.
Консерватор — это тот, кто знает, что все гниет, все разлагается, но не готов с этим смириться. Ему жалко хорошего. И ему беспокойно — что же будет завтра, когда яблоки попреют, а молоко скиснет. Ведь и после праздника нового урожая надо будет чем-то кормить детишек. В России, которая никак не очухается от столетий банального недоедания, столь подтачивающего наши национальные силы, эта консервативная тревога о зиме особенно должна быть понятна. А консервативная идея особенно востребована не властями одними, с которых порой хватит и угрюмбурчеевщины, не ликующими и праздноболтающими только, а именно что всеми.
В таком консерваторе меньше всего боязни что-либо "потревожить". Ни вам эскарготьерок, ни томных взоров, ни обтекаемых фраз. Дело общее и дело для каждого. Фартук. Нож. Поварешка. Хорошо, если новейший, навороченный кухонный комбайн. А на войне и вовсе, согласно популярной формуле Уинстона Черчилля, — "кровь, пот и слезы". Консерватор засаливает, маринует, в случае необходимости потрошит и снимает шкуру, закатывает крышки, подмораживает. В этом хороший консерватизм по-хорошему революционен. Законсервированный продукт — это, по сути, уже новый продукт. Он и выше в цене, и зачастую вкуснее "свежего", да и годится на большее. Вряд ли вы станете закусывать свежим огурцом или сырой рыбой.
Консерватор открыт будущему и заинтересован в нем — хотя бы для того, чтобы с нами произошли не все те гадости, которые только могут произойти. И чтобы всякое хмурое утро было беспохмельным и ни один февраль не стал голодным.
Один директор консервного завода, узнав о «Консерваторе», воскликнул: «Ну наконец-то сделали газету для нас!» Я думаю, что в этом он прав.