Текст:Егор Холмогоров:Наследие Сталина

НАСЛЕДИЕ СТАЛИНА

  ==Он что-то задумал.
Он лишь отдохнуть прикорнул.
И я обращаюсь к правительству нашему с просьбою:
удвоить,
утроить у этой плиты караул,
чтоб Сталин не встал
и со Сталиным — прошлое…== ==Нет, Сталин не умер.
Считает он смерть
поправимостью,
Мы вынесли
из Мавзолея
его,
но как из наследников Сталина
Сталина вынести?==

 

Такими жутковатыми пророчествами пугал в 1962 году советских людей Евгений Евтушенко. Это стихотворение и доставило его автору славу самого смелого и «вольномыслящего» советского поэта, хотя написаны оно было по прямому соцзаказу и протежировалось лично «дорогим Никитой Сергеевичем» заявившим на одном из обсуждений: «если эти стихи — антисоветские, то я — антисоветчик».

Сталин и «наследники Сталина» стали ужасом советской интеллигенции на весь период между XX и XXVI съездами КПСС. Не к одной годовщине, так к другой, с трепетом ожидала интеллигенция «реабилитации», волновалась, писала в ЦК и Политбюро гневные «коллективные письма. Сусловские идеологи бывшие твердокаменными во всем остальном, по этому вопросу вдруг «отступали» и любая биография Сталина неизменно заканчивалась нелепым и комичным хвостиком: «наряду с положительными сторонами имели место теоретические и политические ошибки, отрицательно сказывались некоторые черты характера… начал отступать от ленинских принципов… Постепенно сложился культ личности С., который повлек за собой грубые нарушения социалистической законности… Партия решительно покончила…».

В годы перестройки ее идеологи «оттянулись» по «вождю народов» по полной, даже «вождь пролетариата», когда стало можно ругать и его, не получил такого потока больших и малых пинков, заушений и плевков, которые достались на долю «сталина и сталинизма». Чтение очередных разоблачений сталинских преступлений стало для человека эпохи умирающего социализма чем-то вроде обязательной пятиминутки ненависти, ритуала, к которому должен быть причастен каждый. Казалось что не было того негативного штампа, которым  не «проштамповала» Сталина советская либеральная интелигенция и, напротив, не было того неприятного ей явления — от колхозов до «великорусского шовинизма», которое не было бы заклеймлено как «сталинизм». «Сталинизм» стал универсальным символом всего в советском периоде русской истории, что только следовало разрушить, а разрушить, в итоге, следовало почти все.

Интересно, что с окончательным падением коммунистической власти «антисталинизм», в отличие от антикоммунизма как-то сразу потерял остроту и интерес, мало того — появились большие и малые идейные течения, которые с самых разных позиций — от радикально коммунистических до патриотически-православных, занялись апологией великого диктатора. Обогащенный новыми мотивами сталинский миф вернулся едва ли не к чистоте 1953 года, но только свободной от тогдашнего налета казенной официозности. «Ползучая» психологическая реабилитация Сталина пришлась именно на годы разгула «демократии» и была напрямую с ними связана — обращение к тем ценностям, которые оплевывались демшизой, приводило и к тому, что говорить о Сталине как о маньяке-убийце оказывалось в итоге по меньшей мере неуместно, для советского периода именно сталинская эпоха оказалась «классической» и определяющей, а потому от Сталина — его стиля и его мифа было никуда не уйти и волей-неволей в отношении его приходилось произнести два-три скупых слова похвалы.

 

«Реабилитация»?

И вот — события, которых с таким ужасом ждала советская интеллигенция, свершились. «Реабилитация Сталина» пошла полным ходом при новом российском правителе, который в «наследники Сталина» годится по всем статьям — «чекист», государственник, сторонник порядка и масштабной внешней политики, ориентированной на национальные интересы. Одним словом — «диктатор», как не задумываясь особо над подбором выражений определила Путина демшиза. Сперва вернули, под свист и истерические завывания прогрессивной общественности, «сталинский гимн». Теперь вот Путин в своем интервью накануне визита в Польшу, данном одному из главных польских «демократов» Адаму Михнику, произвел историческую положительную «переоценку роли Сталина» в русской истории, тем окончательно «показав свое подлинное лицо».

Ничего особенного, собственно, Путин не сказал — он просто поставил на место польских соседей, вздумавших шантажировать Россию «нефтяной трубой», с целью выбить компенсацию, а главное — слезное покаяние русских за «преступление в Катынском лесу» и вообще за всяческие зверства и репрессии русских в отношении свободолюбивой Речи Посполитой. В Катынском лесу в 1941 НКВД расстреляло несколько тысяч польских офицеров — элиту старой «буржуазно-помещичьей» Польши, носительницу идеи великой польши от Одера до Днепра и от Балтийского до Черного моря. Это были те самые люди, в крайнем случае — их сыновья и идейные наследники, которые пытались захватить в 1920 большую часть Украины, нанесли предательский удар в спину белой армии барона Врангеля, успешно наступавшей на большевиков. Те самые, кто по всей Западной Украине и Белоруссии, которые все-таки им удалось оттягать у Советской России по Рижскому договору, взрывали православные храмы и издевались как могли над православным населением, которому не повезло оказаться в Польше. Те самые, которые совсем незадолго до того, как советский и нацистский диктатор разделили Польшу намеревались вместе с немцами идти в поход на Москву. В присущей ему кровавой манере Сталин провел акцию с точки зрения советских «национальных интересов» вполне естественную — обезопасил СССР от злейших врагов, которые никогда бы не простили бы отторжения от Польши «восточных территорий», несмотря даже на то, что они были заменены куда более развитыми западными, отрезанными у Германии.

Культ «катынской трагедии» является для поляков примерно тем же, чем для евреев является культ Холокоста — фактором национальной идентичности и национального злопамятства, постоянным и неисчерпаемым источником представлений о себе, как о жертве несправедливости и злодейства. Разумеется Россия, как главный антагонист Польши в «извечном старом споре, завещанном судьбою», должна быть столь же глубоко виновата перед поляками, сколько глубоко виновата перед евреями Германия, и должна нести за свои былые «преступления» столь же ощутимую материальную ответственность в виде «компенсаций жертвам сталинских преступлений». Редактор польской газеты и требовал от Путина, фактически, покаянного «в немецком стиле» отречения от Сталина с принятием на себя моральных обязательств до конца дней российских испытывать перед поляками «чувство вины». В ответ Росийский Президент продемонстрировал уникальное умение не только любезно отшить провокатора, но и несколькими словами поставить все на свои места.

А.Михник (А.М.)- А какое место Сталина в истории России?

В.Путин (В.П.) — Это такой несколько провокационный вопрос.

А.М. — Немножко.

В.П. — Ну, не немножко (смех). Сталин, конечно, диктатор. Это без всякого сомнения. Это человек, который руководствовался в значительной степени интересами сохранения личной власти, и этим очень многое, на мой взгляд, объясняется.
Проблема заключается в том, что именно под его руководством страна победила во Второй мировой войне, и эта победа в значительной степени связана с его именем. И игнорировать это обстоятельство было бы глупо. Вот такой неполный ответ Вас должен удовлетворить.

А.М. — Он ближе к Ивану Грозному, с Вашей точки зрения, или к Петру I?

В.П. — К Тамерлану.

Как может заметить читатель, никакой «реабилитации», о которой сразу же завизжали хором наши либеральные СМИ в ответе Путина не было — нормальная «средневзвешенная» оценка, немного заостренная против спрашивающей стороны — никаких рыданий и вырывания на себе волос не будет. Будет спокойный подход к собственной истории — Путин, как это часто с ним бывает, несколькими словами намечает ключевые ориентиры для страны, ставит вехи, по которым остается только идти. Так и здесь, расставлены вехи в отношении «сталинского периода» — расставлены так, что не убавить ни прибавить, остается только расшифровать сказанное.

 

Человек, остановивший революцию

«Он не был коммунистом. Более того, он был лютым врагом коммунизма, отбросившим это неминуемое будущее всего человечества на многие десятилетия назад. Он расстрелял больше коммунистов, чем все злейшие, открытые враги коммунистов — Гитлер, Муссолини, Франко и остальные вместе взятые… Сталин — ликвидатор КПСС… главный удар, т.е. истребление, пало на коммунистов с дореволюционным стажем и вступивших в партию до 1929 года. Сталин убил марксизм как науку, превратив его, и очень ловко, в проституированный придаток и инструмент своей личной власти и прагматичной политики… Сталин уничтожил диктатуру пролетариата…» — так, в несколько истеричном тоне, обличает Сталина один из современных коммунистов. Конечно, в такой оценке есть немало передержек, попыток «откреститься» от ставшего неудобным вождя. Как бы то ни было, Сталин был и до конца своих дней оставался марксистом-ленинцем и был предан коммунистическим идеалам вполне искренне. Но все-таки именно ему суждено было остановить цунами «Мировой Революции», которая грозила захлестнуть цивилизованный мир и которая уничтожала Россию.

Сталин и впрямь совершил тот «термидор», в котором его непрерывно обличал главный оппонент — Троцкий. Благодаря этому «термидору» мы сегодня можем говорить о «советском периоде» русской истории, говорить о Сталине, как о человеке, который имеет в этой истории свое определенное место, а не очутились в ситуации полного отсутствия России и русских как определенного исторического субъекта. Если позволительно сказать, что без Милюкова, Керенского и Ленина Россия была бы намного лучше, то столь же определенно можно сказать и то, что без Сталина России сегодня не было бы вовсе — ее бы сожрали и уничтожили без остатка либо «русские революционеры», либо западная «контреволюция».

«Ленинская система», сформировавшаяся в ходе гражданской войны и после нее  была открытой. Ленина интересовали прежде всего власть, которая досталась в руки большевикам, и сохранение и укрепление этой власти, как и для чего она будет использована — для Ленина был открытый вопрос. Он подготовил очередное масштабное  отступление, сравнимое с Брестским миром, — «НЭП» который должен был гарантировать власть большевиков от угрозы слепого и неуправляемого крестьянского бунта, однако после этого и умер. Будучи блестящим тактиком, никакой стратегии «вождь пролетариата» так и не наметил. Его наследники схлестнулись в борьбе за власть, причем каждому из них она нужна была для своих «идейных целей», а всем — ради продолжения того чудовищного вампирического оккупационного режима «комиссарства», который медленно, но верно разлагал Россию, в которой «старые большевики» и «герои гражданской» составляли нечто вроде новой орды завоевателей, без особого государственного смысла перераспределявшей в свою пользу все ресурсы.

Родоначальник всего мирового левачества Троцкий, готовился принести Россию в жертву чудовищной идее «перманентной революции». Эта революция должна была не просто содействовать «построению социализма и коммунизма», не просто привести к революции во всем мире, а превратиться в непрерывное разрушение и перестройку всего и вся во имя все более и более совершенного идеала «чистого коммунизма». Разношерстной интернациональной компании, сложившейся вокруг Троцкого, было, в общем, все равно где и зачем делать революцию — этих интеллектуальных и моральных маргиналов интересовал не результат, а процесс и, главное, их собственное «место в процессе».

Их идейный оппонент Бухарин погружен был в созерцание утопии крестьянского социализма, который будет построен русским крестьянством — одуревшим от совершившегося в 1918 «черного передела» и от данной НЭП-ом «свободы», потерявшим нравственные и религиозные ориентиры старой русской общины. Русская деревня практически перестала кормить отощавшую и никак не могшую выйти из экономического хаоса страну — вместо этого она откармливала и перекармливала саму себя, как будто в ней одной заключалась вся цель существования России.

Если Троцкистская революционная утопия состояла из двух классов — революционных вождей и бесправных революционных рабов, согнанных в трудармии, то бухаринская утопия, как более гуманная, предполагала существование тех же двух классов, но в ином обличьи — трудолюбивых полувольных хлебопашцев и стригущих с них шерсть и купоны красных феодалов. Над всем этим, — то ли воюющим во имя неизвестно чего, то ли пребывающим в сонном благодушии, царством, должна была порхать революционная творческая интеллигенция, находящаяся в непрерывном «творческом поиске», приводящем к развитию культуры — культуры «авангардного» революционного упадка и деградации всех устойчивых культурных форм.

Сталин был единственным из большевистских вождей, кого не слишком интересовали идеи. Точнее интересовали они его в том объеме и в том положительном систематическом виде, в котором их можно было извлечь из немецких социал-демократических катехизисов и наложить на российскую политическую действительность. В свое время именно так Сталин и поступил с немецко-австрийской социал-демократической теорией «национального вопроса», которую он ясным и складным языком переписал на русский и которая впоследствии стала довольно эффективной базой сталинской модели решения национального вопроса — фиктивное национальное самоопределение, нивелировка национальных различий за счет общего культурного поля, доминирование центральной нации. В результате — Сталин оказался, в каком-то смысле, «самым верным ленинцем» и занялся последовательным укреплением власти, понимавшейся им прежде всего как собственная власть.

Заставив захлебнуться в крови своих конкурентов, Сталин избавил Россию на долгие годы от масштабного идеологического экспериментирования всевозможных уклонистов. Поколение прожорливых завоевателей было по возможности истреблено — за их полной экономической и управленческой неэффективностью, сочетавшейся с крайней амбициозностью и капризностью. Сталинская бюрократия отличалась, быть может, многими уродливыми чертами, но она была с социологической точки зрения правильной имперской бюрократией, — иерархичной, эффективнойоснованной на простых и ясных принципах — работа или расстрел. Расстрел, впрочем, полагался по большей части тем, из «старой гвардии», прежнего оккупационного сословия, кто продолжал сопротивляться. Их уничтожение ознаменовали грандиозные «московские процессы» — величайшие фантасмагории ХХ века, в которых почти невозможно отделить правду от вбсурдной выдумки, но которыми можно  любоваться как величайшими постановками и как пространством саморазрушения большевизма.

Создавая ориентированную на собственную власть систему Сталин естественно структурировал вокруг принципов порядка и стабильности, тот послереволюционный хаос, который представляла собой советская Россия, стремительно перестававшая быть Россией вообще. Если верить современным социологам, то история больших общественных систем состоит из двух этапов — этапа революционной утопии, не желающей считаться с реальностью и приносящей в жертву этой реальности тысячи и миллионы жизней, и этапа имперского, на котором между утопическим идеалом и реальной жизнью заключается определенный компромисс. Именно такой компромисс в виде идеи «социализма в одной стране» и предложил России Сталин, создавая свою имперскую коммунистическую структуру, пронизанную духом прагматизма и сухой, лишенной всякого «революционного нерва» марксистской схоластики «Краткого курса». Сталинский марксизм и в самом деле перестал быть утопической революционной теорией, превратившись в идеологическую оболочку крепнувшего СССР.

 

Лед и броня

Фактически Сталин выполнил, хотя и с некоторым запозданием и с совершенно неожиданной стороны, завещание Победоносцева: «Россию надо подморозить». Сталинские оковы наложенные на хлипкую грязцу, образовавшуюся в результате перемалывания красным колесом  кровавых костей, стали едва ли не единственной скрепой, удержавшей русское общество от полного распада. Наиболее показательна в этом смысле судьба русской деревни, в которой, после секуляризации и фактической «атеизации» сознания крестьян (в рамках которой религиозность не шла дальше отправления обязательных обрядов), общинная структура превратилась в инструмент чудовищного, всепоглощающего группового  и личного эгоизма, чудовищно разрушительного для страны.

Недавно скончавшийся русский историк и мыслитель Вадим Кожинов утверждает, что: «70 процентов российского хлеба, который шел за границу и на внутренний рынок, поставляли до революции крупные хозяйства, на которых было занято 4,5 миллиона наемных работников. Крестьяне ненавидели эти крупные хозяйства, это были владения бывших помещиков и разбогатевших крестьян, ставших аграрными капиталистами. Именно этот хлеб увозился за границу, а вовсе не крестьянский хлеб. После сами крестьяне уничтожили и поделили между собой крупные хозяйства. Количество крестьянских хозяйств выросло на 8 миллионов — примерно на треть. Они получили земли больших хозяйств…

К 1928 году вдруг выявилось, что товарного хлеба для нужд городского населения нет. Пришлось (еще до коллективизации) ввести в городах карточную систему. Урожай был ненамного меньше, чем в лучшие дореволюционные годы, но товарного хлеба оказалось в два раза меньше. Крестьяне продавали всего-навсего 11,5 процента производимого хлеба, а 88,5% потребляли сами. Это было гибельно для страны. Сталин в виде колхозов по сути дела восстановил крупные хозяйства с фактически наемными работниками. Так что это была не его злая воля, а неизбежное последствие разрушения крупных капиталистических сельских хозяйств, которое произошло во время революции».

Сталинская коллективизация дала не только возможность, пусть и чудовищной ценой, обеспечить страну хлебом и обеспечить ее промышленную модернизацию, но и превратила огромную часть крестьянства в советское рабочее бюргерство, ставшее плодом сверхскоростной урбанизации. Это было даже более важным ее результатом — вместо умиравших с чудовищными издержками традиционной культуры и традиционного сознания русского крестьянства, практически переставшего быть государственной силой, стала формироваться новая городская культура с ее устойчивым менталитетом. Возник жестоко ненавидимый либеральной интеллигенцией «совок», но именно этот «совок», при ее возможных недостатках, сражался с Гитлером, строил заводы, выходил в космос и вообще составлял почву для гигантского военно-служилого сословия офицеров и инженеров ВПК.

Хотя именно на фронте «социального строительства» и была совершена одна из главных и роковых ошибок Сталина, которые и в самом деле составляют его гигантское преступление против России и ее общества — «великий вождь» допустил и даже во многом содействовал формированию на островах «Архипелага ГУЛАГ» чудовищной по размерам и структурной организованности криминальной антисистемы, которая превратилась в мрачного черного спутника нового советско-российского общества. При жизни Сталина его отлаженная система подавления управляла криминальным элементом как одним из социальных факторов — то «открывая» клапаны между обществом и антиобществом, то «закупоривая» их, но, в целом, держа всех выкинутых из общества в общем-то на периферии. Зато сразу же после смерти «вождя» антисистема прорвалась в толщу общественной жизни, отравляя всю ее своим дыханием, создавая из России, особенно в ее провинции, полукриминальное общество, освобождение от которого займет у нас еще многие годы.

Жестокое «подмораживание» необходимо было Сталину прежде всего для разрешения его внешнеполитических имперских задач, реализация которых является самым ярким его деянием и будет, хотим мы того или нет, основой для его оценки большинством историков. Значение Сталина — не совсем там, где его обычно видят. Очень любят говорить о том, что Сталин то ли подготовил Россию к тому, что она смогла достойно встретить Гитлера и не проиграть ему, то ли наоборот — в том, что расстреляв больших и малых большевистских наполеончиков типа Тухачевского он «обезглавил армию». На самом деле Сталин не сделал ни того, ни другого. К Второй Мировой Войне СССР подошел в общем-то неподготовленным, о чем и свидетельствуют его многочисленные поражения первых полутора лет войны. Армия, которую так долго готовили побеждать врага в грядущих классовых боях оказалась неподготовлена в главном — ее как армии попросту не существовало — были танки, самолеты, люди, боеприпасы — армии как таковой не было и она посыпалась под первыми же ударами танков Гудериана. Действительная заслуга Сталина была в том, что за первый год войны он создал практически из ничего новую армию, новую военную промышленность взамен практически полностью утраченной — СССР вышел из войны совсем не той страной, какой в нее вступил. Собственно именно в ней он и стал по настоящему «Советским Союзом», то особой специфичной цивилизацией, которая во многом разительно отличалась от предшествующей России, но которая предопределила многие выдающиеся черты России нынешней и грядущей. В качестве «демиурга» СССР, Сталину принадлежит исключительное место.

 

«Железный хромец»

Но почему Путин сравнил Сталина не с Иваном Грозным и не с Петром Великим, с которыми любил ассоциировать себя советский диктатор, а с Тамерланом? Поставить Сталина в ряд русских царей означало бы включить его в перечень великих деятелей русской истории, наследие которых оказало и оказывает на нее прямое влияние, является частью традиции. Сталин — слишком неудобная и неприемлемая фигура для такого списка, он попросту в него «не ложится» и сразу же его корежит. Быть одновременно прямыми наследниками Сталина и, скажем, Александра III — нельзя и если себя таковыми признать, то сразу же окажутся небеспочвенными бурчания либеральных «мыслителей» об извечной склонности русских к тоталитаризму.

Естественный ход русской истории, и связь в государственной традиции России пресеклись в 1917 и сейчас едва-едва нащупываются ниточки их восстановления — прочертить прямую Линию к Путину от Князя Владимира через Сталина будет затруднительно, хотя сам Сталин сделал немало для того, чтобы легитимизировать свою империю в категориях и образах именно русской истории. Однако для России принятие сталинского наследия на собственную совесть пока что слишком тяжело и невыносимо — оно побуждает либо к оправданию таких вещей, которые оправдать никак не получится, либо же принятие на себя самоубийственного и никому не нужного «чувства вины» перед всеми, кто только заявит себя «жертвой сталинского режима»…

Поэтому Сталин в русской истории занимает и займет совершенно особое, так сказать «евразийское» место — место создателя и деспотичного властителя огромной и во многом чужеродной для России империи, куда входила в качестве важного составного элемента и Россия. Так же примерно осмысляли себя и многие другие древние цивилизации и империи, разделяя свои правящие династии на собственные и чужеземные. Сталин и был для России таким чужеземным властителем, оказавшимся однако достаточно мудрым и эгоистичным, чтобы не уничтожить ее, а напротив — заковать в стальную броню неприступных границ, атомных бомб и огромных армий.

Не случайно Путиным выбран именно Тамерлан — все помнят верещагинские рисунки пирамид из черепов, ощущение ужаса и жестокости исходивших от «железного хромца». С другой — огромные масштабы его империи, ее роскошное строительство, ужас, наводимый им на Европу и услуга оказанная им Европе — разгром турок-османов, задержавший почти на полстолетия их продвижение на Константинополь и европейские земли. Особое значение Тамерлан имеет для Руси. Он жестокая угроза, от которой Россия была спасена только заступничеством Владимирской Иконы Богородицы, и, в то же время, он — своеобразный освободитель, нанесший Золотой Орде как бы «реванш» за сожжение Москвы Тохтамышем. Именно с тех пор как Тимур разгромил Золотую Орду Руси стало дышаться чуть по свободней и она приобрела бесповоротно силу и динамизм, которые позволят всего через полтора столетия московским Князьям именоваться Царями. Такой сложный и противоречивый образ выбрал для Сталина Путин — здесь и чуждость русской традиции, и жестокость завоевателя и, в то же время, вольная или невольная миссия хранителя, каковую и выполнил этот страшный человек — Сталин, заковавший Россию в почти непробиваемый панцирь новой советской цивилизации, просуществовавшей недолго, но бывшей весьма плодотворной.