Текст:Константин Крылов:Похищение Европы

Похищение Европы

Военная операция НАТО в Югославии как внутриевропейский конфликт

статья

Автор:

Константин Крылов

Дата публикации:

10 сентября 2002

Предмет:

Агрессия НАТО против Югославии

http://www.forum.msk.ru/files/990328220844.html

I

На первый взгляд, беспрецедентная военная акция НАТО в Югославии выглядит странно, если не сказать бессмысленно. Очевидно, что обсуждение «официальной версии» конечной цели бомбардировок (тем более, она крайне расплывчато сформулирована, причем формулировки уже один раз изменялись) является пустой тратой времени — достаточно отметить, что бескорыстная поддержка никому не нужных косовских албанцев, мусульман, к тому же возглавляемых квазимарксистской организацией, не брезгующей наркобизнесом, сама по себе является довольно странной целью. То же самое можно сказать и о такой «очевидной» цели, как «развал Югославии» или «ликвидация режима Милошевича». Если бы дело было в этом, ни одна ракета не потревожила бы сон жителей Белграда. Вместо этого велась бы рутинная работа по организации и координации деятельности югославской оппозиции, по отработанному «польскому» сценарию, — что через год-полтора привело бы к падению режима Милошевича, переходу власти в руки местных демократов и последующим развалом страны.

Можно поискать и другие причины, поинтереснее. Одна из наиболее популярных версий происходящего утверждает, что война ведется ради устрашения РФ (нечто вроде "говорим «Serbia», подразумеваем «Russia»). Тем не менее, всерьез предполагать, что весь спектакль разыгрывается для российского зрителя, не стоит. Акция НАТО проводится не ради того, чтобы в очередной раз унизить и без того униженную Россию, показав свое военное превосходство (в котором и без того никто не сомневался). С самого начала было ясно, что на российском направлении эта акция принесет больше потерь, нежели приобретений. Так и вышло: ущерб для Запада именно в этой сфере отношений оказался довольно ощутимым.

На этом стоит остановиться поподробнее. Не следует забывать, что главным орудием давления Запада на Россию было и остается не столько экономическое и военное превосходство, сколько прозападные симпатии населения страны, и особенно её элиты. Поддержание соответствующих настроений в российском обществе неизменно давало Западу при решении любых проблем с Россией фору такого масштаба, которая делала быстрый выигрыш заранее предопределенным.

Сейчас эта фора заметно сократилась. О радикальном переломе общественных настроений говорить пока рано, но если в 1991 году демократы были воодушевлены и уверены в себе, а патриоты — деморализованы и подавлены, то в последние дни ситуация существенно изменилась: демократы вынуждены, оправдывая действия своих патронов, оговариваться и выкручиваться, в то время как позиция патриотов выглядит в глазах российской общественности довольно убедительно.

Этому способствовала и пропагандистская неудача антипримаковской кампании в прессе и СМИ. Надо сказать, что кампания по дискредитации премьера, с самого начала строившаяся на рассуждениях о недополученных Россией американских деньгах, ведется довольно неуклюже. Демократам следовало бы принять во внимание, что подавляющее большинство населения страны не видит никакой пользы в получении кредитов на Западе, поскольку уверено, что эти деньги предназначаются исключительно для подкупа коллаборационистской верхушки (то есть «на разворовывание») и для дальнейшего втягивания страны в долговую кабалу. В данном случае мы не будем обсуждать, так это или не так: речь идет об установившемся общественном мнении, немалые усилия в формирование которого внесли в свое время те же демократы. В настоящий момент никакие рассуждения о том, что «Примакову теперь нечем будет платить пенсии старушкам», ничего не изменят: в глазах российского общества виноватым окажется отнюдь не Примаков. Более того: впервые за всю новейшую историю России (с 1991 года) наблюдается рост непротестной популярности российского правительства: «поворот над Атлантикой» в глазах населения выглядел красивым и достойным жестом, впечатление от которого невозможно смазать никакими рассуждениями о недополученных миллиардах.

Разумеется, можно предположить, что Запад просто не принимает во внимание Россию и её отношение к происходящему. Однако это заблуждение. Основной принцип современной западной политики по отношению к окружающему миру довольно прост: не максимизация собственной мощи, а минимизация сопротивления противника. Западная политика направлена прежде всего на ослабление своих врагов и конкурентов, причем основной точкой приложения усилий является не столько материальная мощь предполагаемого противника, сколько его цели и планы — в той части, в которой они противоречат интересам Запада (то есть «моральное разоружение»). Наилучшим вариантом такового Запад считает не столько устрашение противника (хотя, разумеется, и это тоже), сколько демонстрацию преимуществ сотрудничества. Сила Запада — не столько в атомных подлодках и истребителях, сколько в том простом факте, что весь мир предпочитает иметь дело именно с западными государствами, апеллирует к ним в случае проблем и конфликтов, ждет от них помощи, то есть, попросту говоря, рассматривает их как «хороших хозяев». В этом смысле конечной целью своей глобальной политики Запад считает не покорение мира огнем и мечом, а добровольное (или «вынужденное объективными обстоятельствами») согласие народов Земли на вечную гегемонию Запада как на самый приемлемый вариант мироустройства. Это не значит, что европейцам (и тем более американцам) чужда прямая агрессивность, но они никогда не заводят себе лишних врагов, даже если эти враги слабы, и принимают во внимание практически любую силу, отличную от нуля. Это отнюдь не проявление слабости или готовности уступить: наоборот, это свидетельствует о глубине и серьезности стратегических планов. (Точно так же, как западное «умение считать деньги» — отнюдь не признак бедности и узости души, как иногда представляется недалеким скоробогачам, а, скорее, залог преуспеяния.)

В связи с этим открытую и демонстративную враждебность Запад проявляет по отношению либо к своим наиболее жестким и последовательным антагонистам, либо к заведомым жертвам, намеченным на уничтожение, либо, наконец, к «условным противникам», выбранным на эту роль по каким-либо особым соображениям. В этом смысле «тихая ненависть» к себе со стороны кого бы то ни было никак не может восприниматься западным альянсом как нечто малозначительное; тем паче не входит в их намерение провоцирование подобных настроений в нашей стране.

К тому же реакция России не является ни уникальной, ни, пожалуй, самой значимой в общемировом масштабе. Антинатовские (и антизападные) настроения резко усилились во всем мире: имиджу Запада как «хорошего хозяина» нанесен известный ущерб. Разумеется, этот ущерб никоим образом не стоит преувеличивать, но с точки зрения обычной западной политики он является совершенно лишним.

Самым важным, однако, является даже не это. Впервые за последние годы наблюдается существенный разрыв между действиями западных правительств и общественным мнением самих западных государств. На фоне единодушного одобрения операции против Ирака нынешняя реакция жителей «развитых государств» выглядит весьма неоднозначной, если не сказать больше. Создается впечатление, что пропагандистское обеспечение военной операции Североатлантического альянса попало в руки дилетантов.

Это последнее обстоятельство проливает свет на одну из возможных причин НАТОвской акции. А именно: вполне возможно, что она является внешним выражением какого-то конфликта внутри самого западного блока.

II

Одной из традиционных ошибок, которые делают российские политологи при попытках анализа действий евроамериканского блока, является искаженное представление о способах поддержания его целостности. Всем более-менее очевидно, что Запад представляет собой нечто единое, а отношения между странами Запада строятся на иной основе, нежели их отношения с «остальным миром». Это вызывает к жизни представления то ли о «закрытом клубе развитых стран», то ли о единой структуре, управляемой из хорошо законспирированного «центра». Российские либералы («демократы») тяготеют к первой модели, российские консерваторы («патриоты») — ко второй, но, в общем, дела это не меняет.

Все это основано на представлении о том, что сама разделенность Европы (на «народы», «государства», «культурные общности» и т. п.) является естественным, «от бога данным» обстоятельством, а все объединяющие её структуры, напротив, «искусственны» и нуждаются в особых усилиях по своему поддержанию. Это, однако, не совсем верно. Начиная со времен основания европейской цивилизации, Европа («Эллада», «Римская империя», «христианский мир», «цивилизованный мир») всегда представлялась самим европейцам чем-то единым. По сути дела, Европа представляет собой «естественную общность», имеющую довольно четко очерченные пределы, но внутри них довольно однородную и населенную «одинаковыми» людьми. Напротив, европейцы постоянно прилагали усилия для того, чтобы разделиться, провести между собой границы (начиная от государственных и кончая религиозными и культурными: например, различия между европейскими языками в значительной мере являются следствием сознательных усилий по их «разведению в стороны» — достаточно вспомнить историю французского языка). Европа — не столько «объединенное многообразие», сколько «разделенное единство»; если каким-то образом уничтожить институты, поддерживающие её разделенность, Европа, как гоголевская «красная свитка», начнет соединяться в нечто одно.

При этом европейская «воля к раздробленности» на самом деле оказалась вполне конструктивной. Европейцы смогли отработать множество разных моделей общественного устройства, создать сложную культуру, а главное — успешно экспортировать её в мир. Тем не менее Европа была и остается единой на двух уровнях: а именно, «ниже» и «выше» национально-государственных границ.

Одной из особенностей европейской психологии, плохо понимаемой русскими людьми, является то, что европейцы никогда не воспринимали государственные границы (к тому же довольно часто менявшиеся на протяжении истории) как некие «священные рубежи», как «само собой разумеющееся» («иже не прейдеши»). Напротив, они хорошо понимают их временность и искусственность. Знаменитое европейское «уважение к идее права» (об отсутствии которого в нашей стране столь картинно сожалеют наши либералами) связано как раз с тем обстоятельством, что многие вещи, во всем мире воспринимающиеся как «естественные» (точнее, как «результат обстоятельств»), в Европе «прочерчены по линейке» и к тому же довольно часто изменялись. То же самое относится и к культурно-религиозным «пределам»: именно в Европе принцип «чья власть (читай — „юрисдикция“), того и вера» выглядел естественным и понятным, а вера могла рассматриваться как объект «правового регулирования».

С другой стороны, единство Европы сохранялось и «сверху», на уровне единства европейской элиты. Так, вся европейская аристократия представляла собой одну большую транснациональную общность, можно сказать — семью (даже в кровнородственном смысле).

Таким образом, устройство Европы чем-то напоминает гамбургер: снизу — один большой кусок хлеба («простые европейцы»), в середине — нарезанные кусочки начинки (государственные, экономические, культурные образования), сверху — ещё один кусок хлеба (транснациональная элита).

Пиком разделенности европейского мира был период конца XIX-середины XX веков, когда национальные государства (глубоко искусственные образования) и в самом деле стали образующим началом европейской цивилизации. Устроение «меттерниховской» «Европы правительств», удерживаемой в равновесии исключительно «балансом сил», привело к тому, что «гамбургер» начал рассыпаться.

Во-первых, раскрошилась «нижняя корочка»: впервые за всю историю субконтинента европейские народы почувствовали себя по-настоящему чуждыми друг другу. Это проявилось во всем: начиная от стремительного распространения идеологии «биологического» национализма, и кончая забвением традиционных европейских «законов войны», с перенесением на европейский театр военных действий методик насилия, ранее допускаемых только по отношению к неевропейцам (например, к колониальным народам), но никак не среди «своих». (Первая Мировая война потрясла современников именно своей жестокостью.)

Во-вторых (и это ещё более важно), подгнил «верх»: транснациональная европейская элита лишилась влияния. Старый европейский «аристократический клуб» начал рассыпаться ещё во времена Французской революции, но окончательная его деградация пришлась на указанный выше период. В общем, европейцы построили между собой настоящие стены — национальные, культурные, идеологические — что привело, в частности, к двум мировым войнам (которые следовало бы честно назвать внутриевропейскими). Особенно тяжелыми оказались последствия Второй Мировой войны: разделение Европы достигло такого масштаба, который позволил возникнуть новой, фашистской цивилизации. (Истерическая реакция европейцев на фашизм связана не столько с «жестокостями гитлеровцев» — тот же колониальный период был в этом отношении ничем не примечательнее — сколько с тем фактом, что в центре континента стало возникать нечто по-настоящему чужое).

Разумеется, это вызвало определенную реакцию, оформившуюся в виде разного рода «европроектов». Не останавливаясь специально на истории «евродвижения» (это заняло бы слишком много времени даже у терпеливого читателя), мы просто констатируем тот факт, что оно оказалось успешным. В настоящее время в Европе появилась новая транснациональная элита, которую мы будем именовать «еврократией», в настоящий момент контролирующий процесс объединения Западной Европы.

III

Стандартный modus operandi еврократов состоит в реконструкции традиционного «европейского гамбургера»: а именно, всемерной интеграции «снизу» и «сверху», но не посередине. Суверенитет европейских государств ослабляется двумя способами. Во-первых, еврократы «подкапываются» под него «снизу», то есть постепенным стиранием границ, таможенных барьеров, торговых ограничений и т. п., а также путем создания общеевропейских систем образования и свободного обмена информацией, обеспечения свободы передвижения по территории субконтинента, а также, last not least, создания единой системы финансовых потоков, что нашло свое завершение в появлении общеевропейской валюты. Во-вторых, параллельно этому «наводятся мосты» «сверху» — то есть создаются наднациональные органы власти и управления, с виду довольно безобидные и кажущиеся чисто декоративными, но имеющие большое будущее. Еврократия все активнее вмешивается в вопросы, ранее считавшиеся «внутренними делами» национальных государств. Отметим, что в силу констатированного нами выше изначального единства Европы (подорванного, но не утраченного) это объединение происходит плавно и естественно, а для простого обывателя выглядит как обычное «снятие барьеров». По большому счету, в руках национальных властей остаются только силовые структуры, да ещё разного рода погремушки типа флагов и гербов, а также славной истории.

Это не могло не вызывать озабоченность национальных систем управления, «Европы правительств». Однако до последнего времени существовал мощнейший сдерживающий фактор, препятствующий планам еврократов — а именно, необходимость считаться с позицией Соединенных Штатов Америки.

Соединенные Штаты в послевоенный период играли роль «щита Европы», защищавшего последнюю от советской угрозы. Разумеется, Европе приходилось мириться с гегемонией US. При этом одним из краеугольных камней американской политики всегда оставалась поддержка «Европы правительств». Объясняется это просто: в разделенной Европе Штаты являются естественным гегемоном, в то время как единая еврократическая структура не предусматривает в себе места для США, и автоматически становится геополитическим конкурентом.

В настоящий момент значимость этого фактора сильно упала. Советский Союз прекратил свое существование, а Россия слишком слаба, чтобы представлять реальную угрозу для объединённой Европы, да и не имеет подобных намерений.

Это последнее обстоятельство заслуживает особого внимания. Политика еврократов по отношению к России, начиная с семидесятых годов нашего века, остается неизменной. Её можно определить таким словом, как «приручение». В частности, еврократические структуры поддерживали политику «разрядки» и активно способствовали интеграции некоторых сегментов российской экономики в европейскую — но на определенных условиях. Эти условия предполагают, в частности, допуск России в «европейский дом» — правда, на правах прислуги. Например, еврократы неизменно (начиная с достопамятной сделки «газ-трубы») поддерживают российский сырьевой экспорт в Европейский Союз (и, соответственно, допускают возможность вхождения российских сырьевых корпораций в элиту европейского бизнеса) или участие российских представителей в работе еврократических наднациональных структур. Но столь же неизменно они говорят «нет» любым попыткам России играть хоть какую-то роль в финансовых делах единой Европы. То же самое можно отметить и относительно других линий сотрудничества. Коротко говоря, еврократы видят будущую Россию как slave-государство, государство-клиент, полностью отказавшееся от каких бы то ни было амбиций, жестко контролируемое извне, но получающее за это бонусы и пользующееся привилегией «особых отношений» с патроном. Политика «Европы национальных правительств» по отношению к России является более жесткой: они рассматривают Россию как сильное национальное государство, являющееся естественным геополитическим противником, еврократы же в принципе не мыслят геополитическими категориями.

Крах СССР поставил «Европу правительств» в крайне неудобное положение. На волне общеевропейской эйфории еврократам удалось произвести ряд стратегический прорывов в области объединения субконтинента в единое целое. В умах европейцев начал вырисовываться закономерный вопрос: нужны ли им дорогостоящие и неэффективные национальные правительства, с их непонятной и непредсказуемой политикой.

При этом главным аргументом в пользу их существования всегда были внутриевропейские конфликты. Мир без границ и таможен хорош ровно до того времени, пока по ту сторону границы так же хорошо, сытно и спокойно, как и по эту. Как только мимо полосатого столба, отделяющего государство А от государства Б, хлынут какие-нибудь оборванные и завшивленные беженцы, нуждающиеся в крыше над головой, еде и работе, а за неимением последней пробавляющиеся грабежом и торговлей наркотиками, у жителей государства Б тут же возникает естественное желание перегородить дорогу колючей проволокой, с КПП и солдатами.

Здесь мы, наконец, подошли к теме статьи. А именно: почему европейские правительства, несмотря на явное недовольство своих собственных граждан, приняли горячее участие (а возможно, и инициировали) войну в Европе. Ответ очевиден: эта маленькая война является всего лишь одним из эпизодов в затяжном конфликте между еврократией и «Европой правительств».

Из этого следует ряд выводов. Так, возможно, что в самое ближайшее время возникнет проблема «албанских беженцев», которые под предлогом бегства от геноцида ринутся в Европу. Тут же встанет вопрос о квотах приема беженцев, о несении бремени расходов на их содержание, об их правах, в том числе и о праве свободного перемещения по территории Европы, и т. п. Второй проблемой должен стать сербский терроризм (или постоянная угроза такового), что повлечет за собой повышенные меры безопасности, а межгосударственные границы перестанут считаться чистой условностью. Третьей проблемой станет резкое усиление влияния США как естественного союзника «Европы правительств» на европейские дела. Кроме того, возможен раскол общественного мнения по вопросу ведения военных действий, и, соответственно, ослабление морального единства европейцев.

Наконец, последнее и самое важное обстоятельство. НАТО (то есть «Европа правительств» плюс США) отнюдь не заинтересовано в быстрой и эффектной победе над сербами. Если Милошевич пойдет на попятную и согласится отдать Косово албанцам, найдется другой предлог, чтобы продолжить бомбардировки. Война должна продлиться известное время, чтобы стать проблемой для европейцев и послужить эффективным тормозом для интеграционных процессов. Напротив, транснациональная еврократия заинтересована в скорейшем окончании войны — неважно, на каких условиях (будь то капитуляция Милошевича, или, наоборот, албанцев) и быстром «умиротворении» Европы.

При этом в интересах России не столько победа одной из сторон, сколько углубление конфликта между ними. Наше пространство маневра примерно равно разнице в интересах еврократии, с одной стороны, и Атлантического союза, с другой. В общем, «помощь сербам» означает игру на стороне «Европы правительство» (поскольку затягивает войну), а «борьба за мир» и «участие в переговорном процессе» — игра на стороне еврократии. В интересах России сочетать и то, и другое — то есть сочетать поддержку сербов с различными мирными инициативами, привлекательными для европейского общественного мнения.