| 31
|
2
КОНСТАНТИН КРЫЛОВ
КАК
Я
УЖЕ
СКАЗАЛ
О
ПАРЛАМЕНТСКИХ
ВЫБОРАХ
|
5
ТОВАРИЩ СУХОВ
Москва, 23 Декабря 1999 г.
Прошедшие
парламентские выборы можно считать
"успешными" хотя бы потому, что они именно
"прошли", а не "произошли". Предыдущие
акции такого рода всё ещё воспринимались не как
нечто закономерно ожидаемое, типа смены времён
года, а как разовые мероприятия с привкусом
катастрофы, наподобие пожара или наводнения.
Предельным случаем были так называемые
президентские выборы, когда выбор стоял не между
Ельциным и Зюгановым, а между отменой выборов и
их имитацией (в конце концов предпочли имитацию,
но страху-то было).
Рассуждать о том, как и
насколько были фальсифицированы результаты
"процедуры голосования", кажется, не имеет
особого смысла. Не потому, что этого вообще не
было — но потому, что основные результаты выборов
— на федеральном уровне — невозможно объяснить
прямой подтасовкой. Скорее всего, эти последние,
даже если они и имели место, на глобальном уровне
взаимно компенсировали друг друга. Впрочем, тему
фальсификаций никто особенно и не педалирует. В
наши дни, когда говорят о "нечестности
выборов", имеется в виду не банальное
вытягивание из рукава припрятанного там
козырного туза (то бишь избирательного
бюллетеня), а так называемое "использование
грязных избирательных технологий". Но миф о
"грязных технологиях" — тоже не более чем
миф. Вопреки опасениям (или надеждам) публики, в
России ещё не применялись по-настоящему грязные
информационные технологии. Так, начиная с конца
перестройки и до сей поры в предвыборных целях ни
разу не использовался сколько-нибудь серьёзный
реальный компромат — при всём том, что разговоры о
чемоданах, набитых убийственными фактами, одно
время были крайне популярны. Где те чемоданы? Доренковская же брань по телевизору
— это, конечно, никакое не "психотронное
оружие", да и убойная сила его оказалась
невеликой: она разве что
скорректировала запредельные лужковские
проценты, но серьёзного ущерба никому не нанесла
— разве только самочувствию градоначальника.
Однако, полно нам делать большие глаза. Эту
страшную доренковскую электоральную технологию
мы все в средней школе проходили. В младших
классах. Называется "дразниться". При этом
даже на серьёзную травлю это не тянет: Доренко занял экологическую нишу
мелкого вредного пацана, плюющегося из трубочки
и обзывающегося — при этом поймать и отметелить
поганца нет никакой возможности, так как он тут
же расканючится и побежит ябедничать училке. Так
и Доренко. В самом деле — не убивать же его теперь.
Доренко это тоже хорошо понимает — в смысле, что
не убьют. Вот и всё.
Что касается пресловутой
тематики "зомбирования", то, опять же, не
надо ля-ля. До сих пор самыми эффективными
электоральными технологиями остаются те,
которые применяет КПРФ — а именно, работа
агитаторов и пропагандистов на местах.
В этом смысле нынешние выборы — это
прежде всего победа коммунистов. Её можно было бы
назвать потрясающей, не кажись она нам такой
привычной. Между тем, феноменальный успех партии,
ничем себя не проявившей ни в смысле
"оппозиционности режиму", ни в смысле
"патриотизма", ни в каком бы то ни было
другом электорально выигрышном смысле,
заслуживает самого серьёзного к себе отношения.
По сути дела, коммунисты не только сохранили, но и
расширили свой электорат — численно они собрали
больше голосов, чем прежде (несмотря на то, что в
силу особенностей процедуры они получат меньше
мест в Думе). Более того: коммунисты
умудрились настолько приучить всех к
неизбежности и естественности своего
присутствия в "законодательном органе" (а
вообще-то везде), что их как бы даже не замечают,
списывая их повсеместное наличие на
иррациональное "ну это у нас народ такой".
Многие даже поверили в то, что коммунисты у нас
выигрывают выборы безо всякой "агитации и пропаганды", на голом
менталитете. Дудки. Какой там менталитет. Просто
коммунисты не дураки, и не верят в зомбирование
телевизором. Реальные усилия (и расходы, кстати)
коммунистов на пропаганду и агитацию куда
значительнее, чем думают наивные либералы,
начитавшиеся Пелевина. Коммунисты же Пелевина не
читают, зато они читают Ленина, что менее
интересно, зато куда пользительнее для дела.
Прежде всего, коммунисты, не будучи
сами "демократами" ни в каком смысле, хорошо
знают некоторые особенности этой самой
проклятой буржуазной демократии, и успешно ими
пользуются. В частности, они исходят из того
факта, что буржуазная избирательная машина
неизбирательна. В том простом смысле, что голос
бабы Вари из села Большие Говнищи весит на её
весах ровно столько же, сколько голос самого,
страшно сказать, Марата Гельмана. А собираясь
выиграть выборы в селе Большие Говнищи, куда
важнее иметь одного живого сторонника на всё
село (пусть даже непрезентабельную бабу Варю),
чем засыпать это село с голубого вертолёта
глянцевыми плакатиками, или показать всем по
телевизору "зомбирующую" передачу в самый
что ни на есть прайм-тайм. С самим, страшно
подумать, Доренкой.
Ибо есть народная мудрость: что легко достаётся, то легко и
теряется. Телевизионные симпатии и антипатии
тоже непрочны. То есть — пока человек сидит перед
экраном, его, конечно, зомбирует.
Ваня-механизатор из Больших Говнищ тоже вот
смотрит телевизор, и тоже, наверное, зомбируется.
Но потом-то он встаёти идёт по своим делам. И
через некоторое время всё зомбирование из головы
высыпается. Разумеется, где-то там остаётся
какой-то осадок. Но осадок этот невелик. А баба
Варя вот она, и гундосит: "Чё,
Вань, пошли голосувать-та, за наших." Ну и
пройдёт, и проголосует. За наших. Делов-то…
Ещё одна коммунистическая тайная
технология проста до примитивности. То, чего не
видно на экране, нельзя и повалить при помощи
экрана же. Так, никакой полемики с коммунистами
вести совершенно невозможно, поскольку в
телевизоре их просто нет, а что-то кричать в
пустоту — глупо. Представьте себе Доренко,
мочащего вусмерть Зюганова, рыщущего по Испании
в поисках зюгановской мызы, корчащего
зюгановские рожи, рассуждающего о бородавке на
лбу вождя российского пролетарьята… Смешно-с?
То-то. Если бы, кстати говоря,
Лужков сумел бы соблюсти такое же презрительное
спокойствие ("Выходи, мерзкое чудище, на
честный бой! — Да, да, погодь, щас выйду, только в
жопу не ори"), то ещё пять-десять процентов
голосов — себе и за ОВР — были бы ему обеспечены.
Теперь, однако, о том, что
напрямую связано с пресловутым телевизором.
Разумеется, выборы в их некоммунистической части
проходили "в тени Путина", без каковой вся
картинка была бы совершенно иной. Поэтому
сначала придётся поговорить об этой самой тени.
Феерический успех Путина в
значительной мере связан с тем, что ему удалось
занять в политической системе страны давно
пустовавшее место, при этом логически требуемое
самой системой.
Что, в свою очередь, тесно связано с её
происхождением.
Существующий в России
политический режим можно охарактеризовать как
реставраторский — в строгом "французском"
смысле этого слова. Его легитимность основана на
апелляции (неявной, но вполне внятной и
осмысленной) к "дооктябрьским" реалиям.
Разумеется, здесь есть некоторый выбор между
романовской монархией и недолговечным
"февральским" антимонархическим режимом
("республикой" это явление называть нет
никаких оснований, даже формальных: не факт, что
этот режим вообще планировал когда-либо стать
республикой.) Этот выбор между "романовским
стилем" и "керенковщиной" (хочется
сказать "кириенковщиной") был осложнён тем,
что "царь" был неприемлем для патронов новой
российской власти (то есть Запада), а
"временный президент-диктатор" — здесь. В
результате получилась невнятная
псевдореспублика-квазимонархия с характерным
распределением ролей, где началом
"монархическим" (неизменности и
стабильности) неизменно и стабильно был Гарант
Конституции. Разумеется, это был
"прогрессивный монарх", и фигура, отвечающая
за прогресс, тоже должна была бы при нём быть.
Обычно подобную роль играл премьер-министр.
Здесь, однако, возникла любопытная
неопределённость стилистического свойства.
Откровенно фаворитический стиль раннего
ельцинизма (Гайдар гайдарствовал именно как
типичный фаворит, "бирон", а Чубайс с самого
начала позиционировался как местный
"ришелье" — всеми ненавидимый, но мудрый и
страшный) сменился не менее откровенной
имитацией "стабильности и предсказуемости"
(к Черномырдину более всего подходило немецкое
слово "канцлер" — проблемы были разве что с
вопиющим отсутствием необходимых манер). Потом
при троне оказался очередной
фаворит-киндерсюрприз, а затем — новый
прогрессивный канцлер Примаков. При этом в
периоды фаворитизма ельцинский двор
стремительно превращался в камарилью, а в
периоды канцлерства — серьёзнел и солиднел. Все
успели привыкнуть к качанию маятника, который и
продолжал бы качаться и далее, если бы не
обозначился неминуемый карачун той оси, на
которой он только и мог качаться — то есть самому
Гаранту. Пришла пора
позаботиться уже не про обзаведение новым
любимым пуделем, и не о "мужике на
хозяйство", а о законном наследнике престола.
В этом смысле положение
Путина уникально. Это не очередной фаворит, и тем
более не "канцлер". Это Принц #1 1. Его положение при ельцинском дворе
— это именно что положение принца, наследника
престола, олицетворяющего собой одновременно и
Преемственность (читай — Стабильность), и
Перемены (с соответствующими обертонами
оппозиционности). Правда, это положение
подразумевает и многие минусы. Например,
одиночество: у Принца не
может быть своей "партии", в лучшем случае —
"сторонники" (но вот именно что "со
стороны", отнюдь не из состоявшихся звёзд
двора) и "учителя" (но, желательно, тоже не
близкие к существующей власти, возможно,
опальные). В этом отношении странное, на первый
взгляд, положение Путина — между Шойгу и Чубайсом
— более чем естественно.
Поэтому успех "склеенного из дерьма
и палок" (как раздражённо высказался один
журналист) "Медведя" объясняется не каким-то
там страшным "зомбированием" (приёмчики
"Медведя" как раз просты до примитивности), а
тем самым соображением, что это "новые
пацаны", которые за парня подписались.
Разумеется, никакой "новой программы" от них
и не ждут. Политическая и экономическая
программа королевских мушкетёров тоже была, хм,
весьма расплывчатой. То есть её просто не было. И
не дай Бог, если бы они занялись её составлением —
такие дела лучше всё же оставлять всяким рыжим
чубам-"ришельям". Но мы-то любим их не за
политграмотность. В данном случае мы имеем дело с
теми же самыми персонажами. Думаю, все уже
заметили, что три первые номера в федеральном
списке Единства занимают ни кто иные, как Атос,
Портос и Арамис: великодушный
и загадочный глава самой эффективной российской
структуры, силач-чемпион, и культовый
следователь (читай — "иезуит"). Путин здесь
занимает по отношению к этой троице место
храброго гасконца. Правда, именно место, но не
роль — здесь начинаются другие игры, точнее
говоря, игры в другое.
Теперь, наконец, о ролях.
Если бы наши горе-имиджмейкеры хоть
сколько-нибудь интересовались бы вкусами нашей
публики, они давным-давно бы поняли, какого
именно человека нужно предлагать в качестве
Наследника Престола. Электоральные симпатии по
этому поводу существуют вполне определённые.
Причём определились они давным-давно, и не
сейчас, а ещё в семидесятые годы.
А именно. Достаточно вспомнить двух
главных российских культовых киногероев, и
малешко спроецировать их образы на текущую
политику, чтобы понять, что к чему.
Я имею в виду бессмертные образы
Штирлица из "Семнадцати мгновений весны", и
товарища Сухова из "Белого солнца пустыни".
Страна, влюблённая в Штирлица и Сухова, просто не
могла не влюбиться в Путина.
То, что Путин — это Штирлиц, кажется,
доказывать не надо, достаточно вспомнить о
"немецкой" — во всех отношениях — биографии
нашего Принца: начиная с того, что всякий
настоящий петербуржец воспринимается в России
как "немножко немец", и кончая самой
натуральной работой с самыми натуральными
немцами по профессиональной части (разумеется,
разведке, как и полагается Штирлицу). При этом
внутри-то "наш", точнее — "за наших", что
он блестяще продемонстрировал в Чечне, — здесь,
кстати, вводится в обращение тема Сухова,
сражающегося с очередным "абдуллой".
Интересно здесь, однако,
что скрывается за этими светлыми образами. При
всём внешнем несходстве обоих культовых героев
решают они одну и ту же проблему: межцивилизационный конфликт. В
первом случае это Россия против Запада, во втором
— Россия против Юга и Востока. В первом случае
оружием является сверхуспешная мимикрия, во
втором — подчёркнутое сохранение идентичности
при внутренней остернизованности. Перед Западом
надо маскироваться, Восток надо "понимать" #2 2.
Путин пока что
блестяще разыгрывает обе карты. И если ему это
будет удаваться и впредь, то президентом он
станет. Dixi.
Файл:Http://hits2.infoart.ru/cgi-bin/ihits/counter.cgi?E9&dixikrylovsite
[Файл:Http://1000.stars.ru/cgi-bin/1000.cgi?dixikrylovsite
|