| 54
|
2
КОНСТАНТИН КРЫЛОВ
КАК
Я
УЖЕ
СКАЗАЛ
ОБ
ОТНОШЕНИИ
К
ЗАПАДУ
|
БЕЗ ГНЕВА И
ПРИСТРАСТИЯ
Москва, 14 Марта 2000 г.
Как известно, отношения
между людьми бывают или хорошими, или плохими.
Бывает, правда, что эта унылая определённость
разнообразизтся какими-нибудь сложными
душевными терзаниями: не зря ведь нежный Катулл
сказал про odi et amo, и не так уж редко встречается
это самое “ненавижу и люблю”. Впрочем, не
обязательно тревожить умолкнувший звук
божественной эллинской или там латинской речи,
достаточно послушать чью-нибудь пьяную болтовню
на тему “любови гробовой”: “…охти, ребяты, вот
ведь прям убил бы Вальку, изменщицу, тварь
паскудную, своими б руками удавил… а ведь
поманит пальчиком – опять за ней побегу… эх,
наливай да пей, жисть моя наскрозь порватая, не
могу я без неё жить, и с ней жить не могу, вот ведь,
пымаешь ты, какая загогулина…” Однако, такое
состояние духа ничуть не приятнее
перемежающейся лихорадки, да и к тому же крайне
неудобно в плане обустройства дел, поскольку не
позволяет установить сколько-нибудь внятные
отношения, потому как становится абсолютно
непонятно, делать-то что: али в ноги кидаться, али
морду бить. В результате обычно делается и то и
другое – с понятными последствиями.
Интересно в этом плане пронаблюдать за
эволюцией мнений “дорогих россиян” по поводу
Запада и всего с ним связанного. Прежде всего,
бросается в глаза тот факт, что по мере течения
времени это отношение становится всё менее и
менее истеричным. Массовая пламенная любовь к
“стране святых чудес” (под каковыми понимались
главным образом хорошие дороги, “мерседесы”,
сотовые телефоны, и вежливые полицейские),
характерная для начала девяностых, утихла, равно
как и не менее массовая, хотя
и задавленная и лишённая права голоса, ненависть
к победившему врагу. Каково бы ни было отношение
русских людей к западной цивилизации, оно стало
заметно спокойнее. Несколько вспышек
(например, во время косовского конфликта) скорее
выпустили поднакопившийся пар и тем самым
поспособствовали охлаждению, нежели разожгли
новые пламёна. А это значит, что истерика прошла,
и появилась какая-то определённость.
Однако, эта определённость почему-то
не поддаётся простой и ясной формулировке.
Особенные же трудности возникают при попытке
ответить на простейший вопрос: так всё-таки, мы теперь хорошо мы (в
массе своей) относимся к Западу или плохо?
С одной
стороны, вроде бы “после всего, что нам они
сделали” (а сделали много: Косово,
Чечня, скандалы там всякие – не говоря уж о
временах более ранних, то есть об уничтожении
СССР) любви меж Россией и Западом явно не
прибавилось. В частности, позиции фанатичных
“патриотов заграницы” сейчас выглядят, скажем
так, несвоевременно. Запад уже воспринимается
обывателями в качестве источника неприятностей,
а то и просто врага. Соответственно, патриотизм (с
отчётливым антизападным флёром) стал если не
определяющим, то, по крайней мере, вполне
респектабельным умонастроением.
Казалось бы, непримиримая оппозиция,
для которой радикальное антизападничество
всегда было чем-то вроде символа веры #1 1, может довольно потирать руки. Но не
тут-то было. Дело в том, что и ненависть к Западу
(тайная, задавленная, запрещённая, объявленная
чем-то крайне постыдным, но никуда не девающаяся)
тоже как-то поутихла. Люди, не так давно
громогласно возмущавшиеся всякими западными
кознями и пороками (“а ещё у них
безнравственность и порнография разная”),
зачастую просто теряют интерес к этой теме, более
того – позволяют себе вполне одобрительно
отзываться о западных общественных институтах.
“А у немцев хорошо сделано то-то и то-то”.
Современный русский может вполне спокойно
совмещать в своей загадочной душе искреннюю веру
в то, что Запад – враг, и его цель – превращение
России в сырьевой придаток, но при этом столь же
спокойно рассуждать о желательности
присоединения России к зоне евро (а то и к НАТО
#2 2).
При этом,
надо сказать, пресловутой “амбивалентости”
стало не больше, а меньше. Если раньше обиженный
патриот в своих гневных филиппиках против
проклятых буржуинов зачастую напоминал того
самого мужика, который всё грозился прибить
“Вальку-изменщицу” #3 3, а истовый поклонник западных
ценностей иной раз не мог скрыть прорывающейся
досады на своих кумиров, то теперь все эти
душевные терзания воспринимаются как нечто
смешное и несвоевременное. Что же, однако, пришло
им на смену?
Прежде всего, следует
заметить, что российский патриотизм (как система
взглядов) больше не включает в себя изоляционизм
– поскольку таковая позиция теперь считается
заведомо проигрышной. Не секрет, что поборники
“особого пути России” выглядели (да и были на
самом деле) глухими оборонцами, мечтавшими о
высоком заборе, за которым “бедная нищая Русь”
могла бы отсидеться и окрепнуть – поскольку на
вольном воздухе Запад её окончательно добьёт
своей бездуховностью. Ныне же утвердилась точка
зрения, согласно которой за забором можно разве
что окончательно и бесповоротно протянуть ноги,
а главным строителем всяческих заборов (а также
“санитарных кордонов” и
“балтийско-черноморских дуг”) вокруг
Родины-матери является именно Запад, который,
оказывается, всё-таки побаивается разгромленной
и ограбленной им страны, а потому не хочет
терпеть даже самоего вида ея. Соответственно,
патриотизм и антизападничество состоят в том,
чтобы всеми силами на этот самый Запад лезть,
всячески ему тем самым досаждая, или, на худой
конец, просто не давая забыть о своём
существовании (что Запад с величайшим
облегчением и сделал бы, решись “русский
вопрос” так, как планировалось).
То же самое относится и к делам
внутренним. Страх перед внедрением на Руси
заморских порядков сменился пониманием того, что
Запад сам пуще нашего боится реальной рецепции в
России эффективных технологий в какой бы то ни
было области – технической, экономической, и уж
тем более социальной. Бояться же следует не
насаждения на святой Руси буржуазной демократии,
а плавной эволюции до состояния банановой
республики (почти уже совершившейся).
В садовых головах наших
“западников” тоже происходила некая идейная
эволюция. Если вкратце подвести её итоги, то они
таковы: Запад, продолжая
оставаться привлекательной моделью
общественного устройства, утратил (или, по
меньшей мере, поставил под сомнение) свой статус
идейного лидера и морального авторитета.
Запад для наших “западников” всегда
был чем-то бОльшим, нежели просто совокупностью
богатых и хорошо управляемых государств,
выбившихся в планетарные лидеры. Запад был для
них “солнцем свободы, крепостью духа, нашей
опорой, нашим союзником” (этот панегирик написал
в своё время ни кто иной, как Александр Исаевич
Солженицын). Однако, как выяснилось, для
существования полноценного культа необходим
известный уровень отдалённости от кумира.
Близкое знакомство с солнцем свободы прибавило,
может быть, желания устроить у себя сравнимые по
удобству порядки – но изрядно подорвало доселе
непререкаемый авторитет западных
идеологических институций. Многим российским
гражданам, воспитанным на той идее, что “в
свободной стране средства массовой информации
никогда не врут” было тяжко и стыдно наблюдать
за антисербской, а потом и антирусской истерикой,
учинённый самыми независимыми в мире СМИ, а
откровенная поддержка чеченских братков слишком
живо напомнила приевшиеся советские штампы
насчёт поддержки империалистами реакционных
режимов. На фоне мерзкого фарса вокруг генерала
Пиночета, некогда взлелеянного самой цитаделью демократии, а ныне
списанного за ненадобностью, а потому в
оказавшегося хорошей дичью для гуманитарной
охоты, всё это смотрелось особенно рельефно.
Разумеется, о радикальном
сближении позиций (и тем более о каком-то
консенсусе хотя бы по
“западному вопросу”)
говорить пока рано. Наши либералы всё ещё
остаются в душе “подданными французского
императора” — и даже их нынешнее разочарование в Их
Величестве von Abendland’е далеко
ещё не тождественен переходу на
национально-ориентированные позиции. Тем не
менее, и сумрачный
изоляционизм, и идея полной безоговорочной
капитуляции перед Цивилизованным Миром, можно
уже спокойно списать в расход, предоставив право
их торжественно похоронить “акулам пера” из числа модных колумнистов. Dixi.
[Файл:Http://1000.stars.ru/cgi-bin/1000.cgi?dixikrylovsite
|