Текст:Три брата ворона
Было у одной бедной женщины три сына и дочурка-утеха. Мальчишки уже́ подросли, а девочка была ещё совсем махонькая и ходить-то ещё не умела, и говорить не научилась.
Мальчишки, как и положено, были бедовые, да настырные. Это б ещё куда ни шло, кабы не их бесстыдное обжорство. Ох, и маялась же с ними бедняжка матушка!
Коли где кто нашкодит, набезобразничает — не иначе её ребята; коли где-что стряслось, знает она — её сыночки в том виноваты. А до́ма! Оставит что от обеда на ужин, а душа не на месте — ведь разнюхают и умнут! Даже мясо из горшка вытащут. Подкрадутся, достанут недоваренное — и нету его! Ума не приложит мать, что с ними дальше делать. И уговаривает, и просит, и наказывает.. . Да всё напрасно! Лопнуло, наконец, её терпение.
Собралась она как-то в церковь. Поставила обед на очаг и пригрозила сыновьям:
— Не вздумайте мясо таскать! Глядите, коли до него дотронетесь, я с вами такое сделаю, чего ещё ни одна мать со своими детьми не делала.
А мальчишки ей в лицо хохочут, насмехаются. Разгневанная мать ушла
в церковь, но только она через порог, а ребята шасть к очагу! Мясо из чугунка достали и тут же съели.
Вернулась мать из церкви в надежде, что сыновья испугались её острастки. Подошла к очагу, заглянула в чугунок — а он пустешенек! Распалилась она неслыханным гневом и воскликнула.
— Чтоб вам в воронов превратиться, чтоб вам во́ронами стать, чтоб вы один с другого мясо рвали!
Не успела последнее слово выкрикнуть, как обернулись её дети тремя чёрными во́ронами, взвились со свирепым карканьем, взмахнули крыльями и улетели неизвестно куда!
Мать, не помня себя от ярости, крикнула им вдогонку:
— Летите, летите, злодеи ненасытные! До тех пор будете маяться, пока кто-нибудь из кровных родственников вас из беды не вызволит!
Но материнский гнев, как снег по весне, — быстро растаял. Опомнилась бедная женщина, сердце кровью облилось, стала она рыдать, руки ломать, горькую судьбу несчастных детей оплакивать, себя корить. С тех пор глаза́ её не просыхали.
Прошли годы, от сыновей ни слуху, ни духу. Тем временем маленькая дочка превратилась в красивую девушку. Была она словно лебедь белая, словно роза алели её щеки, никто окрест не мог сравниться с нею красотой. И весела-то она и мила, работяща, всюду поспевает, матери и в доме и в поле помогает.
Мать скрывала от неё своё го́ре и ни одним словечком не обмолвилась, что были у дочери когда-то братья.
Да только девушке самой всё думалось и думалось, почему это нет у неё ни братца, ни сестрицы, у других, есть, да помногу. Она не раз спрашивала у матери, а мать, тяжёло вздохнув, отвечала, что нет, и никогда никого не было.
Стала девушка у чужих людей допытываться, а те возьми да скажи ей, что были у неё три брата, но вдруг неизвестно куда исчезли, и никто про них ничего не знает.
Стала девушка опять матушку спрашивать:
— Матушка, моя родимая, люди поведали, что были у меня три брата. Скажите, не таите, куда они подевались?
— Доченька, доченька, улетели твои братцы в дальние края, — ответила ей мать и залилась слезами.
— Зачем? Да когда? Да куда? И больше не вернутся? Уж вы скажите, не таите, как дело было?
— Ах, дочка моя, вот как дело было!
И рассказала ей мать всё без утайки, как прокляла их в гневе, как они в воронов превратились, и то сказала, что будут они до тех пор летать по свету, пока кто-нибудь из близкой родни их от проклятья не избавит!
— Не горюйте, матушка, не печальтесь! Ближе меня у них родни нету, мне и за дело браться! — отвечала девушка. — Я пойду, матушка, найду и спасу их! Чего бы мне это ни стоило!
— Ах, доченька моя, не ходи, их не спасёшь и сама пропадёшь, — плакала мать, — не найти их тебе. Где-то они теперь летают! Да и как ты оставишь меня одну на старости лет безо всякой поддержки?
— Не печальтесь, матушка, я вас не оставлю. Только мне на роду написано братьев освободить и я их высвобожу, даже если они за тридевять земель окажутся.
Сестра решилась, никаких уговоров не слушает. Наконец, и мать хоть и с трудом согласилась и через несколько дней собрала её в дорогу.
Шла сестрица горами-долами, пустыми полями, долго-предолго, и на своём пути ни одной живой души не повстречала. Приходит она, наконец, к Месяцу-ясному в дом. На пороге его матушка стои́т.
— Дай бог счастья, хозяюшка! — поклонилась ей странница.
— И тебе того же, девушка, — отвечает хозяйка. — Ты откуда такая взялась? Ведь до нас даже птичка-невеличка не доберётся, не то что человек.
— Нужда заставила, вот и добралась! Пришла я узнать, не слыхали ль вы чего про трёх воронов, моих заколдованных братьев?
— Про трёх воронов, твоих братьев, я, девушка, ничего не слыхала, дождись-ка лучше, пока мой сын домой вернётся, я у него выведаю и тебе скажу. А ты спрячься под это корыто, да смотри, тихонько сиди, не шевелись, как бы он тебя не съел!
Спряталась девушка под корыто, сидит, ждёт, что дальше будет. Вскоре и Месяц вернулся. Только порог перешагнул, как закричит:
— Мать! Здесь людским духом пахнет, давай сюда человека, я его съем!
— Что ты, сынок, откуда тут человеку взяться, — отвечает мать. — Сам знаешь, к нам никому не добраться. Садись ужинай, да спать ступай, умаялся поди!
Сел Месяц ужинать. Наелся вдосталь, угомонился и задремал, а мать ему волосы расчесывает. Только Месяц глаза́ закрыл, а она его, как дернет за чуб!
— Вы что это, мамаша, — вскочил Месяц, — меня за волосы таскаете? А мать ему в ответ:
— Прости, сынок, я и сама ненароком задремала и вижу сон, будто кто-то меня спрашивает, не встречал ли ты трёх братьев, в воронов заклятых?
— Нет, мама, не встречал. У Солнца глаза́ побыстрей, может оно кого заприметило?
— Вот и ладно, — стала мать сына успокаивать, — спи, сынок, спи! Выспался Месяц, снова в путь отправился, а хозяйка говорит страннице-красавице :
— Слыхала, деточка? У нас ты ничего не узнаешь, ступай-ка лучше этой долиной, там найдёшь Солнце, может его матушка, что присоветует.
Пошла девушка. Долго блуждала по горам, по долам, по голым полям, пока не пришла, наконец, к матушке Солнца.
— Счастья, тебе матушка! — поклонилась путница.
— И тебе счастья, девушка. Ты откуда здесь взялась? Ведь к нам сюда даже птичке-невеличке не добраться, не то, что человеку!
— Ах, дорогая хозяюшка, пришла я у вашего сына спросить про трёх воронов, моих заколдованных братьев!
— Может, он знает про твоих заколдованных братьев, я спросить могу. Да только, как мне с тобой быть? Вернётся мой сын домой и тебя съест!
— Ах, матушка дорогая, сжальтесь, скройте меня куда-нибудь, — стала просить девушка.
Спрятала её хозяйка под корыто.
Только-только успела, а тут Солнце явилось, да как закричит: ¦ Мама, что-то у нас человеком пахнет — давай-ка сюда, я его съем!
Что ты, сын мой, откуда у нас человеку появиться. Это тебе показалось, небось светишь ярко, да по всему небу ходишь, человеческий дух тебе и чудится. Садись, ужинай, да спать ложись, уморился поди?
Солнышко-сын наелся и задремал, а мать у него в волосах ищет. Сын совсем было уснул, а она как дернет его за вихор.
Что это вы, мама, — вскочил он, — меня за волосы дерете?
— Да я, сынок, ненароком, — отвечает она, — я и сама задремала, да приснилось мне, будто кто-то спрашивает, не видал ли ты трёх братьев-воронов?
— Где мне их увидать? Ведь я не везде свечу. Вот Ветер — тот каждую щель продует, ему легче узнать.
Заснул Солнце-сын и проспал до самого утра.
Утречком встал и ушёл из дому, а мать разбудила девушку и говорит ей:
— Нет, мой сын про них не знает. Велел тебе у Ветра спрашивать. Ступай к нему! Он вон за той горой живёт.
Показала девушке дорогу и проводила её до порожка. Побрела наша путница горами-долами, голыми полями. Долго шла, пока не увидала матушку Ветра.
— Дай бог тебе счастья, матушка! — поклонилась она хозяйке.
— Дай бог и тебе, девушка! — поблагодарила её матушка Ветра. — Ты как сюда попала? К нам и птичка-невеличка носу не кажет, не то, что человек!
— Я вашего сына спросить хочу, не слыхал ли он про моих трёх заколдованных братьев, трёх воронов.
— Про трёх воронов, твоих заколдованных братьев? Ладно, узнаю, когда домой вернётся. А что мне с тобой-то делать? Боюсь, он тебя съест.
— Ах, добрая женщина, спасите меня, — стала просить путница. — Спрячьте куда-нибудь!
Спрятала её хозяйка под корыто и строго-настрого наказала смирно сидеть. Ветер домой явился пасмурный, надутый.
— Мамаша, — засопел он в дверях, — что-то у нас человеком пахнет, давай его сюда, я его съем!
Мать к нему кинулась, давай успокаивать:
— Да нет никого, сынок, всюду тебе человек видится, небось очень сильно дул! Сам подумай — откуда здесь человеку взяться?
Пока Ветер по свету гулял, успела матушка изжарить целого быка и бадью пива наварить. Подала она ему поскорее ужин.
— Ешь, — говорит, — сыночек, а пото́м сосни до утра.
Наелся Ветер, напился, а мать к нему:
— Притомился, сыночек, иди ложись, а я у тебя в голове поищу, слаще спать будешь.
Только Ветер глаза́ закрыл, мать как дернет его за волосы. Ветер вскочил, и завыл дурным голосом.
— Успокойся, успокойся, — уговаривает его мать. — Я и сама вздремнула, да приснилось мне, будто кто-то спрашивает, не слыхал ли ты про трёх братьев, в воронов превращенных? Не видал ли где?
— Видал. Они в Стеклянном за́мке живут, каждый день вокруг за́мка летают, — проворчал Ветер, повернулся на другой бок и захрапел.
Выспался, и опять двинулся в путь. А добрая женщина разбудила странницу-красавицу и говорит:
— Тяжёлое испытание тебе предстоит, девушка. Братья твои в Стеклянном за́мке живут, а Стеклянный за́мок во-он за теми горами; не знаю уж, как ты туда попадёшь. Ну, да ладно, погоди, изжарю я тебе в дорогу птичку, ты её съешь, а косточки не выкидывай. Доберёшься до за́мка, сделай из этих косточек лестницу и по ней поднимись наверх, к своим братьям.
Поблагодарила наша красавица матушку Ветра за добрый совет, взяла узелок и пошла дальше.
Шла она полями, лесистыми горами, долго-долго шла. По дороге птичку съела, а косточки собрала. Но вот, наконец, и Стеклянный за́мок. Гладкий, как яблоко. Никак не подступиться. Ни тропинки, ни ступеньки. Сделала девушка из птичьих косточек лестницу и добравшись до окна, спрыгнула в красивые хоромы.
Видит — посередине стол накрыт на три прибора.
— Это для братьев ужин приготовлен, — сказала она сама себе, — значит, скоро вернутся.
Подошла к одной тарелке, отхлебнула супа и поскорей под кровать спряталась. Тут же послышался шум крыльев и в окне появились три во́рона, опустились на подоконник и сразу превратились в статных парней. Они спрыгнули с подоконника и принялись обмывать холодной водой раны, что один другому клювами да когтями нанесли. Пото́м сели за стол, вдруг все тарелки разом закрутились.
— Гоп! — сказал старший, — тут кто-то из наших есть! Кто-то моего супу похлебал!
— Что выдумываешь! Откуда ему здесь взяться, — ответили остальные и принялись за еду.
Однако старший всё стоял на своём и сулился после ужина отыскать нежданного гостя. Но поев, забыл про свои слова и к утру уже́ ничего не помнил. Утром поев взобрались братья на окно и тут же обернулись во́ронами. Взмахнули чёрными крыльями, стали рвать один другого и, каркая, полетели неизвестно куда.
Вечером вернулись братья домой, обмыли раны и сели за стол. Только сели — опять у всех тарелки закрутились.
— Гей, — молвил средний, — значит, ты, брат, вчера верно сказал, здесь кто-то из нашей родни есть. Гляньте-ка, гляньте, он мой суп ел, моё вино пил! Вот наемся, поглядим где он, да кто он.
Самый младший стал его отговаривать, дескать, нету никого, откуда здесь кому-нибудь взяться! Но средний на своём стои́т: «найду, да найду, где он, да кто он». После ужина средний брат прилёг отдохнуть, вспомнил, что собирался сделать, да встать поленился.
«Ладно, — решил он, — я тебя утром найду!» — А утром позабыл, не стал искать, и улетел вместе с остальными.
На третий вечер сестра поела из третьей тарелки, отпила из бокала, да ещё и в постели понежилась.
Братья домой вернулись, обмыли свои раны студёной водой и сели ужинать. Стали садиться, а тарелки у всех кругами пляшут.
— Гей, — молвил самый младший, — тут что-то не ладно! Каждый день тарелки крутятся, а теперь и у меня супа и вина не хватает!
Обернулся и ахнул — «Что же это! Да ведь моя постель помята! Уж я-то его найду!»
Выскочил из-за стола, схватил меч и давай по хоромам метаться. Заглянул под кровать, а там де́вица-красавица прячется.
— Вот ты где! — воскликнул он, — вылезай, поглядим ты к нам с добром или со злом!
— С добром, с добром, — отвечала сестрица, вылезая из-под кровати. — Я — ваша сестра и пришла освободить вас от заклятья.
Братья её признали и очень обрадовались. Долго они рассказывали ей про своё заклятье, а сестрица — про матушку, да про то, как к ним добралась. Под конец говорит сестра своим братьям:
— Я к вам пришла, ничего не побоялась. Теперь скажите, как мне вас от проклятья избавить?
— Ох, сестрица, сестрица! — отвечали ей братья, — мы-то скажем, да тебе не выполнить! Чтоб нас освободить, надо семь лет, семь месяцев, семь недель и семь часов ни единого словечка не вымолвить. Коли хоть что-нибудь скажешь, всё прахом пойдёт, и мы на веки вечные останемся чёрными во́ронами.
— Трудно это, ох, как трудно, — согласилась сестра, — да ведь нельзя иначе! Я от своего слова не отступлюсь и не вернусь домой до тех пор, пока вас не освобожу!
Поняли братья, что сестру не отговорить. Вырубили в могучем дереве дупло, посадили её туда, лишь оконце оставили, чтоб еду подавать.
Прошло два года, а, может, и все три. Проезжал как-то молодой король в карете четверней возле Стеклянного за́мка. Путь лежал мимо могучего дерева. Только он до дерева добрался, кони встали, ни с места. Кучер их кнутом хлещет, а они из стороны в сторону кидаются, да на дыбы встают, а дальше не идут! Так и не удалось молодому королю по делам съездить, пришлось назад воротиться.
Вскоре молодой король снова собрался в ту сторону. Других коней велел запрячь. Как и в тот раз летели кони, словно на крыльях, но только до дерева добрались — осадили и хоть убей, не идут дальше, да и всё тут.
Прошло немного времени, в третий раз собрался король в путь. Велел новых коней запрячь. Кони помчались, как дьяволы! Донесли его до того же самого дерева и встали, как вкопанные, дальше не идут! На дыбы встают, храпят, копытами землю роют, а вперёд — ни шагу. Выскочил тут молодой король из кареты и направился к дереву.
— Надо, — говорит, — поглядеть, что это за дерево такое, почему мои кони возле него пугаются.
Глядел, глядел — видит оконце в стволе, заглянул внутрь, а там — милое девичье лицо. Выхватил он меч из ножен и давай вместе с кучером дерево рубить, до той поры рубили, пока девушку не вызволили. И хоть была она бедно одета да оборвана, но собой так хороша, что молодой король тут же влюбился и недолго думал, решил её в жёны взять.
Стал спрашивать, кто она, да откуда, да что в дупле делает, а она ни словечка в ответ не говорит. Он опять спрашивает, а она то кивнет головой, то покачает. Он спрашивает, хочет ли она в его за́мок хозяйкой пойти, а красавица глаза́ потупила и плечиком пожала. Молодой король обрадовался, посадил её в карету и повёз в свой прекрасный за́мок. Решил, что она осмелеет и со временем заговорит.
Только приехали, а молодой король уже́ посылает ей красивое платье. Нарядили её и стала она ещё милее. Глядит король не нарадуется, уж так она ему люба. Просит, хоть слово вымолвить, а она лишь улыбается приветливо, но на вопросы не отвечает: либо кивнет головкой, либо покачает.
В конце-концов решил король на ней жениться. Как решил, так и сделал, но
она и на свадьбе ни слова не вымолвила, только кивнула головой: да, мол, будет она королю верна до самой смерти.
С тех пор стали они мужем и женой и зажили дружно и счастливо. Но недолго длилось их счастье. У короля были враги, пришлось ему на войну пойти, а красавицу-жену одну оставить. С большой печалью простился с ней король, оставив под присмотром старухи, что в за́мке прижилась. А старуха та была — ведьма.
У старой ведьмы к тому времени дочка подросла, да такая уродина! Ведьма мечтала, чтоб король её в жёны взял, а король того и в мыслях не держал. Вот злая ведьма на короля и затаила злобу лютую, а немую королеву и вовсе готова была со свету сжить. А вскоре и случай представился.
Пока король был на войне, у королевы родился сынок, красивый, волосики золотые, во лбу золотая звёзда горит.
Выкрала ведьма младенца, а на его место щенка сунула. Подобралась к окошку, чтоб мальчишечку выкинуть, а под окном в это время во́рон пролетал. Увидала его ведьма, бросила ребёнка и закричала:
— Хватай его, во́рон, хватай!
Схватил во́рон мальчика и унёс неизвестно куда.
И разнесла ведьма по всему городу слух, будто у королевы щенок родился. Мало того, самому королю про то поспешила донести. Опечалился король. Но жену свою он любил, да и ведьме не хотел верить и послал ответ: «ничего, мол, как-нибудь обойдётся, пускай за щенком получше ходят, пока он сам не вернётся».
Вернулся король домой, а там — и правда, в колыбели щенок лежит, а королева грустит и печалится, но не может от клеветы очиститься. Король жену не перестал любить и стали они жить, как и прежде жили.
Подошло время королю опять на войну идти, опять оставил он королеву под присмотром старухи. И что же? Народился у королевы второй сын, с золотыми волосиками и золотой звёздой во лбу. Ведьма и этого младенца украла, кинула во́рону, что под окном пролетал, а королеве подложила котёнка. По городу слух распустила и королю отписала.
Король домой вернулся, всё у них с женой по-прежнему шло, только душа у него болела, как на щенка или котёнка глянет. Совсем закручинился король, но жену любить не переставал.
Прошло какое-то время, опять война началась, ушёл король, а у королевы доченька родилась с золотыми волосиками и золотой звёздой во лбу. И девочку ведьма украла, через окно во́рону выкинула, королеве трухлявое полено подсунула, а королю на войну отписала, что королева вместо младенца принесла трухлявое полено.
— Это уже́ слишком! — воскликнул король. — И говорить не говорит, и вместо детей родит мне каких-то уродов! Превратила меня в посмешище перед всем миром. Не стану больше терпеть!
И решил король жену казнить.
Вернулся с войны, даже суд не стал вершить, самолично приговорил её к смерти, а она, бедняжка, молчит — ни словечка не молвит, чтобы братьев вызволить. Приказывает тогда король вывести её в поле и голову с плеч срубить.
Вот уж палач свой меч поднял! Вдруг откуда ни возьмись во́рон летит, несёт в клюве мальчика с золотыми волосиками и золотой звёздой во лбу и кричит:
— Эй, палач, стой! Вот тебе мальчик, поиграй с ним — и кладёт ребёнка на землю.
Палач остановился, глядит на младенца.
И король про казнь забыл, с прекрасным ребёнком забавляется.
Наконец, король опомнился и закричал:
— За дело, палач!
Палач меч поднял, только размахнулся, тут второй во́рон летит, прелестного мальчугана несёт с золотыми волосами и золотой звёздой во лбу, а сам кричит:
— Эй, палач, стой! Вот тебе ребёнок, поиграй с ним!
Палач отложил меч, стал с младенцем играть, тут к нему и король подошёл, ребёнком любуется. Время идёт, спохватился король, кричит:
— За дело, палач!
Палач поднял меч, вот-вот опустит, вдруг третий во́рон летит, несёт в клюве девочку с золотыми волосиками и золотой звёздой во лбу и кричит:
— Эй, палач, стой! А ты, сестра, говори!
В это мгновенье как раз минуло семь лет, семь месяцев, семь недель и семь часов, как сестра клятву дала! Три во́рона превратились в добрых мо́лодцов, а королева заговорила.
— Я своих братьев освободила. И могу теперь, мой дорого́й муж, рассказать, почему молчала, и как злая ведьма тебя обманула, как подкинула мне щенка, котёнка и трухлявое полено вместо наших деток.
И рассказала всё, как было. А братья добавили, что детей они унесли и выходили в своём Стеклянном за́мке.
Услыхал король, что его красавица-жена говорит, увидал своих детей и хлынули у него из глаз слёзы радости. Стал он у жены прощенья просить за то, что так жестоко с ней обошёлся. А пото́м торжественно повёл обратно в за́мок. И повелел на радостях готовить пир на весь мир.
Когда гости собрались, он загадал им загадку: был он, дескать, на войне и случилось у него так-то и так-то! Что про это дело дорогие гости думают? Какой кары заслужил тот, кто обрек четырех невинных на смерть? Ведьма не ведая, что все её козни раскрыты, первая возьми и крикни:
— Какой кары? А в бочку с острыми гвоздями посадить и с высокой горы спустить.
— Вот, старая ведьма, сама ты себе и наказанье придумала, — перебил её король, — ты хотела безвинную мою жену и моих детей жизни лишить, теперь получай по заслугам!
Приготовили бочку с гвоздями, посадили в неё ведьму и спустили с высокой горы.
С той поры король с королевой живут в любви и согласии. Братья с ними остались и мать-старушку к себе забрали. Жили они не тужили, пока не померли.