Текст:Александр Машин:Национал-демократия
Национал-демократия
- Автор:
- Александр Машин
Они думают, у них все плохо, потому что у власти Рван Контекс.
Эх, бедняги вы, бедняги. Совсем наоборот — это Рван Контекс у власти, потому что у вас все плохо.
- Дата публикации:
- 3 сентября 2020
- Предмет:
- Демократия, русоскептицизм
Александр Машин «Национал-демократия» // LiveJournal.com : Запись в сетевом дневнике. — 3 сентября 2020.В былые времена, которые теперь называются «старопатриотической эпохой», в патриотических кругах преобладал скептицизм по поводу демократии. Ныне эпоха другая, эпоха «национал-демократии», когда подразумевается, что национальное правительство может, а то и должно, быть демократически избираемым.
В какой мере современные национал-демократы в этом искренни, и сколько времени они смогут действовать, подчиняясь логике намерений, а не логике обстоятельств, если придут к власти — отдельный интересный вопрос. Лично мне трудно поверить в то, что можно серьёзно рассуждать, что «русских в России 83 %, поэтому честные выборы приведут к установлению национального правительства». По моему мнению, 83 % отдадут лучших из своего числа на расправу семнадцати процентам, и будут очень довольны собой, и я не верю, что разумный человек может искренне думать иначе. Ещё важнее, что я не считаю, что есть какой-то смысл изображать из себя демократов. Нет никого, кому мы могли бы таким образом понравиться.
Я, повторюсь, скептичен в отношении демократии в России. Я вижу четыре причины в неё не верить. Вот они, в порядке возрастания их важности, по моему мнению.
Первая — антропоскептицизм. Есть серьёзное подозрение, что если высадить пять тысяч добродетельных мужей на изобильно снабжённый всем необходимым остров, то если они друг друга не вырежут, то установленный ими способ правления вовсе не будет демократическим.
Вторая — руссоскептицизм. Люди вообще, может быть, и сумеют устроить демократически управляемый полис. А русские — нет. Эта мысль может показаться странной для радикального русского националиста, но она неизбежна. Националист не должен строить иллюзий о своём народе, и должен любить его чёрненьким — даже после того, как он побелеет. Но до побеления русским далеко: угнетённый народ, каковы мы, хорошим ни в каком смысле быть не может.
Третья — технологическая. Применимость демократии правдоподобна и более или менее доказана только в отношении небольшой общины размера классического полиса. Русских развелось существенно больше, чем он вместит.
О первых трёх причинах не имело бы смысл писать эту заметку, поскольку в них нет ничего нового. Она написана ради четвёртой. Чтобы понять суть четвёртой причины невозможности русской демократии, сделует вернуться мыслью в старопатриотическую эпоху, когда считалось, что Россией правят «демократы». Почему мы тогда презирали демократию? Потому что мы видели, что тогдашняя демократия была совместима и способствовала систематическому нарушению национального суверенитета, что именно при ней процветала и господствовала пятая колонна. Далее, мы увидели, как Ельцин был вынужден совершить переворот и расстрелять из танковых пушек здание парламента. Сейчас принято то событие проклинать, а свои воспоминания о нём редактировать, но я предпочитаю быть честным с собой и другими. Расстрел Белого дома предотвратил если не коммунистический реванш, то паралич государственного управления и попытку построить подобие белорусского заповедника — только у России не было другой России, чтобы его оплачивать.
Итак, та демократия была уязвима и к иностранному воздействию, и к внутреннему популизму. И любые реальные меры для устранения этих уязвимостей ничего общего с демократией не имели (как и с любой формализованной системой).
Мне могут возразить, что тогдашняя демократия настоящей не была: это, как я понимаю, сейчас официальная версия у национал-демократов. В ответ я мог бы привести пример, скажем, Российской империи в 1905‒1917, Веймарской республики или Речи Посполитой, в сейме которой открыто действовали партии на содержании соседних держав, и сейм же которой вотировал три раздела Польши. Если мне скажут, что и там демократия не настоящая, я могу только указать на современных марксистов, которые объявляют все предыдущие коммунистические эксперименты, кроваво провалившиеся, отступлением от истинного марксизма, и обещают, что в следующий раз будет по-другому. Добросовестный мыслитель не должен им уподобляться.
Таким образом, я (и, полагаю, не я один), опасаюсь, что после введения демократии, врагом внешним и внутренним будут применены надёжно работающие политические технологии (я, кстати, не очень понимаю, как в одной голове может уживаться вера в демократию и знание о существовании политических технологий), которые приведут к установлению антинационального режима, которое, иронично, может сопровождаться и свёртыванием более не нужной демократии. Никаких защитных механизмов против этого у демократии нет; все возможные защитные меры общепринятым пониманием демократии запрещены. В мире сражающихся наций, демократия — военная уязвимость.
Слово «уязвимость» надо понимать правильно. Своя уязвимость — это не то, что может быть атаковано, а то, что непременно будет. Чужая уязвимость — это не то, что ты можешь атаковать, а то, что обязан.
Тем не менее, в мире мы наблюдаем некоторое количество государств, одновременно демократических и суверенных. Их не так много, поскольку реальный суверенитет — редкость, и большая часть демократических государств зависимы от США, но они есть. Главный пример — сами США. Почему же очевидные уязвимости демократии в США не эксплуатировали, по крайней мере, до 2016 года?
Первая версия, менее интересная, заключается в том, что США были защищены глубинным государством, а их демократия, на самом деле, была дорогостоящей декорацией. Иными словами, демократии не бывает; ею можно только притворяться. Эта версия имеет право на существование; отклонять её, только на том основании, что она конспирологична, было бы интеллектуально недобросовестно.
Но я предлагаю в этом месте дать фору демократии и принять вторую версию, предположив, что демократия в США и некоторых других странах реально существует, а её кризис в последние годы как бы подтверждает её подлинность. Тогда надо ответить на вопрос: почему иностранные державы долго (до 2016 года, если верить искателям «русского следа») не атаковали открываемые демократией уязвимости?
Самый логичный ответ — потому что договорились с США этого не делать. Такая договорённость о невмешательстве может быть симметричной и асимметричной.
Пример асимметричной договорённости — когда государства договориваются, что одно не будет подрывать демократию в другом, а за это ему позволят купить там зерно и накормить свой народ. Другой пример — допуск на рынок демократического государства в качестве продавца. Пока держава нуждается в такого рода асимметричных договорённостях, с ней не заключат симметричную.
Симметричная договорённость — это когда две или более державы позволяют друг другу иметь демократические правительства, обещая воздержаться от подрыва демократии друг у друга. Похоже на то, что таковая действовала между Великобританией, Францией, Германией, Австрией, Италией и Японией в десятилетия накануне Первой Мировой войны. Россию в этот пакт не приняли, беспощадно эксплуатируя открытые свободой печати, независимым судом и парламентаризмом уязвимости. Жестокий цинизм такой политики, когда государство непрерывно шпыняют за закрытость политической системы, а стоит ему сделать её немного более свободной — сразу же используют её для его подрыва, — нечто для русского невообразимое, но жертвой именно такой политики является наша страна.
Чтобы войти в пакт и избежать катастрофы 1905‒1917 гг., Россия должна была атаковать демократию в других странах, прежде всего, в Великобритании, как, если верить американцам, Путин атаковал демократию в США в 2016 году. Действовать Николаю II надо было теми же средствами, которыми действовали против России, плюс теми, что можно было дополнительно придумать, учитывая обстановку в странах-целях. Чтобы получить право на демократию, быть полезным мировым державам недостаточно; надо быть опасным.
Итак, по этой гипотезе, демократия — довольно хрупкое оранжерейное растение, и для её процветания необходимо обеспечить, чтобы никто не разбил стекло в оранжерее и не растоптал само растение. Установление демократии в своей стране требует санкции мировых держав, получаемой путём пакта. Демократия — результат международного соглашения. Получить такое соглашение трудно; его заключат только с могущественной самодостаточной державой, не просто способной нанести неприемлемый ущерб, но и имеющей меньше уязвимостей, чем её контрагенты (СССР таковой не был, даже если поверить, что он не был криптоколонией: сначала вырасти достаточно пшеницы, потом проси демократии). Право на демократию надо завоевать — в борьбе не с собственными тиранами, а с иностранными державами.
Некоторые думают, что демократию могут себе позволить богатые. Я думаю, что её могут себе позволить только сильные.
Циники иронично, а сторонники американской исключительности — серьёзно, говорят, что демократическими государствами вправе считаться только признанные таковыми США. В свете изложенной гипотезы, это означает, что эти люди правы ещё больше, чем сами думают. США решают, не кто соответствует стандартам демократии, или кто может использовать этот бренд, а кто вправе попытаться; и решают не потому что сами являются демократическим государством и могут отличить демократию от недемократии, а потому что могут уничтожить государство, пытающееся стать демократическим без американской санкции.
Если и вправду Россия атакует демократическую систему США, то это может означать то, что Россия закрыла основные уязвимости, или же они компенсированы уязвимостями противника, более не нуждается в асимметричном соглашении о неподрыве американской дипломатии, и требует иного соглашения, предусматривающего ненападение на российскую демократическую систему, когда она будет установлена. Ультиматум Путина, если он есть, можно сформулировать так: «Мы будем продолжать атаковать вашу демократию, пока вы не позволите нам иметь свою».
Вот это четвёртая и главная причина моего скепсиса в отношении демократии: это роскошь, доступная только тем державам, которые могут навредить другим державам больше, чем те могут навредить ей.