Текст:Морис Бардеш:Что есть фашизм?
Что есть фашизм?
- Автор:
- Морис Бардеш
Maurice Bardèche
- Maurice Bardèche Qu’est-ce que le Fascisme?. — Paris: Les Sept Couleurs, 1961.о книге
- Дата публикации:
- 1961 год
Ссылки на статью в «Традиции»:
(в сокращении)
Я фашистский писатель. Стоило бы поблагодарить меня за это признание, поскольку здесь возникает, по крайней мере, одна твёрдая позиция в дебатах с очень шаткими основаниями.
<…>
Коммунисты говорят, что, если вы защищаете капитализм, то вы обязательно «фашисты». Но наше общественное мнение не соглашается с этим. Тогда, по словам советских делегатов и их приспешников, Соединённые Штаты, Англия и Германия Аденауэра — «фашистские страны». Даже во Франции, где политические кризисы привели к власти президентскую систему, человек с улицы только скептически покачает головой, если вы скажете ему, что он живёт при фашистской диктатуре.
<…>
Вы говорите, что есть «фашистские страны», и вы все их хорошо знаете. Военные диктатуры в Латинской Америке, где политики — простые лакеи продавцов фруктового сока, это — то, что мы сегодня называем «фашизмом». Если вы хотите определения, то выдаёте свою версию: «фашистский режим» — тот, который «отказывает людям в свободе», чтобы увековечить привилегии богатого меньшинства… Не играйте со словами.
Фашизм — союз метода и цели: он «отрицает свободу», которая не нежелательна сама по себе, но отрицает, чтобы «гарантировать социальное неравенство и бедность», именно так мы сегодня привыкли определять Фашизм.
Давая такое определение нас ничуть не смущает тот факт, что ни один настоящий фашист никогда не согласится, что военные диктатуры в латиноамериканских феодальных владениях продавцов фруктового сока являются подлинными случаями проявления Фашизма. Сами фашисты отказываются признавать то, что наши интеллектуалы, газеты и политические партии называют «фашизмом». Они идут далее: они также осуждают эти предполагаемые «примеры фашизма» как их противники.
Что же на самом деле такое Фашизм, который мы столь неправильно понимаем, благодаря стараниям прессы, радио и учителей?
Если бы я был последним представителем своего вида, то не стоило бы и труда искать это определение. Но сегодня происходит нечто поразительное: с одной стороны, фашистский писатель, фашистский интеллектуал остаётся диковинным, экзотическим зверем, но с другой стороны есть целые фашистские группы, которые не скрывают этого факта. Появились молодые фашисты, которые громко заявляют о себе… Наконец есть Фашистский Дух.
А прежде всего, есть тысячи людей, которые являются фашистами, сами того не подозревая, и Фашизм стал бы их устремлением, если бы мы объяснили им, что это такое.
Это зеркало, которое отражает наши сердца. Я хочу, чтобы эти люди обрели себя. И даже, если они не станут нашими братьями, то пусть тогда осознают себя нашими врагами: враг должен знать, что он враг. Время наполняет наши паруса и позволяет отчалить от мыса лжи. Ложь скрывается в тумане, двадцать лет спустя мы уже не должны её видеть. И теперь, когда ветер дует всё сильнее, мы не должны бояться своих слов.
<…>
Диктатура была всегда. Римляне приостановили свободы республики, когда Отечество оказалось в опасности… Режим «Отечества в опасности» является авторитарным, и объявляется в самых серьёзных случаях, чтобы гарантировать независимость и спасение страны. Воюющими странами, осаждёнными городами, страной, разделённой гражданской войной, — обязательно управляют авторитарными методами, независимо от политической ориентации. Эти методы характеризуются ограничениями на традиционные свободы и, в особенности, определённой дисциплиной для свободы слова. Эта дисциплина, в каждом отдельном случае, может быть как добровольной, так и принудительной. Цель этих временных авторитарных режимов, во время кризиса, в том чтобы объединять в пучок все силы нации и не позволить частным интересам или иностранным влияниям оттянуть для частной выгоды силы, необходимые для общей защиты.
Эти авторитарные методы, которые люди принимают или даже сами призывают во время кризиса, могут ли стать стандартом, когда опасность уже миновала? — Фашизм утвердительно отвечает на этот вопрос. Фашизм считает, что именно злоупотребление свободой приводит к тем опасностям, которые ставят под угрозу жизнь и здоровье нации. Фашисты чувствуют потребность предотвратить возвращение этих кризисных периодов и принятия некоторой национальной дисциплины как нормы. Они также полагают, что существующие условия политической жизни приводят все страны в постоянное состояние опасности и что меры, необходимые, чтобы застраховать их независимость и спасение, должны быть приняты уже сегодня, если они не хотят оказаться безоружными, когда эта опасность возникнет.
Фашизм, в первую очередь, есть профилактическое лечение кризиса. Таким образом, он возникал во всех странах мiра, и именно поэтому у него столько разных лиц. Эта защитная реакция принимает свою форму и вдохновение от прошлого нации и гения расы.
<…>
Фашизм, в своей сущности, националистичен. Таким образом, некоторые его стремления часто непереводимы для иностранцев и иногда не экспортны. И это объясняет идею, которую поддерживают даже объективные противники Фашизма, а именно, что его может породить только национальное самосознание, а это, в свою очередь, «всегда приводит к политике эгоистичного расширения и завоевания».
Это — наиболее распространённое из неверных толкований Фашизма — по крайней мере тех, которые вообще стоит исследовать. Но этот тезис не принимает во внимание изменения, которые фашистская идея претерпела во время войны, поскольку именно тогда лицо современного мiра выявилось наиболее ясно.
Гигантский характер войны, выявил из тумана два великих полюса современного мiра, и заставил фашистов понять, как хрупкость Фашизма, так и его значение. Тогда Фашизм появился как будущее, как награда, как восстановление. Для тех, кто боролся и жил ради Фашизма, у фашистской идеи появилось новое драматическое содержание, которого не было прежде.
Раньше им говорили, что Фашизм был лучшей защитой против коммунизма и разрушительного либерализма. Но теперь они узнали, что Фашизм стал борьбой за жизнь, отчаянной попыткой защиты. Они узнали, что победа Фашизма была единственным шансом установить иной порядок — Третий Мiр.
<…>
Они также узнали, что идея европейского единства не была просто пропагандистским трюком, но что она была единственно необходимой; единственным способом спасения от двух монстров, которые появились; и если Фашизм проиграет войну, то Европа исчезнет; она станет частью или Совлагеря или Соединённых Штатов; она потеряет самостоятельность, станет новым типом колонии; и никогда не будет возможности осознать эту оригинальную концепцию политики, эту новую идею человека, которая только и могла её спасти.
Фашистская идея изменилась и приняла свою категорическую форму. Она возникла среди тех, кто боролся, тех, кто пал, тех, кто скоро будет запрещён и осуждён. Она явилась результатом их жертвы, а затем их преследования. Это было крещением идеи историей.
Парадоксальное возрождение Фашизма сегодня с новым лицом, — с таким количеством новых лиц, — является результатом этой непосредственной жизни в бою, в суровом испытании, в разрушении. «Истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесёт много плода» (Евангелие от Иоанна. 12:24).
<…>
В то время как противники Фашизма притворяются, что война показала «истинное лицо» людей, которые думают по-другому, — фашисты, в свою очередь, обнаружили концепцию человека и порядка, за которые они боролись. В частности они поняли, что боролись не за восстановление Священной Римской Империи и что легионы Цезаря, рыцари Тевтонского ордена, центурионы, самураи и крестоносцы представляли собой географические, случайные версии того идеала, который они несли внутри себя. Они поняли то, что они рискуют потерять в случае поражения, сравнивая их собственные идеи жизни и человека с теми, которые предлагает либеральная демократия и коммунизм. Они познали «фашистского человека», его моральный тип, слишком новый, чтобы найти его описание у историков.
«Фашистский человек» был в них самих. Позже он будет брошен в тень от огромного здания Гестапо, которое победители поднимут с большой помпой, чтобы только оно осталось стоять в памяти истории. Сегодня «фашистский человек» вернулся.
Этот новый тип человека — вот, что важно. Особенности Фашизма, как мы уже видели, спорны, и только небольшое количество тех, которые мы исследовали, будут сохранены в логическом определении Фашизма: однопартийность, полицейские методы, массовая пропаганда, автократизм, даже присутствие вождя — не обязательные признаки Фашизма.
<…>
Устойчивый и стабильный курс страны, первенство национальных интересов перед частными, необходимость дисциплины, преданность и верность, — являются истинным политическим фундаментом Фашизма, тем, который появляется из его определения. Власть в фашистском государстве может быть представлена «центральным комитетом», «советом», «хунтой» или выбранным лидером; такое правительство не обязательно должно быть жестоким и авторитарным.
Существенный политический инструмент Фашизма — роль, которую он предоставляет меньшинству безкорыстных и преданных бойцов, способных к продвижению идеи примером собственных жизней.
<…>
Известные фашистские методы, таким образом, постоянно и непрерывно переоцениваются. Что более важно, чем механизмы, — так это фашистское понятие «человека» и «свободы».
Фашизм выступает против демократической концепции. Демократия сокращает пределы свободы там, где начинается возможный вред для другого человека. Демократы быстро обнаружили, что можно было бы вредить правительству, не вредя отдельным людям, и их кодексы заполнены политическими преступлениями. Но они никогда не признавали, что, не вредя другим индивидуально, можно вредить нации в целом через злоупотребление свободой.
Фашизм противостоит этому анархическому понятию и «социальной» концепции свободы. Он запрещает то, что вредит нации. Зато разрешает всё остальное. Неправильно полагать, что ограничение свободы личности и мысли находится в духе Фашизма. Ничего не изменится в повседневной жизни страны, когда она станет фашистской: вопреки известному высказыванию, когда кто-то звонит в дверь в семь часов, это должен быть молочник.
<…>
Все могут думать, что хотят и говорить это. Но подлог желаний людей должен быть наказан в хорошо отрегулированном государстве, точно так же, как кража электричества. Неразумно, что закон защищает кроликов, но не защищает наши умы.
Демократии допускают, что все аспекты жизни могут подвергаться любым влияниям, любым инфекциям, действию любых зловонных ветров, и никакие плотины не возводятся на пути декадентства, отчуждения и посредственности. Они хотят, чтобы мы жили в степи, где каждый может на нас напасть. У них есть лишь один чисто негативный лозунг: «защита свободы»…
Чудовища, которые обитают в этой степи, крысы, жабы и змеи, все сползаются в одно болото… Посредственность действует на людей как ад, а демократии набивают её образованием, не указывая ни цели, ни идеала; это духовная чума нашего времени.
Анархическая свобода демократии делает нас беззащитными перед грязным ветром, перед миазмами разложения, упадка, эксплуатации и посредственности.
Эта свобода впустит что угодно. Вся грязь, от которой другие хотят избавить себя, имеет абсолютное право обосноваться в этой степи, высказаться, обратиться к закону, и смешать нашу кровь с мечтами негроидов, дуновениями колдовства, каннибальскими кошмарами — этими чудовищными цветами, неизмеримо устилающие иностранные мозги. Появление расы полукровок в нашей стране — реальный современный геноцид, и современные демократические государства систематически продвигают его.
Что касается посредственности, она как коварный яд повышается в тех нациях, которые получили свободу, но не цели и идеалы. Это — духовная проказа нашего времени. Никто ничему не верит; все боятся быть обманутыми. Демократическое государство никому не может предоставить его миссию. Оно даёт только пустой голос, свободу без содержания, без лица, которую мы тратим в захудалых удовольствиях. Все прикованы цепью к своему собственному эгоизму. Все чувствуют отвращение видя своё собственное изображение в соседе и ненавидят эти зеркала своего страдания.
Может ли Фашизм стать «верой»? — Это великое слово. Наши религии умирают; они безкровны; человек ждёт новых богов. Никакая икона города не сможет их заменить. Но судьба людей всё ещё может быть причиной жить.
Если мы приговорены жить в ночи, то радости творчества, радости преданности, радости любви, и чувство того, что мы искренне выполнили наши человеческие обязанности, всё ещё являются тем якорем, за который мы можем уцепиться. Эти радости спасают тех людей нашего времени, которые не подчинились посредственности и отвращению.
Фашистская мечта видит эти маршруты радости, открытыми для всех людей. Нет никакого истинного Фашизма без идеи, которая показывает все перспективы этого великого труда. И истинный Фашизм должен вовлечь всю нацию в эту работу, чтобы мобилизовать всё общество, сделать каждого рабочего пионером и солдатом этой задачи и таким образом дать ему гордость того, что он боролся на своём месте. Дух Фашизма состоит, прежде всего, в обезпечении каждого великой задачей, выполненной всеми вместе и таким образом предоставлением внутренней радости, глубокого обязательства, жизненной цели, которая просветит и преобразует их жизни.
Они обманывают, говоря, что эта идея может быть выражена только политикой завоеваний. Это — поверхностная и вульгарная форма видения великой задачи, которая больше не принадлежит нашему времени. Создание национальной инфраструктуры, реализация справедливого общественного строя и здоровые люди, преобразование наших жизней согласно современному мiру, распространение нашего влияния и примера — красивые и трудные задачи, которым каждый может способствовать.
Сообщить любой работе дух приключения. Фашизм признает эту мистику успеха.
<…>
Таким образом, Фашизм приводит к социальной морали отличной от демократической, и стремится развивать тот человеческий тип, который демократические государства игнорируют или уничтожают.
Демократы верят в естественное совершенство человека. Они думают, что все части индивидуальности заслуживают равного развития. Для них государство не устанавливает мораль, оно просто учит их читать; инструкция — панацея, которая может творить чудеса. Демократия не вмешивается, чтобы установить свой собственный образ человека. У неё нет идеала… Она размещает своих лучших учеников в Пантеоне. Но за 100 лет, она не произвела ни одного героя.
Фашисты не верят в естественное совершенство человека; и не полагают, что прогресс есть необратимое движение истории. У них есть та амбициозная идея, что человеку дана власть творить, по крайней мере частично, свою собственную судьбу. Они думают, что у революций, конечно, есть исторические причины, но что их в конечном счёте определяет и ведёт энергия человека или группы, без которой эти революции не произошли бы.
Таким образом они расценивают победы и поражения как результат смеси косвенных причин, возможностей момента и стальной воли людей, которые не могут быть равны, и они не оставляют надежду, что человек, через силу благоразумия и энергии, может противостоять событиям.
В частности, они полагают, что ответственный курс должен развивать в людях качества, которые помогут им выжить и не смириться с бедственной ситуацией.
Цель фашистского государства состоит в том, чтобы сформировать человека согласно конкретной модели. В отличие от демократических, фашистские государства не смущаются преподавать мораль. Фашисты думают, что желание и энергия, доступные нации, являются её самым драгоценным капиталом. Они делают их самым высоким приоритетом, поощряя те коллективные качества, которые формируют и сохраняют национальную энергию. Они стремятся развивать такие национальные качества как дисциплина, вкус порядка, любовь к работе, чувства долга и честь.
В практике повседневных задач эти национальные моральные принципы выражены в некотором смысле ответственности, чувства солидарности, осознания обязанностей команды.
<…>
Эти чувства невозможно преподавать в школах фразами, написанными на доске. Если образование должно пробудить их в ребёнке, то сам режим, должен развивать их в людях посредством справедливого распределения национального дохода, примером, который он подаёт и задачами, которые он формулирует.
Дисциплина не возникает при взмахе волшебной палочки или в ответ на высокопарную пропаганду: она — дань уважения, которое люди испытывают к тем, кто ведёт их, и режим должен каждый день работать над этим со всей серьёзностью его действий и искренностью его любви к родине.
Дисциплина нации — оружие, как и дисциплина армии. Это сокровище, которое должно охраняться. Но это — прежде всего, награда людей, которые полностью отдают себя работе и являются образцами храбрости, самоотверженности и честности.
Но такое единство национального желания, помимо прочего, возможно только в чистом государстве… Такая самодисциплина — единственная вещь, которая узаконивает требование дисциплины от других.
Но политика чистоты больше, чем просто самодисциплина. Мы говорим о систематическом устранении всего, что препятствует, пятнает и отвращает от этого. И речь не о порнографических журналах, исчезновение которых, как тому верят набожные люди и моралисты, спасет нацию. Главным образом я говорю о состояниях, накопленных бесчестным путем, неоправданном успехе, триумфе мошенников и негодяев, зрелище которого безконечно больше деморализует и приносит вреда, чем ягодицы фотомоделей.
<…>
Для меня очевидно, что нельзя требовать, чтобы люди любили свою работу и выполняли бы её со всей серьёзностью и точностью, не удалив из социального обращения тех, кто оскорбляет эту работу и нашу совесть своей манерой обогащения.
Фашизм не просто предлагает другой образ государства, но и человека.
<…>
Фашизм много внимания уделяет лишь некоторым качествам человека. Эти качества, которые во все времена требовались от людей, которые участвуют в трудных и опасных предприятиях: храбрость, дисциплина, дух жертвенности, энергия — достоинства, требуемые от солдат в бою, пионеров, матросов. Эти качества напоминают нам, что первая задача человека состоит в том, чтобы защитить и подчинить, качества, которые умиротворённая городская жизнь принуждает нас забыть, но которые пробуждаются в опасности и там, где человек вновь встречает своих естественных противников: штормы, катастрофы, пустыни.
Эти качества породили другие, неотделимые от них, и принадлежащие кодексу чести, который был установлен в опасных ситуациях: верность, преданность, солидарность, самоотверженность. Эти качества — фундамент отношений между людьми в любом случае, даже в часы неуверенности и трудностей. Они составляют систему взаимных обязательств, по которым могут жить все группы людей. Остальные моральные нормы являются только рядом заявлений, которые всегда меняются в зависимости от времени и места.
В свою очередь эти качества, так важные для фашистов логически приводят к тем, которые определяют человека и его ценность.
Эти качества — сокровища, которые породили воинские общества, когда они сформировались и составили свою иерархию. Они включают в себя гордость, скрупулёзность выполнения клятвы, великодушие, уважение к храброму противнику, защите слабого и безоружного, презрение к лгунам.
<…>
Их можно было найти в военных и в религиозных «орденах» или у самураев. В целом они составляют, в своей основе, единственный кодекс, который воинские общества признали согласно своему призванию; все они важны для чести воина.
<…>
Вот та идея, которая имеет значение. Конечно, грустно, что грязь войны сделала этот идеал почти неузнаваемым, что ярость войны выкинула его, как статую в пустыню, которую обдувают ветры мести и ненависти. Я не говорю: «Это — то, что было». Я говорю: «Это — то, что, возможно и иногда было». Это фашистская мечта, которая жила в сердцах немногих.
Поражение Фашизма не должно заставлять нас забыть, что она существует, что она всё ещё остаётся великой, и что другие смогут найти её снова и под новыми именами.
<…>
Все мы знаем, что спартанский порядок, спартанский человек — является единственным щитом, который останется, когда тень смертельных угроз нависает над Западом.
<…>
Однопартийная система, тайная полиция, публичная демонстрация цезаризма и даже наличие вождя не являются обязательными атрибутами Фашизма.
<…>
Известные фашистские методы постоянно меняются и будут меняться. Механизм менее важен, чем представление о человеке и свободе, созданное Фашизмом для себя.
<…>
Под другим именем, в другом облике — ничем не напоминая свою проекцию из прошлого — с телом ребёнка, которого мы не сможем узнать, и головой молодой Медузы — он возродится.
Парадоксально, но он, несомненно, станет последним бастионом свободы и жизнелюбия.