Текст:Павел Святенков:Постиндустриальный пожар Европы

История текста

Опубликовано в Агентстве политических новостей 9 ноября 2005 года.

ПОСТИНДУСТРИАЛЬНЫЙ ПОЖАР ЕВРОПЫ

Что мешает арабам и африканцам потребовать появления во Франции мусульманской автономии? Почти ничего. Да, есть «принципы республики». Но если выше республики есть иные, надгосударственные образования, например, Европейский союз, то почему бы республике не потесниться?

Европа государств на грани тотальной реструктуризации в аморфную Европу общин. Где национальные государства если и сохранятся, то лишь как скорлупки, оболочки прежних франций и испаний.

Это кажется невероятным, но подобный сценарий реализуется даже на территории России. Что такое Чечня? Государство-община, формально существующая в рамках традиционно «Российской Федерации». Российские законы на территории Чечни, мягко говоря, не действуют. Республика осуществляет собственный правовой режим. Пока — неформально. Аналогичная ситуация складывается и в Татарстане. Хотя руководство этой республики, очевидно, взяло курс на построение собственного национального государства, реально оно действует в логике меньшинств, бунтующих под Парижем. Ибо главное в технологии меньшинств — указание на собственное культурное отличие от основной массы населения, будто бы дающее право жить по собственным законам, а не по законам «страны пребывания». Благодаря появлению «международных» центров силы меньшинства находят поддержку против традиционных государств.

В мире сформировался новый, надгосударственный уровень власти — уровень транснациональных концернов и влиятельных международных организаций. В Европе, например, существует общеевропейское правительство — Еврокомиссия. Раз так, зачем заботиться о целостности существующих государств? От них остается лишь скорлупа. За французским кризисом мы не видим кризиса испанского. Каталония, историческая область, с которой начиналось строительство испанского государства, требует себе такой автономии, что грозит превратить Испанию в фиктивное государственное образование.

Люди уже не хотят быть испанцами. Им выгоднее быть басками или каталонцами. «Потому что не надо будет платить налоги в испанскую казну». Аналогичные настроения распространены по всей Европе. Богатый Север Италии не хочет «кормить» относительно бедный Юг. Бельгия уже распалась на две общины — богатых фламандцев и бедных валлонов. Так что не только мусульмане и иммигранты хотят воспользоваться выгодами статуса «меньшинства». Большинство европейцев настроены точно также. Великобритания в правление Блэра приняла решение создать собственные парламенты в Шотландии и Уэльсе. А это первый шаг по испанскому пути. Только «домен Европы» — Франция и Германия пока избежали подобных настроений. Традиционные государства подтачивают не только иммигранты (хотя они представляют самые агрессивные меньшинства), но и их коренные жители.

Скорлупа традиционного государства слишком мала для того, чтобы вместить новые структуры. Посмотрим на Боснию, которая разделилась на три анклава — сербский, хорватский и «мусульманский». Не ждет ли аналогичная судьба государства Европы? Это кажется бредом, однако, если вдуматься, подобное развитие событий возможно. В обществе прошлого выше национального государства не было ничего. Отделяясь от национального государства, вы могли превратиться лишь в другое национальное государство. Весь мир был совокупностью национальных государств, связанных взаимным признанием. Однако появление наднациональных структур делает возможным превращение меньшинств в самостоятельных игроков на международной арене. Меньшинства, быть может, не готовы создавать собственные национальные государства. Зато они хотели бы создать общины со своей внутренней автономией (прежде всего — судопроизводством, религиозным правом и собственными налогами). Национальное государство не позволяло им сделать это. Структуры наднационального уровня (вроде той же Еврокомиссии) могут и разрешить.

Арабская автономия под Парижем? Конечно, сейчас ей возникнуть не дадут. Но капля камень точит. Быть может, мы еще увидим разделение Франции на «кантоны», населенные «бретонцами», «арабами», «гасконцами» и невесть кем еще. Быть может, та же судьба ждет Германию и позднее Россию, если что-нибудь не переменится.

Но разве нам не говорили про плавильный котел, который расплавит народы мира и превратит их в однородные «нации»? Так почему же иммигранты не ассимилируются? Почему коренные жители европейских государств больше не хотят быть частью единой нации?

Плавильный котел — миф индустриального общества. Когда государство — завод, его жители — рабочие. На заводе не важна национальность. Важна унификация. Одинаковые спецовки, одинаковые кепки, одинаковые улыбки. Такими были США несколько десятилетий назад. Таким был и Советский Союз в середине 1980-х. Однако нынешний Запад — уже не «завод». Скорее, пиар-агентство. Тотальная унификация уже не требуется. Больше того, эффективно разнообразие. Представим себе этническую солидарность на заводе. Она не будет работать. Мест мастеров и завцехами мало и их занимают профессионалы. Представим московских строителей-таджиков. Да, они таджики. Но чего может сделать для таджика другой таджик? Разве что перевести на соседнюю стройплощадку.

Иная ситуация в постиндустриальном обществе, основанном на оказании услуг. Вот тут то раздолье для меньшинств. Многочисленные меньшинства существуют в искусстве, мире высокой моды, кинематографе, торговле и т. п. Этническая кухня, этническая музыка и т. п. торжествуют во всем мире. Меньшинства, впрочем, существовали и ранее. Но индустриальное общество было для них некомфортным. Все изменил постиндустриальный мир. Он оптимален для меньшинств и потому они заполонили собой все.

В огне парижских пригородов горит старое, индустриальное государство, уже утратившее значительную часть власти. Единственная его опора — в людской психологии. Люди не готовы отказаться от «Франции». Пока не готовы. Что ж, им дадут время на размышление.

Пламя Парижа освещает наступление новой эпохи в истории Европы. Эпохи заката национальных государств и возвышения меньшинств. Что, впрочем, и пророчат умные люди последние десятилетия. А на развалинах Парижа, разделенного на восемь этнических секторов, напишут «Ахмет и Алладин были здесь».

Как мы показали выше, не только иммигранты претендуют на особый статус и формирование собственных общин. Нет, аутентичные европейцы сами желают образовать в своих странах территориальные анклавы и превратиться в меньшинства. В этом смысле парижский бунт афро-арабской молодежи преследует целью не столько заявить о существовании нового могущественного французского меньшинства, но и закрепить за собой территорию. Вот здесь, под Парижем — традиционные арабские кварталы. А значит именно здесь, в случае чего, будет существовать «мусульманский» кантон Французской Конфедерации.

Как это не странно звучит, созданная 200 лет назад политическая система Соединенных штатов более приспособлена к «прекрасному новому миру», чем национальные государства Европы. Система штатов позволяет легализовать власть меньшинств. Действительно, каждый штат имеет собственное законодательство. В ходе последних президентских выборов специальные референдумы в нескольких штатах запретили гомосексуальные браки (то есть эти штаты пошли против либерального мейнстрима). Другие штаты, наоборот, стремятся легализовать таковые, идя на поводу у влиятельного меньшинства. Вот возможный формат будущей трансформации Европы. Разница только в том, что над США нет надгосударственного уровня власти. Америка Буша пока сопротивляется власти наднациональных структур, стремится быть наднациональной структурой сама и потому сохраняет единство.

Конечно, можно запретить нелегальную иммиграцию. Но ведь она потому и нелегальная, что находится под запретом. Существование трех факторов: а) наднационального уровня власти, б) миграции, приводящей к появлению на территории традиционных национальных государств новых меньшинств, в) раскол на территориальные меньшинства современных европейских наций; приводит к возникновению «фрагментированной Европы». Конечно, силам наднационального уровня удобнее иметь дело с общинами и «кантонами» в силу их незначительности. Франция — могущественное государство. Полунезависимый «Подпарижский бантустан» неспособен ни на какую самостоятельную политику. Равно как и Валлония с Фландрией или же Каталония со Страной Басков. Покойная Югославия была крупным, влиятельным государством. После распада на национальные государства Сербия попыталась объединить вокруг себя все сербские земли. Ей не дали этого сделать. И ныне «пост-Югославия» — всего лишь набор общин, как в Боснии, либо странных государственных образований. Бывшая Югославия ныне — сумма общин, контролируемых внешним центром. То же самое готовят и Европе.

Даже если следовать мягкому сценарию и под внешним центром понимать Еврокомиссию, то выгоды от распада Европы на общины очевидны. Сейчас Единой Европе приходится иметь дело с сильными государствами вроде Франции и Германии. Если их не станет, управляемость Европы резко повысится. Франция отказалась ратифицировать Конституцию ЕС? Быть может, проблема решится, если убрать саму Францию?

Фрагментация европейского пространства грозит, кстати, и России, если она по глупости зайдет слишком далеко в пасть «прекрасному новому миру». То, что сейчас делается на нашем Кавказе, очень напоминает реализацию этого сценария. Республики Северного Кавказа уже давно и небезуспешно пытаются превратить в территориальные общины под контролем внешнего центра. Если это удастся, опыт можно будет распространить и на всю остальную территорию России, тем более что инонациональные анклавы (Татарстан, Якутия, Башкирия) имеются на всей территории страны.

Есть ли альтернатива вышеописанному сценарию? Нет, если предположить, что новый объединяющий центр — один. Нет, если предположить, что территориальные общины меньшинств никогда не смогут объединиться вновь.

Меж тем американские штаты, изначально являвшиеся именно территориальными общинами различных протестантских сект, нашли в себе силы интегрироваться в единое государство, дабы противостоять «внешним центрам» того времени. «Внешний центр», диктующий Европе и России «общинность» и новый феодализм, по сути, представляет собой нечто вроде сухопутных пиратов. Суть технологии — контроль «торговых путей» и стравливание между собой меньшинств, в надежде, что культурная, этническая и религиозная пропасть между ними достаточно велика, чтобы они никогда не могли сговориться против хозяина. В подобном формате существовала когда-то Британская Индия, где 200 княжеств и сотни народов ни при каких обстоятельствах не должны были выйти из-под контроля Большого брата.

Однако не делаем ли мы ошибки, допуская, что в «прекрасном новом мире» невозможны национальные государства? Как видим, везде, где только действуют меньшинства и стоящий за ними «внешний центр», возникает сопротивление. Нация индустриального мира исчезает, потому исчезает сам индустриальный мир. Но значит ли это, что ничего не идет ей на смену. Мы говорили о постиндустриальном мире как мире взаимных услуг, в котором и процветают меньшинства. Все так. Однако одновременно это и мир инфраструктуры.

Например, существует инфраструктура Москвы. Ей свойственно определенное качество — дороги, системы связи, объекты культуры и т. д. и т. п. Все это может быть разрушено, если разделить Москву (Париж, Лондон и т. п). на сектора под контролем меньшинств. На основе защиты инфраструктуры от внешнего воздействия и возникает новая, постиндустриальная нация. «Москва для москвичей!», — лозунг, который принято считать глупым. Однако в реальности он просто декларирует необходимость защиты среды от сверхнагрузки. И одновременно обязывает мигрантов становится гражданами соответствующей инфраструктурной нации. Хочешь быть признан в качестве «парижанина» — плати налоги, потому что на них держится город.

Можно сказать, что деятельность «диких» меньшинств, вроде тех, что громили Париж, сводится к разрушению инфраструктуры. Однако это не так. Эти люди просто хотят стать бенефициарами инфрастуктуры французского общества (банально — пользоваться метро, не платя налогов на его строительство). В этих обстоятельствах у нас возникает своеобразное классовое общество. Общество, в котором есть эксплуатируемый класс (те, кто согласен поддерживать инфраструктуру города да и страны в целом) и те, кто желает пользоваться ею даром. В самом деле, вряд ли территориальные общины меньшинств откажутся от пользования железными дорогами или сотовой связью.

А значит, возникает возможность сохранения, реструктуризации современного национального государства в государство инфраструктурное. В котором все, кто согласился работать на поддержание его инфраструктуры, его существования, автоматически становятся гражданами. Когда человек, будь он четырежды араб и пятижды таджик, оседает в городе, соглашается платить налоги на то, чтобы полиция охраняла, сотовая связь работала, школа учила и т. п., его мышление меняется.

Людей, которые недовольны идущим от радикальных меньшинств разрушением инфраструктуры, среды обитания, уже самим фактом своего недовольства составляют новую, постиндустриальную нацию. Принято считать, что под давлением радикальных меньшинств такие люди должны просто воспользоваться тем, что мир стал глобальным и переехать в более счастливые места. Однако подобных «мест» попросту не существует. Что будут делать обитатели «Рублевки», когда рядом с ними возникнет очередной «парижский пригород». Убегут во Францию?

Это создает возможность для реставрации национального государства как сообщества людей, выступающих за сохранение среды обитания здесь и сейчас. А также для вовлечения меньшинств в процесс реставрации. Ведь, по сути, их бунт направлен против убожества «парижских пригородов». Пока «каталонцы» не поймут, что нужно работать на создание совместной среды обитания с остальными испанцами, бунты неизбежны. Если «Каталония» добьется высокой степени автономии, неизбежно деление на каталонцев и «понаехавших тут» с понятными последствиями.

Однако если люди осознают себя единой нацией в вышеуказанном инфраструктурном смысле, то преодоление как раскола на меньшинства, так и «неофеодального сценария» вполне возможно.