Якобинцы

Общество друзей конституции, заседающих у якобинцев в Париже Общество якобинцев, друзей свободы и равенства Société des amis de la constitution séants aux Jacobins à Paris Société des Jacobins, amis de la liberté et de l'égalité (c 21 сентября 1792) Политическая партия

Прозвище:

якобинцы (франц. jacobins)

Страна:

Франция

Дата основания:

май 1789 (Бретонский клуб), декабрь 1789 (фактически), 8 февраля 1790 (принятие устава)

Дата роспуска:

11 ноября 1794

Штаб-квартира:

доминиканский монастырь на Рю Сент-Оноре, Париж

Идеология:

конституционная монархия, затем республиканизм

Количество членов:

до 420 тыс. чел.420000 чел. <br />

Партийная печать:

Journal des débats, Journal des Libres

Робеспьер

Не путать с: якобиты — партия в Британии, преимущественно в Шотландии, сторонники дома Стюартов; яковиты — ветвь христианства, сирийские монофизиты

Якоби́нцы (франц. jacobins) — участники радикально левого политического движения в эпоху Великой французской революции. Получили свое название от клуба, находившегося в монастыре святого Якова. В число якобинцев входили прежде всего члены революционного Якобинского клуба в Париже, а также члены провинциальных клубов, тесно связанных с основным клубом.

Партия якобинцев включала правое крыло, лидером которого был Дантон, центр, возглавляемый Робеспьером, и левое крыло, во главе с Маратом (а после его смерти Эбером и Шометом).

Якобинцы (преимущественно сторонники Робеспьера) участвовали в Конвенте, а 2 июня 1793 года совершили государственный переворот, свергнув жирондистов. Их диктатура продлилась до переворота 27 июля 1794 года, в результате которого Робеспьер был казнен.

Во время своего правления якобинцы провели ряд радикальных реформ и развернули массовый террор. Эти действия получили высокую оценку Ленина.

Возникновение термина

До 1791 года члены клуба были сторонниками конституционной монархии. К 1793 году якобинцы стали наиболее влиятельной силой в Конвенте, выступали за единство страны, укрепление национальной обороны перед лицом контрреволюции, жёсткий внутренний террор. Во второй половине 1793 года установилась диктатура якобинцев во главе с Робеспьером. После переворота 9 термидора и гибели вождей якобинцев клуб был закрыт (ноябрь 1794 года).

Начиная с XIX века термин «якобинцы» употребляется не только для обозначения исторических членов Якобинского клуба и их союзников, но также как название определённого радикального политико-психологического типа.

Якобинский клуб

Якобинский клуб имел громадное влияние на ход французской революции 1789 г. Не без основания было сказано, что революция росла и развивалась, падала и исчезла в связи с судьбой этого клуба. Колыбелью Якобинского клуба был Бретонский клуб, то есть совещания, устроенные несколькими депутатами третьего сословия Бретани по прибытии их в Версаль на генеральные штаты ещё до открытия их.

Инициатива этих совещаний приписывается д’Эннебону и де Понтиви, принадлежавшим к числу наиболее радикальных депутатов своей провинции. Вскоре в этих совещаниях приняли участие депутаты бретонского духовенства и депутаты других провинций, державшиеся разных направлений. Тут были Сиейс и Мирабо, герцог д'Эгильон и Робеспьер, аббат Грегуар, Барнав и Петион. Влияние этой частной организации дало себя сильно почувствовать в критические дни 17 и 23 июня.

Когда король и Национальное собрание перешли в Париж, Бретонский клуб распался, но бывшие его члены стали снова собираться сначала в частном доме, потом в нанятом ими помещении в монастыре якобинских монахов (Доминиканского ордена) близ манежа, где заседало Национальное собрание. В заседаниях принимали участие и некоторые из монахов; поэтому роялисты прозвали членов клуба в насмешку Якобинцами, сами же они приняли наименование Общества друзей конcmumyции.

Жан-Поль Марат

На самом деле политическим идеалом тогдашнего якобинского клуба была конституционная монархия, как её понимало большинство Национального собрания. Они называли себя монархистами и признавали своим девизом закон. С точностью дата открытия клуба в Париже — в декабре 1789-го или январе следующего года — неизвестна. Устав его был составлен Барнавом и принят клубом 8 февраля 1790 г. Неизвестно (так как сначала не велись протоколы заседаний), когда стали принимать в число членов посторонних, то есть не-депутатов.

Когда число членов разрослось, организация клуба значительно усложнилась. Во главе стоял председатель, избиравшийся на месяц; при нём было 4 секретаря, 12 инспекторов, и, что особенно характерно для этого клуба, 4 цензора; все эти должностные лица избирались на 3 месяца: при клубе было образовано 5 комитетов, указывающих на то, что самый клуб принял на себя как бы роль политического цензора по отношению к национальному собранию и Франции — комитеты по представлению (цензуре) членов, по надзору (Surveillance), по администрации, по докладам и по переписке. Сначала заседания происходили 3 раза в неделю, затем ежедневно; публика стала допускаться на заседания лишь с 12 октября 1791 г., то есть уже при законодательном собрании.

Сен-Жюст, Луи Антуан

В это время число членов клуба достигло 1211 (по голосованию в заседании 11 ноября). Ещё раньше (с 20 мая 1791 г.) клуб перенес свои заседания в церковь Якобинского монастыря, которую он нанял по упразднении ордена и конфискации его имущества, и в которой заседания его происходили до закрытия клуба. Вследствие наплыва не депутатов изменился состав клуба: он стал органом того общественного слоя, который французы называют la bourgeoisie lettréе («интеллигенция»); большинство состояло из адвокатов, врачей, учителей, учёных, литераторов, живописцев, к которым примыкали и лица из купечества.

Фабр д’Эглантин

Некоторые из этих членов носили известные имена: врач Кабаний, учёный Ласепед, литератор Мари-Жозеф Шенье, Шодерло де Лакло, живописцы Давид и К. Верне, Ла Гарп, Фабр д'Эглантин, Мерсье. Хотя с большим наплывом членов умственный уровень и образовательный ценз прибывающих понижался, однако парижский якобинский клуб до конца сохранил две первоначальные свои черты: докторальность и некоторую чопорность по отношению к образовательному цензу. Это выразилось в антагонизме по отношению к клубу Кордельеров, куда принимались люди без образования, даже безграмотные, а также в том, что самое вступление в Якобинский клуб обусловливалось довольно высоким членским взносом (24 ливра ежегодно, кроме того при вступлении ещё 12 ливров).

Жорж Кутон

Впоследствии при Якобинском клубе было организовано особое отделение, под названием «братское общество для политического воспитания народа», куда допускались и женщины; но это не изменило общего характера клуба. Клуб обзавелся собственной газетой; редакция её была поручена Шодерло де Лакло, находившемуся в близких отношениях к герцогу Орлеанскому; самую газету стали называть «Монитёром» орлеанизма. В этом обнаружилась известная оппозиция против Людовика XVI; тем не менее Якобинский клуб сохранял верность провозглашенному в его названии политическому принципу.

Отделение фельянов

С этого пути его не сбило бегство короля и его задержание в Варенне. Вызванные этими событиями столкновения среди клуба произвели, однако, раскол между членами; более умеренные из них в большом числе вышли из клуба и основали новый, под названием фёйянов (feuillants). Приверженцы этого направления составили потом правую в законодательном собрании. Между тем по образцу парижского Якобинского клуба стали возникать подобные клубы в других городах и даже деревнях: их было около тысячи; все они вступили в переписку и сношения с парижским, признавая себя его отделениями (affiliations).

Преобладание Парижа и стремление к централизации, присущие «старому порядку», резко выразились в этом явлении; воздействие парижского клуба на провинциальные сыграло большую роль в революционном перевоспитании Франции и значительно содействовало окончательному торжеству принципа централизации в этой стране. Отделение от якобинцев более умеренных фёйянов усилило в Якобинском клубе его радикальные элементы. Для дальнейшей его судьбы было очень важно, что в распре между фёйянами и якобинцами провинциальные клубы приняли сторону последних. На происходивших в начале сентября 1791 г. выборах в законодательное собрание якобинцы смогли в число 23 депутатов Парижа провести только пятерых вождей клуба; но влияние его росло, и на выборах в парижский муниципалитет, в ноябре, якобинцы одержали верх. «Парижская коммуна» с этого времени становится орудием Якобинского клуба.

Самые влиятельные из парижских газет высказывались за якобинцев против фёйянов. Якобинский клуб основал свой орган, под назв. «Journal des Débats etc.», на место прежней газеты «Journal d. 1. soc. etc.», отошедшей к фёйянам. Не ограничиваясь прессой, Якобинцы принялись в конце 1791 г. непосредственно влиять на народ; с этою целью видные члены клуба — Петион, Колло д'Эрбуа и сам Робеспьер — посвятили себя «благородному призванию поучать детей народа в конституции», то есть преподавать в народных школах «катехизис конституции». Более практическое значение имела другая мера — вербовка агентов, которые должны были на площадях или на галереях клуба и национального собрания заниматься политическим воспитанием взрослых и привлекать их на сторону якобинцев. Этих агентов набирали из военных дезертиров, которые толпами направлялись в Париж, а также из рабочих, предварительно посвященных в идеи якобинцев.

В начале 1792 г. таких агентов было около 750; они состояли под начальством бывшего офицера, получавшего приказания от тайного комитета Якобинского клуба. Агенты получали по 5 ливров в день, но вследствие большого наплыва цена эта спустилась до 20 су. Большое воспитательное значение в смысле якобинском имели галереи Якобинского клуба, куда набивалась толпа в 1 500 человек; места занимались с 2 часов, хота заседания начинались только в 6 часов вечера. Клубные ораторы старались держать эту толпу в постоянной экзальтации. Ещё более важным средством для приобретения влияния был захват галерей в законодательном собрании через агентов и руководимую ими толпу; этим путем Якобинский клуб мог производить непосредственное давление на ораторов законодательного собрания и на голосование. Все это стоило очень дорого и не покрывалось членскими взносами; но Якобинский клуб пользовался крупными субсидиями герцога Орлеанского, или обращался к «патриотизму» своих состоятельных членов; один из таких сборов доставил 750 000 ливров.

Отделение жирондистов

Несмотря на уход фёйянов из Якобинского клуба, среди последнего с начала 1792 г. возник новый раскол; в нём стали выделяться две партии, которые потом боролись в конвенте под именем жирондистов и якобинцев, сначала эта борьба скрывалась под антагонизмом двух вождей — Бриссо и Робеспьера.

Разногласие между ними и их приверженцами особенно ярко обнаружилось в вопросе об объявлении войны Священной Римской Империи, за которое стоял Бриссо. Отношения лиц и партий ещё более обострились, когда Людовик XVI согласился составить правительство из людей, близких к кружку депутатов Жиронды.

Свержение монархии. Радикализация клуба

Восстание 10-го августа, приведшее к низвержению монархии, останется непонятным тому, кто не знает деятельности Якобинского клуба с 28 июня по 10 августа.

Члены его систематически подчинили своему непосредственному воздействию три силы, которые они повели на приступ против короля и конституции: федератов, секции и коммуну. Федераты, то есть прибывшие из департаментов добровольцы, были подчинены влиянию Якобинского клуба с помощью центрального комитета из их среды, который имел тайные заседания в Якобинском клубе. Этот комитет выбрал из своего состава пять членов, составивших тайную директорию, и к этим пяти лицам было присоединено десять якобинцев. Это был штаб революционного ополчения, направленного на Тюильри. Посредством агитации в секциях была подготовлена «инсуррекционная коммуна», которая в ночь с 9 на 10 августа захватила ратушу и парализовала защиту дворца национальной гвардией, убив её командира.

По свержении короля, якобинский клуб настаивал на немедленном предании его суду. Девятнадцатого августа было предложено заменить прежнее название клуба «Друзей конституции» новым: «Общество якобинцев, друзей свободы и равенства»; большинство отклонило это название, но 21 сентября оно стало прозвищем клуба. В то же время было постановлено произвести «очищение» клуба от недостойных членов и для этого избрана комиссия. В «сентябрьских убийствах» якобинский клуб, как таковой, не принимал непосредственного участия, но в солидарности с ними вождей клуба не может быть сомнения; это подтверждается как содержанием их речей в это время и свидетельством их товарищей по клубу, напр. Петиона, так и откровенно заявленным членами клуба одобрением убийств по окончании их. В дальнейшей деятельности Якобинского клуба господствовал принцип террора. В первом своем периоде «общество друзей конституции» было политическим клубом, влиявшим на образование общественного мнения и настроение национального собрания; во втором периоде оно стало очагом революционной агитации; в третьем Якобинский клуб стал полуофициальным учреждением правительствующей партии, органом и вместе с тем цензором национального конвента. Этот результат был достигнут лишь путём долгой борьбы.

Национальный конвент

Национальный конвент, открывшийся 21 сентября 1792 г. сначала туго поддавался влиянию Якобинского клуба. Причины этому нужно искать в славе и популярности жирондистов, вожди которых, благодаря своему красноречию, господствовали в Конвенте и увлекали за собой, кроме своей партии, колеблющийся центр («болото»). Но вот начинается борьба между якобинцами и жирондистами — борьба двойная: в Конвенте и в клубе. В первом преобладают жирондисты и наступают на своих противников, пытаясь привлечь их вождей, депутатов Парижа, и выгонять всх литераторов, не стоящих на высоте якобинизма. В это же время центральный клуб был очень озабочен отношением к нему провинциальных клубов.

Восстания 31 мая и 2 июня привели к удалению жирондистов из Конвента и их аресту. Эта победа развязала руки Якобинскому клубу и возложила на него новую роль — организацию правительственной власти и контроль над ней. Вместе с тем клуб перешёл из оппозиционного положения во владычествующее и потому вступил в борьбу с оппозиционными элементами. Якобинский клуб стал ментором центрального правительственного органа, но Франция ещё не была завоевана; местные власти во многих случаях по-прежнему держались политики падшей партии. И вот, Якобинский клуб захватывает власть над провинцией посредством местных якобинских клубов. Двадцать седьмого июля издается закон, угрожающий всем местным властям, военным командирам и частным лицам 5 или 10 годами заключения в цепях за противодействие «народным обществам» (sociétés populaires) или за их роспуск.

С другой стороны, Якобинский клуб отстаивает правительственную, то есть свою политику и слева, то есть против крайних революционеров, очагом которых продолжает быть клуб кордельеров, но которые нередко переносят борьбу в заседания самого Якобинского клуба. Хотя составленная якобинской партией в конвенте конституция 1793 г. нашла себе горячих защитников в Якобинском клубе, она вовсе не соответствовала настоящей цели главных вождей этой партии. Якобинцы провели и отстаивали её для того, чтобы устранить конституцию, составленную жирондстами на почве непосредственного народовластия. Якобинская конституция была несколько умереннее в этом отношении, но все же и она предоставляла верховную власть народным массам — а это вовсе не входило в виды якобинцев. Представляя собой меньшинство в стране, они не желали выпустить власть из своих рук. Захват власти якобинцами вытекал не только из их положения: он был следствием их политического темперамента и условием для осуществления их политических идеалов.

Только с помощью неограниченной власти они могли удовлетворить свою злобу против ниспровергнутого революцией порядка и связанных с ним интересов и классов людей; только с помощью кровавого деспотизма они могли навязать Франции свою социальную программу. Наступил тот кризис в истории революции, который разбивает её на две противоположные по духу половины — эпоху стремления к свободе, перешедшей в анархию, и эпоху стремления к централизации власти, перешедшей в террор. В этой перемене фронта революции Якобинский клуб сыграл выдающуюся роль, подготовляя кризис, внушая партии и Конвенту соответствующие меры и отстаивая новую программу в Париже и в провинциях через свои разветвления. Самый клуб действовал большей частью под внушением Робеспьера.

Диктатура якобинцев и террор

Десятого августа, в годовщину низвержения монархии, происходило торжество, во время которого 8 000 депутатов, высланных кантонами, передали Конвенту результаты голосования по принятию конституции. Следствием этого должно было быть роспуск Конвента и замена его другим собранием; но на следующий день Робеспьер произнес в клубе речь, в которой доказывал, что такая мысль исходит от изменников, от подкупленных Лондоном и Берлином газетчиков, и имеет целью заменить «очищенный» конвент креатурами Питта и Кобурга. Конвент остался, и власть сосредоточилась в комитете общественного спасения, состав которого уже не возобновлялся ежемесячно, согласно регламенту, а оставался тот же. По требованию Робеспьера тогда же были преобразованы полицейский комитет и революционный трибунал в террористическом смысле. По конституции во Франции царило неограниченное народовластие; в действительности она повиновалась неограниченному правительству.

Могущество и деспотизм этого правительства были основаны на полном согласии двух главных органов власти и авторитета — Комитета общественного спасения и Якобинского клуба, а это согласие обусловливалось тем, что один и тот же человек преобладал в обоих органах: Робеспьер. Недаром Европа того времени называла и считала Робеспьера диктатором Франции. Но как ни сильна была эта диктатура, она держалась борьбой; справа и слева от неё проявлялась схизма, которую нелегко было устранять. Самый глубокий раскол был вызван религиозным вопросом — антагонизмом не между католицизмом и неверием, а между спиритуализмом и материалистическим атеизмом. Представителем последнего был прокурор парижской коммуны, Эбер, тогда как Робеспьер, поклонник Руссо, держался спиритуализма.

Состязание между этими двумя направлениями имело громадное значение для всей правительственной политики, но оно происходило исключительно в стенах Якобинского клуба. Всю зиму 1793—1794 гг. велась борьба, и победа нелегко досталась Робеспьеру. Ничто не обнаруживает так наглядно могущество и значение Якобинского клуба, как то, что исключение из него обозначало собой тогда лишение политических прав и обречение на гильотину. Уже в конце ноября Робеспьер нашёл нужным произвести очищение клуба, с целью, между прочим, изгнать Эбера. Очищение происходило публично; каждый член обязан был выступить на трибуну и отвечать на делаемые ему упреки. Одиннадцатого декабря дошла очередь до Эбера. Клуб был ещё разделён; Эбер был принят сочувственно, но он не доверял большинству и отрекся от атеизма. Это его не спасло. Преследуемые Робеспьером Эбер и его приверженцы прибегли к кордельерам и стали побуждать их к восстанию. Тринадцатого марта 1794 г. Луи Антуан Сен-Жюст выступил в Конвенте с обвинительным актом против них и в следующую ночь они были арестованы.

Жорж Дантон

Камил Демулен

Робеспьер в своей борьбе с Эбертистами защищал отщепенцев другого рода — Дантонистов, которые были насыщены террором, и своим равнодушием и апатией (как Дантон) или требованием «комитета милости» (как Камил Демулен) выделялись из правоверных якобинцев. После гибели Эбертистов партия «умеренных» была не нужна Робеспьеру — и она также была принесена в жертву террору. Единство политического толка было восстановлено; авторитет его «учителя» достиг своей высшей точки. Восьмого июля (20 прериаля) было отпраздновано Конвентом с величайшей торжественностью признание «Верховного существа», причем во главе конвента шёл избранный им президент Робеспьер.

Характерно, что с этим преклонением перед высшим духовным принципом совпало провозглашение, по требованию того же Робеспьера, самого дикого террора, законом 22 прериаля, лишавшим подсудимого перед революционным трибуналом всех судебных гарантий и превращавшим судоговорение в глумление над жертвой и над справедливостью. За все время террора или якобинской диктатуры Якобинский клуб становится все более и более правительственным учреждением. От него исходила инициатива террора; он же является теперь, со своими разветвлениями, главным орудием правительственного террора.

В департаментах комиссары конвента поручают местному Якобинскому клубу надзор за чиновниками и выборными органами и право смещать и заменять их. «Революционные комитеты», то есть местные полицейские комитеты, имеющие право всякого признать «подозрительным», то есть арестовать и отдать под суд революционного трибунала, действуют по наущению якобинских клубов. Центральный парижский клуб не только направляет конвент, но и конкурирует с ним в авторитете; занимается не только административными и судебными делами, но и военными, привлекая к ответственности генералов, заподозренных им или ненавистных ему по их происхождению (маркиз де Кюстин).

Такие услуги клуба правительствующему режиму хорошо оплачивались Комитетом общественного спасения, который например 15 ноября отпустил 100 000 ливров на поддержку клубов. Деньги эти большей частью шли на возбуждение общественного мнения посредством наёмных агентов. Более 1 000 человек, в том числе около двух третей женщин, состояли на службе у клуба, который размещал их на галереях клуба, коммуны и революционного трибунала. Однако, тождество интересов и взаимная солидарность между комитетом общественного спасения и Якобинским клубом не были вечны: согласие поддерживалось общей борьбой с оппозицией, и победа над последней разъединила союзников. В Якобинском клубе владычество Робеспьера было теперь нераздельно, но в комитете его торжество обеспокоило членов, которые не разделяли его догматизма и морального ригоризма; закон 22 прериаля заставил их опасаться за собственную судьбу.

Они потребовали отмены этого закона. Охлаждение и взаимное недоверие между Робеспьером и примкнувшими к нему Сен-Жюстом и Кутоном с одной стороны, и остальными членами комитета — с другой, перешли в открытую вражду; Робеспьер почти перестал посещать заседания комитета. Он был человек слова, а не дела, был неутомим и смел в обвинениях, доносах и клевете, тщательно подобранных в заранее обдуманных речах, но был нерешителен до трусливости; когда надо было действовать, он стушёвывался и исчезал со сцены (например, 10 августа и в сентябрьские дни).

Теперь, когда подготовлялась катастрофа против него самого, он обнаружил такую же немощь. Он удалился в свой Якобинский клуб, не пропускал ни одного заседания и подготовлял новую вылазку против «заговорщиков», «изменников» и «злодеев».

9 термидора. Агония клуба

Дело окончилось, однако, падением самого Робеспьера, 9 термидора. Президент клуба был казнен вместе с Робеспьером; смерть последнего была катастрофой и для Якобинского клуба. Правда, клуб несколько дней спустя был вновь открыт партией, ниспровергнувшей Робеспьера — термидорианцами, желавшими сделать его своим орудием. Но Якобинский клуб снова стал сборищем правоверных Якобинцев. Когда в конце августа конвент принял, по настоянию вождей термидорианцев — Таллиена и Фрерона — постановление о свободе печати, Якобинский клуб решительно высказался против этой меры, которая «загубит террористическое правительство»; несколько дней спустя Таллиен и Фрерон были вынуждены возвратить свои членские билеты и покинуть заседание.

Эта победа Якобинцев оживила сношения клуба с провинциальными клубами, но именно потому поставила на очередь вопрос о положении этих прежних орудий террора и об отношениях их к центральному клубу. Чтобы сохранить свое влияние, парижский клуб обратился с адресом к провинциальным; конвент ответил на это адресом к французскому народу, в котором встречаются характерные слова: «никакая ассоциация (общество) не представляет собою народа; никто не должен говорить и действовать его именем». Это был приговор над всем предшествующим развитием революции, осуждением того истолкования идеи народовластия, которое способствовало анархическому обороту революции, а потом захвату власти якобинскими клубами. Неделю спустя Дельма, бывший президент Якобинского клуба, внес в конвент проект закона, направленного против клубов и воспрещавшего «всякие афилиации, сношения и переписку между обществами одинакового наименования, как подрывающие правительство и единство республики».

Роспуск клуба

Опутавшая Францию крепкая паутина, сотканная Якобинцами, была разорвана. Временный перерыв террора, лежавшего тяжелым гнетом на населении, вызвал в различных классах общества ожесточение против «террористов». Якобинский клуб стал непопулярен; бульварные франты (muscadins) искали столкновений с Якобинцами, проникали с бранью и угрозами в их заседания; замечалось сильное раздражение против них и в простом народе. Производившееся в конвенте дело Каррье, бывшего террориста-палача Бретани, ускорило развязку. Каррье играл большую роль в клубе, который горячо за него вступился. 9 ноября должно было слушаться в конвенте дело Каррье; густая толпа окружала его с криками: «долой Якобинцев». Дело было отложено, но толпа не расходилась, а вечером двинулась к клубу с пением враждебной Якобинцам песни «Пробуждение народа». Толпа стала бросать камни в окна, а вооруженные дубинами «мюскадены» ворвались на галереи и стали оттуда выгонять зрителей, преимущественно женщин; драма происходила и на дворе клуба, и в близлежащих улицах, пока не прибыли члены конвента и комитетов с вооруженной силой. Через несколько дней были запечатаны двери клуба.

Чтобы уничтожить и самую память о клубе, конвент постановил сломать Якобинский монастырь и устроить на его месте «рынок 9 термидора». Теперь он носит название «Marché St.-Honoré», на улице этого имени. По распущении конвента в 1795 г. члены бывшего клуба дважды пытались вновь организоваться. Сначала они образовали клуб Пантеона, который пользовался покровительством директории и быстро разросся до 2000 членов; но так как этот клуб поддался социалистической пропаганде Бабёфа, то был закрыт уже 28 февраля. 1796 г. Когда столкновения между директорией и советами создали благоприятную почву для возобновления якобинской агитации, Якобинцы организовали новый клуб «Манежа», открывшийся 6 июля 1799 г. и прославлявший в патетических речах память Бабёфа и Робеспьера. Это тотчас вызвало отпор «золотой молодежи» и новые драки, во время которых толпа брала сторону клубистов. 13 августа клуб был закрыт, по распоряжению Сиейса.

Роль Якобинского клуба во французской революции

Роль Якобинского клуба во французской революции ещё недостаточно признана, хотя отдельные историки — как апологеты революции, так и критики её — не раз указывали на эту роль. На самом деле влияние этого клуба — один из самых характерных фактов в «эволюции» революционного движения. Если пресса того времени разжигала революционные страсти, то клубы, и во главе их — Якобинский, объединяли и направляли движение. Меткое выражение Герцена о «постановке» революций лучше всего определяет роль Якобинского клуба. Из французских историков Кине, идеализируя революцию, следующим образом подводит итог деятельности Якобинского клуба. «Идеи революции распространялись тысячами уст и раздавались отовсюду как эхо. Принципы революции, которые оставались бы в книгах мертвой буквой, вдруг озарили тысячелетнюю ночь. Никакая власть не была в состояния бороться с этими клубами. Они навязывали свои мнения трем великим законодательным собраниям, то являясь в их заседания, то своими адресами отдавая им приказы. Мысль, исходившая из Якобинского клуба, в несколько дней облетала Францию и, возвращаясь в Париж, раздавалась в законодательном собрании или конвенте, как безапелляционный плебисцит. В этом, может быть, заключалась самая новая сторона революции.

Провинции, столь молчаливые ещё за два года перед тем, были освещены пламенем, которое зажглось в Париже. Но следствием этого было и то, что достаточно было положить конец электрическому излучению клуба, чтобы все изменилось в несколько месяцев. И тогда восстановилось старое невежество». Рассматривая революцию с противоположной точки зрения, Тэн также выставляет на вид, но в более реальном освещении, взаимодействие столичного клуба и его разветвлений, или колоний. Парижский клуб публикует список клубов, печатает их доносы, в силу этого в самой отдаленной деревушке всякий Якобинец чувствует, что поддержан не только клубом, но и всей ассоциацией, охватившей страну и охраняющей своим мощным покровительством самого мелкого из своих приверженцев. Взамен этого всякий местный клуб повинуется паролю, который ему прислан из Парижа. Из центра к периферии, как и обратно, непрерывная переписка поддерживает установившееся согласие. Так сложился громадный политический механизм о тысячах рычагов, действующих за раз под одним общим давлением, а рукоятка, приводящая их в движение, находится в улице Сен-Оноре в руках нескольких дельцов.

Не было машины более действительной, лучше сложенной, чтоб сфабриковать искусственное и ожесточенное мнение, придать ему вид национального и инстинктивного (spontan é) порыва, чтоб передать шумному меньшинству права молчаливого большинства и подчинить ему правительство. — В двух последних трудах по революции роль Якобинского клуба стушевана. В объёмистом сочинении Жореса о ней нет речи; Олар, специалист в этом вопросе, издавший сборник документов по истории Якобинского клуба, посвящает ему лишь один параграф и, умаляя его влияние, говорит: «Якобинский клуб следовал в эту эпоху (сент. 1792 г.) за всеми перипетиями общественного мнения и выражал их верно и благоразумно».

Громадное влияние Якобинского клуба на ход революции не подлежит сомнению и может быть доказано отзывами современников. Оно проявлялось в двух направлениях: клуб подготовлял законы для конвента и заставлял его их принимать. В первом отношении можно сослаться на Сен-Жюста, который прямо признает, что ораторы представляли конвенту законопроекты, разработав их предварительно в Якобинском клубе. О способе внушения конвенту якобинских измышлений аббат Грегуар говорит: «Наша тактика была очень проста. По уговору один из нас пользовался удобным случаем, чтобы забросить свое предложение в одном из заседаний национального собрания. Он знал наперед, что оно встретит одобрение лишь очень малого числа членов собрания, большинство же разразится против него. Но это было не важно. Он требовал, чтобы его предложение было передано в комиссию; наши противники, надеясь его там похоронить, не возражали против этого. Но парижские Якобинцы овладевали вопросом. По их циркуляру или под влиянием их газет, вопрос подвергался обсуждению в трёх- или четырёхстах аффилированных клубах, и три недели спустя со всех сторон сыпались адресы к собранию, которое принимало значительным большинством проект, им ранее отвергнутый». Ввиду этого для полного освещения роли Якобинского клуба необходимо не только изучение деятельности центрального клуба, но и местных, что гораздо труднее.

Якобинцы как политический и психологический тип

Якобинцы как политический тип пережили Якобинский клуб и продолжают жить в истории. На эту сторону дела обратил внимание Ипполит Тэн и задолго до своей истории революции высказал мысль, что психологический анализ якобинского типа настолько же важен для понимания революции 1789 г., как характеристика пуританина — для английской революции XVII в. В III т. «Возникновения современной Франции» Тэн занялся этим вопросом. Ещё до Тэна встречаются меткие характеристики Якобинцев, относившиеся, впрочем, больше к членам Якобинского клуба. Мишле, из симпатии к Дантону не вполне сочувствующий Якобинцам и их главному вождю Робеспьеру, называет их «революционным духовенством» и мотивирует этот отзыв «их корпоративным духом, их пламенной и сухой верой, их цепким инквизиторским любопытством»; они были «проницающим оком революции» (oeil scrutateur). Интересна также характеристика Луи Блана, горячего поклонника Робеспьера: присущими якобинцам чертами Луи Блан считает ненависть ко всякому неравенству, окоченелые убеждения, рассчитанный фанатизм в деле смелых новшеств, любовь к владычеству и пристрастие к порядку (règle). Истый Якобинец — что-то мощное, оригинальное и мрачное, что-то среднее между агитатором и государственным деятелем, между протестантом и монахом, между инквизитором и трибуном. Отсюда его яростная бдительность, вознесенная на степень добродетели, шпионство, возведенное в патриотический подвиг, и мания доносов".

Тэн ищет корни «якобинского духа» в общих свойствах человеческой природы и находит их в двух чертах — в наклонности к отвлеченным рассуждениям и в гордости. Эти свойства часто проявляются в молодых людях, вступающих в жизнь и осуждающих мир с точки зрения усвоенных ими теорий и самолюбия. При нормальных условиях жизни эта «болезнь роста» проходит; во время революции она, при благоприятных для неё обстоятельствах, развилась до крайности. Крушение старого порядка уничтожило все преграды, сдерживающие самолюбие: необходимость создать новый порядок вещей вызывала политические мечтания всякого рода; каждый мог считать себя законодателем и философом и заявлять об этом; всеобщая неурядица порождала не только брожение умов, но и извращение чувств и страстей; перед честолюбием открывался необъятный простор. При таких условиях складывался якобинский тип, путем гипертрофии упомянутых двух свойств: потребность отвлеченных рассуждений выродилась в узкий догматизм, не уравновешенный наблюдением над действительностью и знанием фактов; ум преисполнился политическими аксиомами; речь вращалась исключительно в области общих мест; умственная близорукость не мешала, а напротив, содействовала развитию честолюбия и стремлению все захватить в свои руки. Усвоенная якобинцем доктрина искушала его не столько своими софизмами, сколько обещаниями; убежденный в правоте своей теории, он был склонен преувеличивать свои права; держась правоверной догмы, он приобретал в своих глазах право властвовать над теми, кто был ей чужд; в этом отношении он являлся не узурпатором, а спасителем людей, становился законным их властителем, непогрешимым жрецом. Отсюда надменный тон, властный язык якобинцев. Вводя в жизнь правоверную теорию, якобинец возвышался в своих глазах не только в умственном отношении, но и нравственно; он олицетворял собою не только истину, но и добродетель; противодействовать ему — не только безумие, но и преступление; его призвание — бороться с злодеями, обеспечить торжество добродетели сокрушением нечестивых; на этом основании его жестокость становится в его глазах новой добродетелью. При таких условиях эволюция типа порождает два уродства: потерю здравого смысла и извращение нравственного чувства. Ключом к объяснению якобинцев должно служить непонятное на первый взгляд противоречие их по отношению к принципам свободы и народовластия. Выступив фанатическими приверженцами этих принципов, они стали потом с таким же фанатизмом проводить в жизнь принцип авторитета и безусловной диктатуры. Этот крутой поворот в их политике историки революции сначала объясняли внешними историческими обстоятельствами — враждой Европы против французской революции, необходимостью дать ей отпор с напряжением всех сил страны; другие ссылались на борьбу с внутренними врагами; можно указать также на влияние традиций старого порядка с его абсолютизмом и централизацией. Все это на самом деле объясняет и среду, и момент, когда приходилось действовать якобинцам, и должно быть принято в расчет; но суть дела в естественном, самопроизвольном возникновении якобинского типа. Его корнем является глубочайший эгоизм, побуждающий людей известного темперамента искать владычества над другими и при отсутствии сдержек, вырождающийся в необузданное самомнение в области идей и самоуправство в жизни, в вопросах социальных и экономических. Там, где он встречает преграды в социальном строе и где общество восприимчиво к идее равенства, такой эгоизм ищет опоры в демократическом принципе, в коллективном праве, в идее народовластия; но все это лишь средства, чтобы в союзе с другими и во имя их прав возвыситься и устранить преграды. Когда это достигнуто, индивидуальный эгоизм неудержимо выступает наружу, как бабочка пробивается из куколки, и отбрасывает демократические принципы и идеи свободы и гуманности, как ненужную скорлупу. Став господином над обессиленным обществом, якобинец раскрыл свое существо в обоих направлениях, в которых проявляется патологическое развитие человеческого «я»: в презрении к убеждениям и совести других — и в беззастенчивом распоряжении их жизнью и достоянием. Из этих двух коренных черт якобинца сама собой развилась третья: озлобление — не только то озлобление, которое вызывается противодействием и борьбой, а то присущее эгоизму хроническое озлобление, которое видит в теоретическом разногласии и практическом противодействии заслуживающее кары преступление. Психологический анализ якобинца важен не только для уяснения самого типа; без него остается непонятным важнейший факт в истории революции — совершившийся в ней перелом, разделяющий её на две противоположные половины: период безотчетных стремлений к свободе и демократии и период сознательной диктатуры и террора.

См. также

• Монтаньяры

Сочинения

• Робеспьер М. Избранные произведения. В 3 т. М. «Наука» (Литературные памятники). 1965

Литература

• Захер Я. М. Робеспьер. М. 1925

• Левандовский А. Максимилиан Робеспьер М. «Молодая гвардия» (ЖЗЛ). 1959

• Лукин Н. М. Максимилиан Робеспьер. В кн. : Лукин Н. М. Избр. труды. т.1 М. 1960

• Гладилин А. Евангелие от Робеспьера М. Политиздат (Пламенные революционеры). 1970

• Манфред А. З. Три портрета эпохи Великой французской революции. М. «Мысль»1978.

• Манфред А. З. Максимилиан Робеспьер. Споры о Робеспьере. Робеспьер в русской и советской историографии. В кн. : Манфред А. З. Великая французская революция. М. «Наука». 1983

• Молчанов Н. Монтаньяры. М. «Молодая гвардия» (ЖЗЛ). 1989

• Левандовский А. П. Робеспьер. Ростов-на-Дону. «Феникс» (След в истории). 1997

(кроме вышеупомянутых газет Якобинского клуба):

• Zinkeisen, «Der Jacobiner Klub» (2 т., 1853) и
• Aulard, "La Soci été d. Jacobins " ("Recueil de documents, 4 т., 1889—92).

Художественная литература

• Андрей Валентинов. Дезертир в библиотеке «Альдебаран»

Внешние ссылки

• Максимилиан Робеспьер (1758-1794)
• Франция под властью якобинцев
• Великая французская революция. Статьи из энциклопедий, хроника революции, статьи и публикации. Биографии политических деятелей. Карты.
• Великая французская революция. Книги
• From Наука. Культ Разума во времена Французской революции

---

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).