Фёдор Сологуб

	Фёдор Сологуб
	1913
Имя при рождении:	Фёдор Кузьмич Тетерников
Дата рождения:	1 марта 1863
Место рождения:	Санкт-Петербург
Дата смерти:	5 декабря 1927
Место смерти:	Ленинград
	В запросе есть пустое условие.
Род деятельности:	поэт, писатель, драматург, публицист

УДК	92

Фёдор Сологуб (настоящее имя Фёдор Кузьмич Тетерников; 17 февраля (1 марта) 1863, Санкт-Петербург — 5 декабря 1927, Ленинград) — русский поэт, писатель, драматург, публицист. Один из виднейших представителей символизма.

Биография[править | править код]

1863—1882[править | править код]

Фёдор Сологуб родился в Санкт-Петербурге в семье портного, бывшего крестьянина Полтавской губернии Кузьмы Афанасьевича Тетерникова. Через два года родилась сестра писателя, Ольга. Семья жила бедно, положение усугубилось, когда отец Фёдора умер в 1867 году. Мать вынуждена была вернуться «одной прислугой» в семью Агаповых, петербургских дворян, у которых она когда-то прежде служила. В семье Агаповых прошло всё детство и отрочество будущего писателя. Свой поэтический дар будущий писатель ощутил в возрасте двенадцати , а первые дошедшие до нас законченные стихотворения датируются 1878. В тот же год Фёдор Тетерников поступил в Санкт-Петербургский Учительский институт. В институте он учился и жил (заведение было на интернатной основе) четыре года. По окончании института в июне 1882 года он, взяв мать и сестру, уехал учительствовать в северные губернии — сначала в Крестцы, затем в Великие Луки (в 1885 году) и Вытегру (в 1889 году), — в общей сложности проведя десять лет в провинции.

1882—1892[править | править код]

В Крестцах (Новгородская губерния) Сологуб провёл три года, будучи учителем Крестецкого народного училища. Он продолжал писать стихи, начал работу над романом (будущие «Тяжёлые сны»), которая заняла почти десятилетие. Первой же публикацией молодого поэта стала басня «Лисица и ёж», напечатанная в детском журнале «Весна» 28 января 1884 года за подписью «Те-рников»; эта дата стала началом литературной деятельности Фёдора Сологуба. В последующие годы было напечатано ещё несколько стихотворений в мелких газетах и журналах.

Задержка в литературном пути Сологуба была обусловлена совершенной культурной изоляцией, — он чувствовал, что писать в глуши, в общественном и культурном одиночестве больше не мог. Поэт мечтал вернуться в Санкт-Петербург, где было можно вполне реализовать свой талант. Кроме того, в там можно было найти сочувствующих литераторов: именно тогда молодые поэты, провозвестники нового искусства сгруппировались вокруг журнала «Северный вестник», ставшего в те годы пристанищем первых русских символистов: в нём печатались Николай Минский, Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский, впоследствии Бальмонт. С целью повидать Минского и Мережковского Тетерников летом 1891 года съездил в столицу и застал только первого. Минский серьёзно отнёсся к таланту вытегорского поэта и согласился оказать содействие. Но перевестись в столицу Тетерникову долго не удавалось; лишь осенью 1892 года он смог переехать на постоянное жительство в Петербург. В Петербурге Сологуб был определён учителем Рождественского городского училища на Песках.

1893—1896[править | править код]

Журнал «Северный вестник» сыграл особую роль в биографии Сологуба. Именно в нём он стал широко публиковаться в 1890-е годы: помимо стихотворений, были напечатаны первые рассказы, роман, переводы из Верлена, рецензии. И собственно сам «Фёдор Сологуб» — псевдоним — был придуман в редакции журнала.

По настоянию Минского, которому родная фамилия Фёдора Тетерникова показалась непоэтическою, решено было дать ему псевдоним. Волынский предложил: «Соллогуб», — фамилию, в то время вызывавшую ассоциацию с известным аристократическим родом, к которому принадлежал беллетрист граф Владимир Соллогуб; для отличия в псевдониме убрали одну букву «л» (тем не менее, на протяжении последующей жизни Сологуба в печати были неискоренимы ошибки написания). В печати псевдоним впервые появился в 1893 году в апрельском номере журнала «Северный вестник» (им подписано стихотворение «Творчество»).

В 1896 году выходят первые три книги Фёдора Сологуба: «Стихи, книга первая», роман «Тяжёлые сны» и «Тени» (объединённый сборник рассказов и второй книги стихов). Все три книги Сологуб издал сам небольшим, впрочем, обычным по тем временам, тиражом.

Роман «Тяжёлые сны» был начат в Крестцах ещё в 1883 году. В нём отразились жизнь и быт Крестцов, а также автобиографические элементы, связанные со службой в школе, но, прежде всего, в романе выведен усталый «потерявший старые законы жизни, развинченный и очень порочный» человек (так его характеризует Сологуб в письме к редактору журнала). Крепкий реализм «Тяжёлых снов», рисующий бытовые картины провинции, сочетается с призрачной, одурманивающей атмосферой полуснов, полуяви, наполненными эротическими грёзами и приступами страха. Роман писался долго и был окончен только в Петербурге в 1894 году. Через год его с трудом, после придирок цензуры и редакции, удалось напечатать в «Северном вестнике».

1897—1902[править | править код]

В апреле 1897 года между редакцией «Северного вестника» и Сологубом произошёл раскол. Отношения и прежде были нелёгкими, но в последние годы разногласия взглядов редакции и поэта обострились. При этом, из «Северного вестника» вышел не только Сологуб, но и Мережковский и Гиппиус. Их приютил журнал «Север», редактором которого незадолго до этого стал А. А. Коринфский. С ним и прочими авторами «Севера», — К. К. Случевским, К. М. Фофановым, М. А. Лохвицкой, — Сологуб становится постоянным участником литературных встреч, проходивших в квартире Случевского, с которым Сологуб поддерживал дружеские отношения с середины 1890-х гг. В какой-то момент участники пятниц Случевского решили издавать газету под названием «Словцо». В 1899—1900 годы вышло несколько номеров. В «Словце» Сологуб публиковал краткие сатирические стихотворения под псевдонимом «Бурофоб» и «Зой»: в основном, это были отклики на события Англо-бурской войны.

Стихи рубежа веков были собраны в Третьей книге стихов (М.: «Скорпион», 1904). Издание интересно тем, что под одну обложку помимо Третьей вошла и Четвёртая книга стихов, на титуле же они обозначены как «Собрание стихов 1897—1903». «Собрание стихов 1897—1903» явилось своего рода рубежом между декадентством и последующим символизмом Сологуба, в котором утвердились символы Сологуба-поэта. При этом в декадентстве и символизме Сологуба не было резкого и дисгармоничного нагромождения эстетических парадоксов или нарочитой таинственности, недосказанности. Напротив, Сологуб стремился к предельной ясности и чёткости — как в лирике, так и в прозе.

В начале 1899 года Сологуб перевёлся из Рождественского в Андреевское городское училище на Васильевском острове. В нём он стал не только учителем, но и инспектором с полагающейся по статусу казённой квартирой при училище (до того Сологуб в течении шести лет переезжал с места на места, не имея постоянного петербургского адреса).

«Мелкий бес»[править | править код]

Летом 1902 года был окончен роман «Мелкий бес». Как сказано в предисловии, роман писался десять лет (1892—1902). Провести роман в печать оказалось не легко, несколько лет Сологуб обращался в редакции различных журналов, — рукопись читали и возвращали, роман казался «слишком рискованным и странным». Лишь в начале 1905 года роман удалось устроить в журнал «Вопросы жизни», но его публикация оборвалась на 11-номере в связи с закрытием журнала, и «Мелкий бес» прошёл незамеченным широкой публикой и критикой. Только когда роман вышел отдельным изданием, в марте 1907 года, книга получила не только справедливое признание читателей и стала объектом разбора критиков, но и просто явилась одной из самых популярных книг России.

В романе изображена душа зловещего учителя-садиста Ардальона Борисыча Передонова на фоне тусклой бессмысленной жизни провинциального города. «Его чувства были тупы, и сознание его было растлевающим и умертвляющим аппаратом, — описывается Передонов в романе. — Всё доходящее до его сознания претворялось в мерзость и грязь. В предметах ему бросались в глаза неисправности, и радовали его. У него не было любимых предметов, как не было любимых людей, — и потому природа могла только в одну сторону действовать на его чувства, только угнетать их». Садизм, зависть и предельный эгоизм довели Передонова до полного бреда и потери реальности. Параллельно развёртывается панорама окружающей жизни, — всего того, что лепится к среднему, «маленькому», человеку, и хоть эта жизнь словно стеной отгорожена от Передонова, — он вовсе не антигерой: «под конец романа, — пишет критик Боцяновский, — вас уже страшит не этот маньяк, не сам Передонов, а то общество, которое нисколько не лучше его. Матери и невесты наперебой стараются его залучить в свою семью. Окружающие преспокойно с ним уживаются». «Передоновщина — не случайность, а общая болезнь, это и есть современный быт России» — подтверждает сам писатель.

Как и Логина в «Тяжёлых снах», Передонова страшит сама жизнь. Его ужас и мрак вырвался наружу и воплотился в невоплотимой «недотыкомке»: «Откуда-то прибежала удивительная тварь неопределённых очертаний, — маленькая, серая, юркая недотыкомка. Она посмеивалась, и дрожала, и вертелась вокруг Передонова. Когда же он протягивал к ней руку, она быстро ускользала, убегала за дверь или под шкап, а через минуту появлялась снова, и дрожала, и дразнилась, — серая, безликая, юркая». У Сологуба есть и стихотворение «Недотыкомка серая…», датированное 1 октября 1899 года, в самый разгар работы над «Мелким бесом».

1903—1905[править | править код]

Сложным периодом в творчестве Сологуба явились 1902—1904 годы. Одно за другим сменяются его вдохновения, и философские настроения, обогащая его лирику новыми образами, символами, которые затем будут неоднократно вызываться в собственной творческой системе. Если раньше Сологуб был глубоко «в себе», то теперь он осматривает мир. Уже мечталось поэту далёкая «земля Ойле», теперь же возникает пространство, где можно творить по своей воле («Я сам — Творец и сам — своё Творенье // Бесстрастен и один»). Но переместиться в такое пространство по Сологубу возможно лишь через смерть. И даже любовь, в которой, по выражению И. Анненского «чувствуется какая-то всегдашняя близость преступления», отождествляется со смертью, — силой прежде бывшей унылой и мрачной («Для смерти лишь открою // Потайное окно»). «В самом стиле его писаний есть какое-то обаяние смерти, — пиcал Корней Чуковский. — Эти застывшие, тихие, ровные строки, эта, как мы видели, беззвучность всех его слов — не здесь ли источник особенной сологубовской красоты, которую почуют все, кому дано чуять красоту?». Особо ярко символ «смерти утешительной» выразился в рассказах, которые составили вышедшею в сентябре 1904 года книгу «Жало смерти». Главными героями книги были по-прежнему дети или подростки. В отличие от «Теней», первой книги рассказов (1896), общее безумие отступает перед манящей, не столько ужасной, сколько действительно «утешительной» смертью.

В это же время у поэта происходит обращение к Сатане, но в нём видится не проклятье и отрицание Бога, а тождественная противоположность, необходимая и так же помогающая тем, кто в ней нуждается. Философия Сологуба того времени наиболее полно была выражена им в эссе «Я. Книга совершенного самоутверждения». Эссе было написана на рубеже 1903—1904 гг. и опубликовано в феврале 1906 года в журнале «Золотое руно» (именно тогда поэт вновь обратился к тем же настроениям). Последовательно исходя из своей философии, Сологуб затем пишет мистерии «Литургия Мне» (1906), «Томления к иным бытиям» (1907) и приходит к идее «театра одной воли» и своему заветному символу — «творимой легенде». С богоборчеством того периода связан поэтический миф о Змии — «Змей небесный», «злой и мстительный Дракон» — так нарекается солнце, воплощающее зло и земные тяготы в цикле «Змий» и прозе 1902—1906 гг. Восемнадцать стихотворений разных лет (в основном 1902—1904), в которых начальствует символ «змия», были скомпонованы Сологубом в цикл «Змий», вышедший отдельным изданием в качестве шестой книги стихов в марте 1907 года.

К тому времени литературный кружок Сологуба, собиравшийся в доме у писателя по воскресеньям ещё с середине 1890-х гг, стал одним из центров литературной жизни Петербурга. На воскресеньях у Сологуба велись разговоры исключительно литературные, в начале за столом, затем в хозяйском кабинете, где читались стихи, драмы, рассказы. Присутствующие, вызываемые Сологубом, поочередно читали свои произведения. Под конец Сологуб читал что-нибудь из своего ненапечатанного: стихи, рассказ, пьесу или отрывок из романа. Среди посетителей «воскресений» Сологуба были старые знакомые по 1890-м годам — З. Гиппиус, Д. Мережковский, Н. Минский, А. Волынский, но большинство было молодыми поэтами. Самыми частыми гостями были А. Блок, М. Кузмин, Вяч. Иванов, С. Городецкий, А. Ремизов, К. Чуковский; из Москвы приезжали Андрей Белый, В. Брюсов. «Сологуб был важен, беседу вёл внятно и мерно, чуть-чуть улыбаясь, — вспоминал постоянный участник тогдашних поэтических вечеров Георгий Чулков. — Он любил точность и ясность и умел излагать свои мысли с убедительностью математической. Чем фантастичнее и загадочнее была его внутренняя жизнь, тем логичнее и строже он мыслил. Он в совершенстве владел техникой спора. Самые рискованные парадоксы он блестяще защищал, владея диалектикою, как опытный фехтовальщик шпагою.»

1905—1906[править | править код]

В 1904 году Фёдор Сологуб заключил с «Новостями и Биржевой газетой» договор на постоянное сотрудничество. Оно продолжалось чуть менее года, в течение которого было опубликовано около семидесяти статей, и ещё десятки остались неопубликованными. Круг тем, которых касался Сологуб в своей публицистике, был сформирован как его служебной деятельностью, так и наиболее насущными вопросами времени: школа, дети, русско-японская война, международное положение, революция, права евреев.

Педагогические статьи Сологуба указывали на необходимость полного переустройства школы, изменения принципов преподавания, отношений между учителем и учеником, большего влияния общества на дела школы. Сологуб приветствовал создание общественных и частных школ, где могла бы развиваться педагогика, где физическая сила детей сопутствовала бы их гуманнитарным и техническим знаниям.

Параллельно шла Русско-японская война, постоянные неудачи России в которой не в малой степени и спровоцировали революционный подъём. Война явилась одной из ведущих тем статей Сологуба, написанных для «Новостей». Писатель открыто выступал в публицистике за победу и колониальную предприимчивость Российского государства. Однако к концу 1904 года, убедившись в невозможности победы, Сологуб ратует за перемирие («Для всякого человека с открытыми глазами и непотемнённым разумением совершенно ясно, что в настоящее время, при настоящих средствах и способах ведения войны, цель эта [победа] не может быть достигнута»).

В период Первой русской революции 1905—06 гг. большим успехом пользовались политические сказочки Сологуба, печатавшиеся в революционных журналах («Молот», «Адская почта», «Ярославская колотушка», «Зеркало» и др.), быстро возникавших после объявления свободы печати, и также быстро закрывавшихся. «Сказочки» — это особый жанр у Фёдора Сологуба. Краткие, с незатейливым и остроумным сюжетом, зачастую красивые стихотворения прозе, а иногда и отталкивающие своей душной реальностью, они писались для взрослых, хотя Сологуб обильно использовал детскую лексику и приёмы детского сказа. В 1905 году Сологуб собрал часть опубликованных к тому времени сказочек в «Книгу сказок» (изд-во «Гриф»), а писавшиеся тогда же «политические сказочки» были включены в одноимённую книгу, вышедшею осенью 1906 года. Помимо газетных статей и «сказочек» Сологуб отозвался на революцию пятой книгой стихов «Родине». Она вышла в апреле 1906 года.

1907—1908[править | править код]

Когда революционнные события отхлынули, произведения Фёдора Сологуба, наконец, привлекли к себе внимание широкой чительской аудитории, в первую очередь благодаря изданию в марте 1907 года «Мелкого беса». Сологуб к тому времени оставил публицистику и сказочки, сосредоточившись на драматургии и новом романе — «Творимая легенда» («Навьи чары»). Осенью 1907 года Сологуб занялся подготовкой седьмой книги стихов (то были переводы из Верлена), по выходу которой запланировал издание восьмой книги стихов «Пламенный круг», воплотившей весь математический символизм Сологуба.

«Пламенный круг», вышедший в феврале 1908 года в издательстве журнала «Золотое руно», был не просто сборником стихов, — это была эволюция, эстетически преображённая самим поэтом в круги своего творчества. «Рождённый не в первый раз и уже не первый завершая круг внешних преображений, я спокойно и просто открываю мою душу, — пишет поэт во вступлении к книге. — Открываю, — хочу, чтобы интимное стало всемирным». Утверждая связь всех своих исканий и переживаний, Сологуб последовательно определил девять разделов книги. Мотивы книги имеют как бы тройную природу, и развитие их идёт в трёх направлениях: по линии отображения реальности исторической ситуации, по философской и по поэтической линиям. В «Личинах переживаний» поэт предстаёт в разных ипостасях — от нюрнбергского палача до собаки, — и везде тоска по ушедшему «антибытию» — Лилит. От поэтического и мифического переходит к «земному заточению», где нет молитв, нет спасению от «погибели чёрной». В «Пламенный круг» были вовлечены стихи за очень большой период, отражающий все переживания и мотивы поэзии Фёдора Сологуба с середины 1890-х гг. до самого последнего времени. Но только в этой книге, по словам Блока, «все эти цветы, связанные в один тяжёлый и свежий осенний сноп, приобрели то благоухание, которое они отчасти теряли на будничных страницах журналов и альманахов».

Ко времени появления «Пламенного круга» относятся первые крупные критические разборы поэтического творчества Сологуба. Вдумчиво подошли к его поэзии Иванов-Разумник («Фёдор Сологуб», 1908), Иннокентий Анненский, Лев Шестов («Поэзия и проза Фёдора Сологуба», 1909). Брюсов, со свойственной ему педантичностью, обнаруживает, что «в 1 томе сочинений Сологуба на 177 стихотворений более 100 различных метров и построений строф, — отношение, которое найдется вряд ли у кого-либо из современных поэтов». Андрей Белый пришёл к выводу, что из современных поэтов исключительно богаты ритмами только Блок и Сологуб, у них он констатировал «подлинное ритмическое дыхание». Многими отмечено, что поэтический мир Сологуба действует по своим законам, всё в нём взаимосвязано и символически логично. «Сологуб — прихотливый поэт и капризный, хоть нисколько не педант-эрудит, — замечает Анненский. — Как поэт, он может дышать только в своей атмосфере, но самые стихи его кристаллизуются сами, он их не строит». Некоторых критиков сбивало последовательное неизживание образов: то смерть, а затем преображение, потом вновь смерть или сатанизм, раздражало постоянное использование уже заявленных символов. Корней Чуковский видел в этом символизм незыблемости, смертельного покоя. «И не странно ли, что [...] у Сологуба заветные его образы — те самые, которые так недавно волновали нас у него на страницах: Альдонса, Дульцинея, румяная бабища, Ойле, „чары“, „творимая легенда“ — всё это стало теперь у него почему-то обиходными, готовыми, заученными словами, — так сказать, консервами былых вдохновений».

Лев Шестов попытался взглянуть на творчество Сологуба с другой стороны. «Если теперь, — писал он, — Сологуб говорит, что он не хочет ни воскресения, ни рая, — можно ли быть уверенным, что он завтра повторит то же своё утверждение или, быть может, он завтра всей душой устремится именно к воскресению и к раю и не захочет ничего из прошлого предать забвению?.. Но всё же преобладает в Сологубе одна мысль: он знает, что там, где большинство людей находят своё, для него ничего нет. Жизнь кажется ему грубой, пошлой, лубочной. Он хочет переделать её на свой лад — вытравить из неё всё яркое, сильное, красочное. У него вкус к тихому, беззвучному, тусклому. Он боится того, что все любят, любит то, чего все боятся. Он моментами напоминает Бодлера, который предпочитал накрашенное и набелённое лицо живому румянцу и любил искусственные цветы.»

За несколько месяцев перед «[[Пламенным кругом» в свет вышла седьмая книга стихов. То были 37 переводов из Поля Верлена. Несмотря на то, на обложке стоит заглавие «Поль Верлэн. Стихи, избранные и переведённые Фёдором Сологубом», издание имеет (на шмуцтитуле) и второе название, подчёркивающее значение, которое Сологуб придавал этим переводам в своём творчестве: «Фёдор Сологуб. Стихи. Книга седьмая. Переводы из Поля Верлена». Вслед за основным переводом в книге, Сологуб помещал иногда до трёх вариантов перевода одного и того же стихотворения, что было непривычно для переводческой практики того времени.

Для Сологуба-поэта переводы, в отличие от Бальмонта и Брюсова, не были полноправными участниками творчества (за исключением Верлена). Для себя Сологуб обычно переводил лишь занявшее его по какой-то причине стихотворение; при этом, у него сохранялся стабильный интерес к таким малопереводимым тогда поэтам как Виктор Гюго, Артюр Рембо и Стефан Маллармe. Последние два поэта особо привлекали Сологуба своими «стихотворениями в прозе», — не случайно он брался также переводить подобные произведения Шарля Бодлера и Оскара Уайльда.

Работы для театра[править | править код]

В творчестве Сологуба драматургии отведено было преобладающее место в 1907—1912 гг. Его драмы в большей степени чем художественная проза находились под влиянием его философских воззрениий, и первым драматическим опытом стала мистерия «Литургия Мне» (1906), философская поэма, проникнутая идеями претворения воли, которой наделены те, кто любят — те, кто достигнут желаемого любыми путями: через смерть, через моральные принципы. Любовь, объединённая со смертью, творит чудо в ранней пьесе Сологуба «Дар мудрых пчёл» (1906), написанной по мотивам античного мифа о Лаодамии и Протесилае (несколько ранее аналогичный сюжет был использован И. Анненским). Трагедия не планировалась для сцены, автор ограничился лишь чтением пьесы в салоне Вячеслава Иванова и в театре Комиссаржевской. В трагедии «Победа Смерти» (1907) любовь используется как инструмент «волшебной» воли (Сологуб взял за основу легенду о происхождении Карла Великого). В черновом варианте трагедия носила название «Победа Любви», — в изменении полюсов противоположностей Сологуб видел отнюдь не обострение антагонизма, а внутреннюю тождественность, и нередко менялись полюса в его произведениях («Любовь и Смерть — одно», — звучат финальные слова в пьесе). Эта тождественность противоположностей была в полной мере воспроизведена в гротескной пьесе «Ванька-ключник и паж Жеан» (1908; премьера в Театре Коммисаржевской в постановке Н. Н. Евреинова). Схожим образом для сцены была переработана другая русская народная сказка — «Ночные пляски». Премьера пьесы в постановке Н. Евреинова состоялась 9 марта 1909 года в Литейном театре в Санкт-Петербурге; роли исполнили не профессиональные актёры, а поэты, писатели и художники: С. М. Городецкий, Л. С. Бакст, И. Я. Билибин, М. Волошин, Б. М. Кустодиев, А. М. Ремизов, Н. Гумилёв, М. Кузмин и др.

В последующих драматических работах преобладали сюжеты из современной жизни. Коротенькая современная драма в двух действиях «Любви» затронула скользкую тему инцеста: неотцовскую любовь отца к своей дочери. В 1909 году Сологуб обратился к своему собственному роману — «Мелкий бес», — и переработал его в трагедию в пяти действиях, решённую в строго реалистическом ключе. Пьесу мгновенно поставили в театрах Петербурга, Киева, Москвы и др. российских городов. В 1912 году, в рамках празднования 100-летия Отечественной войны, Фёдор Сологуб осуществил первую драматическую переработку романа Льва Толстого «Война и мир». Однако до зрителя произведение так и не дошло: переговоры с Литературно-театральным Комитетом, определявшим репертуар императорских театров, ни к чему не привели. С большим трудом удалось провести на сцену другую пьесу Сологуба — «Заложники жизни», премьера которой состоялась в ноябре 1912 года в Александринском театре, — спустя два года после первого публичного чтения драмы.

В целом, драмы Сологуба шли в театрах редко, и в большинстве своём то были малоуспешные постановки. Сологуб, как теоретик театра, разделял идеи Вяч. Иванова, В. Э. Мейерхольда и Н. Евреинова («переносить самого зрителя на сцену» определил Евреинов задачей монодрамы в брошюре «Введение в монодраму»). В развёрнутом виде свои взгляды на театр Сологуб изложил в эссе «Театр одной воли» (сб. «Театр», 1908) и заметке «Вечер Гофмансталя» (1907).

«Творимая легенда»[править | править код]

Эстетические искания Сологуба, последовательно обоснованные в эссе «Я. Книга совершенного самоутверждекния» (1906), «Человек человеку — дьявол» (1906) и «[[Демоны поэтов]» (1907), составились, наконец, в богатую символику «творимой легенды».

В статье «Демоны поэтов» и предисловии к переводам Поля Верлена Фёдор Сологуб вскрывает два полюса, определяющих всю поэзию: «лирический» и «иронический» (Сологуб придаёт лирике и иронии своё значение, употребляемое только в его контексте: лирика уводит человека от постылой действительности, ирония его с ней примиряет). Для иллюстрации своего понимания поэтического творчества Сологуб берёт сервантесского Дон-Кихота и его идеал — Дульцинею Тобосскую (всем видимую как крестьянку Альдонсу). К этому дуалистическому символу писатель будет неоднократно обращаться на протяжении последующих нескольких лет в публицистике и драматургии. Реальное, живое воплощение этой мечты Дон-Кихота Сологуб видел в искусстве американской танцовщицы Айседоры Дункан.

В беллетризованной форме свои идеи Сологуб выразил в романе-трилогии «Творимая легенда» (1905—1913). Изначально, задуманный им цикл романов назывался «Навьи чары», и первая часть называлась «Творимая легенда» (1906), за нею следовали «Капли крови», «Королева Ортруда» и «Дым и пепел» (в двух частях), — все они были опубликованы 1907—1913 гг. Затем Сологуб отказался от столь декадентского названия в пользу «Творимой легенды», что более соответсвовало идее романа. Окончательная редакция «Творимой легенды», уже как трилогии, была помещена в XVIII—XX тт. Собрания сочинений изд-ва «Сирин» (1914); годом ранее роман был издан в Германии на немецком).

Критика восприняла роман с недоумением: непривычен был жанр, в котором сочетались злободневные проблемы и волшебное (черносотенцы, социализм, химические опыты, замки и дворцы субтропического королевства, мёртвые, русалки).

В следующем романе Фёдора Сологуба «Слаще яда» (1912), напротив, никакой мистики не было. Это была драма о любви мещанской девушки Шани и юного дворянина Евгения. «Творимая легенда» оборачивается полуфарсом, полутрагедией, Сологуб показывает горьчайшую иронию подвига преображения жизни. Роман писался следом за «Творимой легендой», хотя был задуман много ранее.

1908—1914[править | править код]

В 1908 году Сологуб женился на переводчице Анастасии Чеботаревской. Знакомство с ней развивалось в переломный для Сологуба 1907 год, в течение которого вышли «Мелкий бес», «Истлевающие личины», «Змий», «Литургия Мне», «Навьи чары» — произведения, получившие широкое освещение в критике и привлёкшие, наконец, внимание публики к писателю. В личной жизни писателя также произошли перемены. 28 июня 1907 года умерла горячо любимая сестра поэта, а через месяц Сологуб вышел на пенсию после 25 лет службы.

Близко восприняв творчество Сологуба, Чеботаревская не ограничилась статьями о писателе, а стала также вникать во все литературные связи мужа, стараясь укрепить их, стала, можно сказать, его литагентом.

По завершению дачного сезона 1910 года, Сологуб с Чеботаревской переезжают с Гродненского переулка в дом 31 по Разъезжей улице. Тут стараниями Чеботаревской был устроен настоящий салон, в котором, по выражению К. Эрберга, «собирался почти весь тогдашний театральный, художественный и литературный Петербург». Постепенно строгие литературные чтения, характерные для камерных собраний первой половины 1900-х сменились увеселительными мероприятиями — многолюдными застольями, новогодними маскарадами, танцами. Помимо писателей, поэтов, художников и режиссёров, были антрепренёры, импресарио, журналисты, политики, адвокаты, актёры и актрисы. Выступали с докладами на политические темы кадеты, эсеры, философы. «Собирались обыкновенно поздно: часам к десяти-одиннадцати, — вспоминал Игорь Северянин, — и засиживались до четырёх-пяти утра… Собиравшиеся вполголоса беседовали по группам, хозяин обходил то одну, то другую группу, иногда на мгновение присаживаясь и вставляя, как всегда, значительно несколько незначительных фраз. Затем всё как-то само собой стихало, и поэты и актёры по предложению Сологуба читали стихи. Аплодисменты не были приняты… Сологуб читал очень просто, чётко и всегда, даже в минуты бодрости, казалось, устало». В салоне на Разъезжей устраивались специальные вечера в честь новых интересных поэтов, — были вечера Анны Ахматовой, Сергея Есенина, Игоря Северянина.

С последним Сологуба связали не только литературные дела, но длительное знакомство. В начале 10-х годов Фёдор Сологуб заинтересовался футуризмом. В 1912 году Сологуб, главным образом через Чеботаревскую, сближается с группой петербургских эгофутуристов (Иван Игнатьев, Василиск Гнедов и др.). Лирика Сологуба была созвучна идеям эгофутуризма, и Сологуб и Чеботаревская с интересом принимали участие в альманахах эгофутуристических издательств «Очарованный странник» Виктора Ховина и «Петербургский глашатай» Игнатьева. Через последнего Сологуб в октябре 1912 познакомился с автором сильно заинтересовавших его стихов — 25-летним поэтом Игорем Северяниным, и вскоре после этого устроил ему вечер в своём салоне. Сологуб настолько был впечатлён поэзией Северянина, что немедленно договорился с крупным издательством «Гриф» и вместе с Игорем подготовил книгу его «поэз». Это была первая настоящая книга Северянина, к тому времени опубликовавшего десятки крохотных поэтических брошюр.

К началу 1910-х годов Фёдор Сологуб стал полноправным участником литературной жизни России. На фоне повышенного интереса общества к новому искусству и к сочинениям автора «Творимой легенды» в частности, Фёдор Сологуб задумал серию поездок по стране с чтением стихов и лекции о новом искусстве, пропагандировшей принципы символизма. После основательной подготовки и премьеры лекции «Искусство наших дней» 1 марта 1913 года в Санкт-Петербурге, Сологубы вместе Игорем Северяниным выехали в турне. Более месяца продолжалась их поездка по российским городам (от Вильны до Симферополя и Тифлиса.

Основные тезисы лекции «Искусство наших дней» были составлены Чеботаревской, прилежно организовавшей credo сологубовской эстетики по его статьям. При этом были учтены предшествующие работы Д. С. Мережековского, Н. Минского, В. И. Иванова, А. Белого, К. Д. Бальмонта и В. Я. Брюсова, — Сологуб, один из первых символистов, последним из них сказал своё обоснование символизма в эпоху, когда символизм существенно подвёргся пересмотру как самими символистами и их критиками, так и новыми литературными течениями, порождавшими эстетическую борьбу. Сологуб развивает мысль о соотношении искусства и жизни. По нему, подлинное искусство влияет на жизнь, заставляет человека смотреть на жизнь уже пережитыми образами, но оно же и побуждает к действию. Без искусства жизнь становится лишь бытом, с искусством же начинается преобразование самой жизни, то есть творчество. А оно, если искренно, всегда будет этически оправданным, — таким образом мораль ставится в зависимость эстетики.

После первых выступлений оказалось, что лекции Сологуба на слух принимались не очень успешно, несмотря на аншлаг во многих городах. Обзоры выступлений в прессе также были двузначными: кто-то не принимал воззрений Сологуба совершенно, кто-то писал о них как о красивом вымысле, и каждый укорял лектора в его нежелании хоть как-то установить контакт с публикой. А чтение стихов Игорем Северяниным, завершавшим лекции Сологуба в первом турне, вообще рассматривалось обозревателями, как намеренное издевательство над литературой и слушателями. «Сологуб, — писал Владимир Гиппиус, — решил своей лекцией высказать исповедание символизма… и произнёс суровую и мрачную речь... Глубока пропасть между этим невесёлым человеком и молодостью, — неуверенно, или равнодушно, рукоплескавшей ему.» Cологубу, внимательно отслеживавшему в прессе все замечания о себе, были известны такие оценки лекции, но менять что-либо в характере выступлений не пытался. Турне были возобновлены и продолжились вплоть до весны 1914 года, завершившись серией лекций в Берлине и Париже.

Успех лекций подтолкнул Фёдора Сологуба расширить свою культуртрегерскую деятельность, результатом чего стало основание своего собственного журнала «Дневники писателей» и общества «Искусство для всех». Сологуб также принимал участие в созданном совместно с Леонидом Андреевым и Максимом Горьким «Российском Обществе по изучению еврейской жизни». Еврейский вопрос всегда интересовал писателя: ещё в статьях 1905 года Сологуб призывал к искорениению всякого официального антисемитизма, а в 1908 году Сологубом был начат роман «Подменённый» (не завершён) — на тему взаимоотношений евреев и рыцарей в средневековой Германии. Зимой 1915 года Сологуб от имени Общества ездил на встречу с Григорием Распутиным,^{[Источник?]} дабы узнать о его отношении к евреям^{[Источник?]} (почему тот превратился^{[Источник?]} из антисемита в сторонника еврейского полноправия). Одним из плодов «Общества по изучению еврейской жизни» стал сборник «Щит» (1915), в котором были опубликованы статьи Сологуба по еврейскому вопросу.

1914—1917[править | править код]

Первую мировую войну Фёдор Сологуб воспринял как роковое знамение, могущее принести множество поучительных, полезных плодов для российского общества, как средство пробуждения в русском народе сознания нации. Однако к 1917 году Сологуб разуверился в таком мистическом свойстве войны для России, убедившись, что никакого духа в этой войне нет в обществе. Проследить отношение писателя к войне и различным общественным вопросам можно по статьям, которые Сологуб еженедельно публиковалмв в «Биржевых ведомостях».

Пафос военной публицистики Сологуба лёг в основу лекции «Россия в мечтах и ожиданиях», с которой Сологуб в 1915—1917 гг. объездил всю Российскую Империю, от Витебска до Иркутска. Как и предыдущая, «Искусство наших дней», новая лекция вызывала прямо противоположные реакции. В провинциальной прессе вновь преобладали прохладные оценки выступлений. Многие репортёры недоумевали, — зачем Сологубу понадобилось возрождать старые славянофильские идеи. Нередко лекции запрещались. Но большинство выступлений прошли с успехом, и как всегда, особенно чутка была молодёжь.

Кроме того, на войну поэт также откликнулся книгой стихов «Война» (1915) и сборником рассказов «Ярый год» (1916), которые получили крайне вялые рецензии в прессе. Стихи и рассказы были призваны поддержать дух и укрепить надежду на победу, однако их содержание вышло искусственным, нередко окрашенным сентиментальностью, столь несвойственной Фёдору Сологубу.

1917—1921[править | править код]

Февральская революция, обрушившая монархию и создавшая предпосылки для демократического преобразования Российской империи, Фёдором Сологубом была встречена с воодушевлением и большими надеждами. Его, как и остальных деятелей культуры, волновало, что будет с искусством в новой ситуации, кто его будет курировать и от чьего имени. Так 12 марта 1917 года образовался Союз Деятелей Искусства, живейшее участие в работе которого принял Фёдор Сологуб. Однако вскоре Союз Деятелей Искусства сосредоточился на борьбе за влиняние в кабинете создававшегося министерства искусств, против наличия которого особенно выступал Сологуб.

С лета 1917 года газетные статьи Сологуба принимают откровенно антибольшевисткий характер. Если раньше Сологуб и входил в отношения с большевиками, то из позиции «общего врага» (царизм), кроме того, нельзя забывать, что Анастасия Чеботаревская была деятельно связана с революционной средой (её брат был казнён, другой был сослан, а её сестра была родственницей Луначарского). Этим и объясняются контакты Сологубов с левыми (особенно заграницей, где в 1911—1914 гг. Сологуб встречался с Троцким, Луначарским и др.), концерты в пользу ссыльных большевиков.

Вернувшись в конце августа с дачи в Петроград, Сологуб продолжил работу в Союзе Деятелей Искусства, в котором возглавлял литературную курию, — принимая участие в подготовке созыва Собора деятелей искусства. В то же время Сологуб в своей публицистике передавал своё предчувствие беды, пытаясь возбудить гражданские чувства соотечественников, особенно власть придержащих (чуть позже Сологуб признает, что ошибся в Керенском и в генерале Корнилове: первый, по его словам, оказался «болтуном, проговорившим Россию», последний же был «прямым честным человеком»).

Ставшие редкими статьи и выступления Сологуба после Октябрьского переворота были посвящены свободе слова, а также целости и неприкосновенности Учредительного собрания в виду угрозы его разгона. Сологуб с безоговорочной враждебностью отнёсся к большевистскому перевороту и последующему разбою. Всю зиму и весну 1918 года Сологуб пользовался любой возможностью опубликовать «просветительные» статьи, направленные против отмены авторского права, ликвидации Академии Художеств и уничтожения памятников.

В годы революции в «Московском книгоиздательстве», уже до того выпустившим «Ярый год», вышли две новые книги Фёдора Сологуба: «Алый мак» (стихи, 1917) и «Слепая бабочка» (рассказы, 1918). Последним литературным событием перед вынужденным трёхлетным перерывом стало участие Сологуба в проекте газеты «Петроградский голос», в которой в конце апреля 1918 года была задумана публикация коллективного романа, авторами которого стали бы известные писатели (по типу «Романа двенадцати», вышедшего в 1912 г. в Германии при участии Г. Эверса, А. А. Бирбама и др.). «Роман 13-ти», или «Чёртова дюжина», начался печатанием глав А. В. Амфитеатрова, затем последовали главы Сологуба, В. И. Немировича-Данченко, и на этом роман оборвался в связи с закрытием газеты в июле. Когда Сологуб вернулся в Петроград с дачи в сентябре, оказалось, что печататься было негде: большинство частных книгоиздательств и газет к тому времени перестали функционировать.

«Пайки, дрова, стояние в селёдочных коридорах… Видимо, всё это давалось ему труднее, чем кому-либо другому. Это было ведь время, когда мы, литераторы, учёные, все превратились в лекторов, и денежную единицу заменял паёк. Сологуб лекций не читал, жил на продажу вещей», — вспоминал о жизни в ту эпоху Л. М. Клейнборт. Так или иначе пайки, которые эти организации выдавали признанным «законом» литераторам, были недостаточны, и в условиях абсолютной невозможности издаваться Сологуб сам стал делать книжки своих стихов и распространять их через Книжную Лавку Писателей. Обычно от руки писались 5-7 экземпляров книги и продавались по семь тысяч рублей.

Эта невозможность существования, в конце концов, побудила Фёдора Сологуба, принципиально бывшего против эмиграции, обратиться в декабре 1919 года в советское правительство за разрешением выехать. Но за сим ничего не последовало. Через полгода Сологуб написал новое прошение, на этот раз адресованное лично Ленину. Тогда помимо Сологуба вопрос с отъездом заграницу решался с Блоком, тяжёлая болезнь которого не поддавалась никакому лечению в России. Рассмотрения по делам Сологуба и Блока затягивались. В середине июля 1921 года Сологуб, наконец, получил положительное письмо Троцкого, но отъезд опять сорвался. В конце концов, разрешение-таки было получено, и отъезд в Ревель был запланирован на 25 сентября 1921 года. Однако томительное ожидание, прерываемое несбывавшимися обещаниями, надломило психику жены Сологуба, женщины достаточно впечатлительной. Именно в это время у неё случился приступ болезни. В такие моменты следовало быть с нею. Вечером 23 сентября 1921 года, воспользовавшись недосмотром прислуги и отсутствием Сологуба, ушедшего для неё за бромом, Чеботаревская отправилась к сестре на Петербургскую cторону. Но не дойдя буквально нескольких метров до её дома, бросилась с Тучкова моста в реку Ждановку. Смерть жены для Фёдора Сологуба обернулась непосильным горем, которое писатель не изжил до конца своих дней. К её памяти Сологуб будет постоянно обращаться в творчестве в оставшиеся годы. После смерти жены Сологуб уже не захотел уезжать из России.

1921—1923[править | править код]

В середине 1921 года советское правительство издало несколько декретов, ознаменовавших начало эры новой экономической политики, — были разрешены частная торговля и частное предпринимательство. Сразу же ожила издательская и типографская деятельность, восстановились заграничные связи. Тогда же появляются новые книги Фёдора Сологуба: сначала в Германии и Эстонии и затем в Советской России.

Первой их этих книг Сологуба явился роман «Заклинательница змей», изданный в начале лета 1921 года в Берлине. Роман с перерывами писался в период с 1911 по 1918 годы и стал последним в творчестве писателя. Наследуя реалистическое и ровное повествование предыдущего романа, «Слаще яда», «Заклинательница змей» получилась странно далёкой от всего того, что прежде писал Сологуб. Сюжет романа свёлся к нехитрым феодальным отношениям бар и рабочих, разворачивавшимся на живописных волжских просторах. «Заклинательница змей» вышла никому ненужной и о времени всем близком, знакомом и тоже ненужном теперь, — оказалась не документом уходящего быта, — а сказкой о рабочих для «господ интеллигентов». Возможно, к книге было бы иное отношение, выйди бы она в 1914 или хотя бы 1915 году, но роман появился в совершенно другую и тяжёлую эпоху и потому прошёл совершенно незамеченным.

Первая послереволюционная книга стихов «Небо голубое» вышла в сентябре 1921 года в Эстонии (куда в то время пытались выехать Сологубы). В «Небо голубое» Сологуб отобрал неопубликованные стихи 1916—21 гг. В том же издательстве вышел последний сборник рассказов Сологуба — «Сочтённые дни».

С конца 1921 года книги Сологуба начинают издаваться и в Советской России: выходят поэтические сборники «Фимиамы» (1921), «Одна любовь» (1921), «Костёр дорожный» (1922), «Соборный благовест» (1922), «Чародейная чаша» (1922), роман «Заклинательница змей» (1921), отдельное иллюстрированное издание новеллы «Царица поцелуев» (1921), переводы (Оноре де Бальзак, Поль Верлен, Генрих фон Клейст). Новые книги стихов определяли те же настроения, намеченные в «Небе голубом». Наравне с преобладавшими стихотворениями последних лет, были помещены и те, что были написаны несколько десятилетий тому назад. Своею цельностью особенно выделялся сборник «Чародейная чаша».

1924—1927[править | править код]

Фёдор Сологуб остался в СССР и продолжал плодотворно трудиться, много писал — но всё «в стол»: его не печатали. Чтобы продолжать активную литературную деятельность в таких условиях Сологуб с головой ушёл в работу петербургского Союза Писателей, столь уместно соединившую его прежний навык работы учителем, любовь к организации и собственный интерес к литературе. В Союз писателей Сологуб вступил ещё в марте 1920 года, — тогда это давало законную возможность получать пайки, — но из рядового члена в деятельного работника Сологуб превратился после закрытия в 1924 году издательства «Всемирная литература», в редакционной коллегии которого он состоял.

В январе 1926 года Сологуб был избран Председателем Петербургского отделения Всероссийского Союза Писателей, которым оставался вплоть до своей смерти. Деятельность в Союзе Писателей позволила Сологубу предолеть одиночество, заполнив всё его время, и расширить круг общения: ведь к тому времени почти все бывшие крупные писатели и поэты дореволюционной России, к среде которых принадлежал Сологуб, оказались заграницей.

Последним большим общественным событием в жизни Фёдора Сологуба стало празднование его юбилея — сорокалетие литературной деятельности, — отмеченое 11 февраля 1924 года. Чествование, организованное друзьями писателя, проходило в зале Александринского театра и собрало множество публики. Венки, телеграммы-поздравления пришли от всех культурных организаций СССР. На сцене с речами выступили Е. Замятин, М. Кузмин, Андрей Белый, О. Мандельштам; среди организаторов торжества — А. Ахматова, Аким Волынский, Вс. Рождественский. Как отмечал один из гостей, всё проходило так великолепно, «как будто все забыли, что живут при советской власти». Это торжество парадоксально оказалось прощанием русской литературы с Фёдором Сологубом: никто из тогдашних поздравителей, равно как и сам поэт, не предполагал, что после праздника больше не выйдет ни одной его новой книги. Была надежда на переводы, которыми Сологуб плотно занялся в 1923—1924 гг., однако большинство из них не увидело свет при жизни Сологуба.

В середине 20-х гг. Сологуб вернулся к публичным выступлениям с чтением стихов. Как правило, они проходили в форме «вечеров писателей», где наряду с Сологубом выступали А. А. Ахматова, Е. Замятин, А. Н. Толстой, М. Зощенко, Вс. Рождественский, К. Федин, К. Вагинов и другие. Новые стихи Сологуба только и можно было услышать из уст автора с петербургских и царкосельских эстрад (летние месяцы 1924—1927 гг. Сологуб проводил в Царском Селе), так как в печати они не появлялись. «Давнишний любитель и ценитель стихов Сологуба, — писал Р. В. Иванов-Разумник, разбиравший архив поэта, — я все же был поражён великой простотой этих последних его стихотворений, экономией слов и образов, отказом от всякого былого „барокко“… Поэт-Сологуб всегда был „прост“, но теперь трудная эта простота дошла до пределов классичности». Стихи того времени прониклись прежними, давними переживаниями, настроениями тоски и одиночества, усталости, — но настроения новые не были мрачно-враждебны, как в 1890-е гг., а были они спокойно и грустно приняты поэтом.

Тогда же, в начале 1925 и весной 1926 года, Сологуб написал около дюжины антисоветских басен, читались они лишь в узком кругу. По свидетельству Р. В. Иванова-Разумника, «Сологуб до конца дней своих люто ненавидел советскую власть, а большевиков не называл иначе, как „туполобые“». В качестве внутренней оппозиции режиму (особенно после того, вопрос с эмиграцией отпал) был отказ от новой орфографии и нового стиля летоисчисления в творчестве и личной переписке.

С конца 1925 года по вторникам у Фёдора Сологуба стал собираться кружок поэтов. «Вечера на Ждановке» вернулись к духу литературных встреч, которые проходили у поэта на рубеже 1890—1900-х гг., когда главенствующим было чтение стихов. Приходили старые знакомые: Анна Ахматова, Иванов-Разумник, Юрий Верховский, Корней Чуковский, но ядро вечеров составили поэты «Ленинградской Ассоциации Неоклассиков»: Вл. В. Смиренский, М. В. Борисоглебский. Тогда же Сологуб, по просьбе членов Ассоциации, был избран её председателем.

В мае 1927 года, в разгар работы над романом в стихах «Григорий Казарин», Фёдор Сологуб серьёзно заболел. Болен он было давно, и болезнь до того более-менее удавалось подавить, теперь же осложнение оказалось неизлечимым. С лета писатель уже почти не вставал с постели. Весь уход за больным писателем взяла на себя его свояченица Ольга Черносвитова. Осенью началось обострение болезни. Умирал поэто долго и мучительно.

Мало надеясь на появление в свет своих книг, Сологуб тем не менее сам, незадолго до смерти, составил два сборника из стихотворений 1925—27 гг. — «Атолл» и «Грумант». Последние стихотворения поэта помечены 1 октября 1927 г.

Поэт сам не раз задумывался о сроках своей жизни и даже пытался вычислить дату смерти. Так, в 1922 году он определил её 1928 годом, а в конце 1923 он говорил Н. Тихонову, что умрёт в мае 1934 года. Широко известно и его «В декабре я перестану жить» из триолета 1913 года. В чём-то все эти пророчества соединились. Умер Фёдор Сологуб 5 декабря. Похороны состоялись 7 декабря на Смоленском кладбище. Был похоронен рядом с могилой А. Н. Чеботаревской.

Библиография[править | править код]

Основная статья: Творчество Фёдора Сологуба

Романы[править | править код]

Рассказы (отдельные издания)[править | править код]

Стихотворения (отдельные издания)[править | править код]

Пьесы[править | править код]

Собрания сочинений[править | править код]

1909—1911 Собрание сочинений в 12 томах
1913—1914 Собрание сочинений в 20 томах
2000—2003 Собрание сочинений в 6 томах
2001—2003 Собрание стихотворений в 8 томах

Ссылки[править | править код]