Текст:Павел Крупкин:О некоторых особенностях «холодной гражданской войны» в постсоветской России
О некоторых особенностях «холодной гражданской войны» в постсоветской России
- Автор:
- Павел Крупкин
- Дата публикации:
- 07 февраля 2014
Ссылки на статью в «Традиции»:
О тексте:Текст эссе[править | править код]
Рациональной базой того, что сейчас принято называть «нетерпимостью», является ожидание вреда от конкурирующих групп / социальных структур, за которым наряду с накопленным опытом прошлых взаимодействий может также стоять и обычное недоверие со свойственным ему вменением обязательности «предельной враждебности» своему «противнику»[1]. Известно, что до вражды может быть «разогнано» любое социализированное различие, поэтому для сохранения целостности общества важно смотреть именно что на социальные механизмы ограничения сверху таких «разгонов».
В универсальном плане пока вычленяются два идеальных типа лимитации «разгона вражды» социальными агентами — автократор с его угрозой наказания/насилия и ценности/институты сохранения социальной целостности без автократора. У каждого полюса данной дихотомии есть своя история и возможности механизмов их поддержания.
В развитых западных странах в настоящее время доминирует второй подход к ограничению степени расколов в обществе — через социальные ценности (values) и институты (institutions), обеспечиваемые единством поддерживающего их политического сообщества — нацией. Единство нации в свою очередь обеспечивается существованием общей коллективной идентичности (social identity)[2], в которой помимо обязательных для «включенных в нацию» психологических установок на суверенитет над территорией и на равноправие, должна содержаться и установка на делиберацию (deliberation) — поиск компромиссных решений на основе положения win-win для как можно большего количества людей[3].
В постсоветской РФ нация не сложилась[4], поэтому «разгоны» вражды социальных агентов могут быть ограничены лишь автократором. Более того, в массовом сознании была произведена практически полная делегитимация открытых (bridging) типов коллективных идентичностей, так что социальность образуется в основном закрытыми (bonding) типами последних (семьи, кланы, корпорации). В дискурсах «производства неограниченной вражды» закрытыми сообществами друг к другу можно отследить структуры «культа предков» — иногда вплоть до четкой фиксации в текстах/высказываниях и «главного предка — родоначальника племени», и его — племени — «золотого века», и «перехвата даров от предков» — врагами[5].
В последнее время правящая группа РФ вновь вернулась к идее институционализации единства страны через создание общей коллективной идентичности для всех ее жителей. Они назвали эту вновь создаваемую идентичность «российской гражданской нацией». Однако в дизайне данной идентичности для людей не заложено ни установки на суверенитет над территорией, ни равноправия. Потому иногда запланированную «российскую идентичность» честно называют «цивилизационной»[6], четко описывая и неотъемлемую важность автократора в ее символическом центре, и структурное тиражирование «паттернов власти» по уровням иерархии от центра к периферии.
Основная проблема данной идентичности заключается в том, что, будучи отстраиваемой «сверху вниз»[7], она содержит в себе установку на лишение субъектности не только социальных низов, но и периферийных элит. Вследствие этого данная идентичность не способна «подключить» периферию на поддержание общестрановых социальных институтов: обычно агенты центра на местах организуют себе административные ренты, для чего им нужны и возможность творения ими произвола, и «замораживание» отличия локальных институциональных полей от тех, что «проталкивает на места» центр. Конечно, вменение при этом людям «чувства принадлежности» в рамках такой идентичности все же оказывается некоторым выигрышем для правящей группы, однако указанное воспроизводство периферийной несправедливости делает ситуацию неустойчивой, и для стабилизации периферийных обществ оказывается необходимым насилие. А вот то, что может случиться в такой модели на периферии, когда центр по каким-то причинам не может обеспечить туда «поставку насилия» в необходимом количестве, мы видели в 1989–1992 годах — и это притом, что «чувство принадлежности» в советской системе было гораздо более сильным.
Примечания
- ↑ В теории принятия решений это было обобщено так называемым «принципом минимакса».
- ↑ Коллективная идентичность — психосоциальный комплекс, регулирующий отношение индивида к важной для него социальной группе и содержащий социальные ценности и институты, принятые в группе, типовые поведенческие паттерны и когнитивные фреймы/шаблоны. «Копии» данного комплекса содержатся в головах всех включенных в группу индивидов и согласуются между собой во внутригрупповой коммуникации. Крупкин П.Л. Россия и Современность: Проблемы совмещения: Опыт рационального осмысления. — М.: Флинта: Наука, 2010. — С. 568с. С.122. — ISBN 978-5-02-037220-7о книге
- ↑ Следует отметить, что в работах самих западных обществоведов наличие общенационального смыслового поля определенного уровня качества, лежащего в основе социальности их обществ, зачастую не осмысляется явно, что и является причиной плохой применимости их теоретических построений к условиях РФ, где такового смыслового поля, увы, нет.
- ↑ В СССР нацией в западном понимании по факту была КПСС, но данному сообществу не хватило «витальной силы», чтобы выжить в перипетиях революции 1989–95 годов.
- ↑ См. детали: Крупкин П.Л. «Практики культа предков в постсоветской России» // Социология религии в обществе Позднего Модерна. Белгород. — 2012. — С. 166-172. или Крупкин П.Л. «Практики культа предков в постсоветской России» // Гефтер (журнал). — 01 ноября 2013.
- ↑ Но все же чаще для этого иерархического конструкта монархий «старых режимов» почему-то используется термин «гражданская нация».
- ↑ Другие особенности институционального поля РФ, связанные с его формованием «сверху вниз», рассмотрены в работе: Крупкин П.Л. «О контроле за изменением институтов в социорах различного типа» // Российская государственность: философско-политическое осмысление и реальность (к 130-летию И.А. Ильина). Владимир: РАНХиГС. — 2013. — С. 71-93.