Андрей Ашкеров

МЕДИТАЦИИ О "ДРУГОМ"

Медитация о "Я"

Медитация о "Другом" >>>

Медитация о Бытии

Медитация о Социальном

Медитация о Пространстве

Медитация о Времени

Медитация о Моде

Медитация о Фотографии

Обычно проблема власти сводится к асимметричным отношениям между двумя участниками процесса коммуникации, между Я и Другим. В действительности, коль скоро Я всегда конституируется как раздваивающееся или удваивающееся Другое, проблема власти имманентна любому само-определяющемуся человеку, то есть связана с возможностью нашей идентичности как таковой. Применительно к человеческому существу власть, таким образом, это всегда власть-быть.

Другое - это всегда абсолютное Другое, не ведающее о степени своего отличия: безмерно или непомерно отличное. Именно поэтому оно кажется абстрактным и хочет быть абстрактным. Однако абсолютное Другое измеряет свою абсолютность по относительному, утверждая ее как относительность относительного. Это значит, что и свою абстрактность оно неизменно удостоверяет по конкретному, предъявляя ее как конкретное конкретного. Абсолютное и абстрактное - удел "бытия", относительное и конкретное - удел социального. Измеренное по мерке относительного, абсолютное, и, удостоверенное в конкретности конкретного, абстрактное, указывают на зависимость "бытия" от социального. "Бытие" возникает лишь как бытие власти, коль скоро "бытие" изначально оказывается зависимым, следовательно, изначально вовлеченным во властные отношения. Данная зависимость выдает себя лишь в одном: давая "бытию" быть, она тем же самым жестом лишает его бытия. Эта зависимость, таким образом, сама представляет собой и симптом, и предпосылку подобной "обездоленности": когда можно "быть" лишь в отсутствии, а, отсутствуя, - "быть".

Другое социально и одновременно оно есть всегда Другое социального. Другое социального обретается там, где в действие вступают противоположности. Но социальным Другое становится, когда противоположности сводятся к сумме различий. Итак, с одной стороны, Другое как то, что не отличается, но является противоположностью (или, что то же самое, абсолютным различием), стремясь предопределить общую форму Различия и посредством него вернуться к Тождеству (в лоно безмятежного, нескончаемого спокойствия), и, с другой стороны, Другое как то, что отличается, но никогда не достигает противоположности, не находит себя в противоположном, пренебрегая как Различием, так и, соответственно, Тождеством (никакого возвращения, никакого лона, никакого спокойствия). Противоположность неотличима, отличие не ведает о противоположностях.

Когда речь идет о Другом как выражении противоположности, в дело неизменно вступает этническое - как вместилище Противоположностей, как их олицетворение, образцовая модель. Абсолютное Другое заявляет о себе устами Противоположности, всегда в слове, всегда в языке. Одновременно именно Этническое выступает "внутренней", интимно близкой альтернативой социального. Этническое всегда конституируется как родовая отметина, причем родовая отметина противоположности. Эта родовая отметина присуща самому социальному. Этническая идентичность - это идентичность, которая формируется "от противного", по принципу противопоставления "мы-и-они", "свои-чужие". Она служит яблоком раздора, зреющим в социальном и, в то же время, выступающем его пре-делом. Именно этническая идентичность, строящаяся на апелляции к противоположности, служит вызовом социальной идентичности, формирующейся в рамках апелляции к различиям.

Когда речь идет о Другом как выражении отличия и отличий, в дело вступает социальное - в отличие от этнического оно служит вместилищем различий, а не Противоположностей, в нем нет ничего от их олицетворения, от некой образцовой модели. Вместе с тем, Абсолютное Другое всегда присутствует-в-относительном. Это значит, что Другое, обретающееся в социальном и выступающее его эквивалентом, Другое как выражение отличия (отличий), никогда не является Относительным Другим, не является абсолютизацией относительного: оно "по ту сторону" как релятивизма, так и субстанционализма. Социальное предполагает преодоление относительного. Однако это преодоление совершается вовсе не на путях поиска защиты у Абсолюта и абсолютного: в противном случае все закончилось бы банальностью - относительное очередной раз было бы воздвигнуто на неизменно пустующий пьедестал абсолютного. Неся на себе родовую отметину этнического, точнее, этническое как "родовую отметину", социальное никогда не соотносит себя с собственным происхождением, иными словами, социальные отношения никогда не могут быть редуцированы к семейным, родовым отношения - отношениям верности первоистоку. Родовая отметина - это всегда отметина происхождения, но происхождение любых социальных отношений, любых социальных институтов и практик, неизменно определяется задним числом. (Это прежде всего относится к этническому - этническая принадлежность не указывает на предел социального и, тем более, не о-пределяет последнее: по отношению к социальному такое о-пределение- указание попросту невозможно. Этничность составляет предел само-определения социального, само-определяющийся в этом само-определении). Социальные формы невозможно датировать: их феноменальность - акмэ естественных состояний, ис-ходных стадий и незамутненных интенций, возвещающее о социальном, которое замерло и кристаллизовалось в каких бы то ни было идеальных типах, - постоянно оказывается раз и навсегда просроченной. Эта феноменальность призрачна, не достижима еще и потому, что она неизменно служит продолжением некоего ноуменального "мы", ноуменального "своего", предпосланного со всем накалом своей мнимости бытию, созидающему "свое" и "нас". Бытие "своего" - это бытие-становящееся-социальным, бытие "нас" - это бытие-становящегося-социального.

Я выступает приводимой в действие коммуникацией, созидающей априори социального и одновременно социальное как априори. Коммуникация как сама-себя-созидающая априорная форма, соотносящая часть (Элемент Общества, отдельного человека) с целым (Обществом, социумом). Характер этой соотнесенности всегда зависит от того, что играет роль целого, и что выступает в качестве части. Иными словами, априорность социального, социальное априори, состоит в способе распределения ролей между частью и целым, то есть в оно служит историческим субститутом соотнесенных друг с другом частей и целых. Социальное априори - это всегда априори соотнесенности, коммуникативное априори.

Идентичность человека никогда не сводится ни к трансцендентальному Эго (которое выступает ничем иным как продуктом растворения индивидуального в социальном), ни к эмпирическому Эго (которое, напротив, выступает продуктом растворения социального в индивидуальном). В результате растворения индивидуального в социальном происходит осаждение, седиментация организованной индивидами коммуникации, коммуникации, сводящейся к общению индивидов, но при этом начинает служить априорной моделью социальных отношений. Трансцендентальное Эго оказывается частью, которая существует как бы без целого, поскольку все свойства, делающие его частью, выступают характеристиками целого и задним числом выводятся из него. В случае же растворения социального в индивидуальном осуществляется седиментация индивидуально ориентированной коммуникации, выражающейся в самоопределении индивидов исходя из противопоставления себя коллективу, точнее, различным формам коллективности. Априорной моделью социальных отношений оказывается спонтанное и произвольное вычленение в процессе коммуникации собственной "отличности", "непохожести" на тех, кто воспринимается не иначе, как "остальные". Персоналистское, эмпирическое Эго превращается в целое, которое конструируется по образу и подобию части.

Трансцендентальное Эго корреспондирует с социальным, которое стремится к максимуму; эмпирическое Эго - с социальным, стремящимся к минимуму.

Собственно, трансцендентальное Эго и есть квинтэссенция универсализации социального, наделенной априорностью по отношению к любым разновидностям взаимо-действия и возводимой в ранг абсолюта. Эмпирическое Эго в противовес трансцендентальному выступает квинтэссенцией социального партикуляризма, однако данный партикуляризм также предстает в качестве константы и служит априорным основанием всех и всяческих взаимо-действий. И в случае с апелляцией к трансцендентальному Эго, и в случае с апелляцией к эмпирическому Эго мы сталкиваемся с проблемой индивидуального вхождения в коммуникацию, которая, с одной стороны, превращается в процесс информационного обмена между индивидами, а с другой - в процедуру, способствующую индивидуализации. В рамках такого понимания коммуникативных актов индивидуальное понимается как кластер, сгусток информации. Подобное понимание индивидуального указывает на то, что трансцендентальное Эго и эмпирическое Эго "идут рука об руку", не могут обходиться друг без друга.

Точно так же существует связь и между имманентным и трансцендентным: радикальный имманентизм, предполагающийся эмпирическим Эго, предполагает обращенность к трансцендентному (Абсолютному Другому); радикальный трансцендентализм, заключенный в трансцендентальном Эго, адресован имманентному (Абсолютному Себе). Помыслить Я как внутреннее, а Другое как внешнее - значит сделать асимметрию между ними заложником вопроса о господстве: господство в данном случае постоянно выступает условием или возможностью асимметрии внутреннего и внешнего, эмпирического и трансцендентального Эго. Принуждение предстает внешним, подчинение - внутренним. Господствующий оказывается субститутом трансцендентального Эго, подчиняющийся - субститутом Эго эмпирического. Трансцендентное и имманентное образуют единые друг с другом противоположности.

Отношение, связь между трансцендентным (Абсолютным Другим) и имманентным (Абсолютным Я) всегда представляет собой абсолютное (абстрактное) отношение, абсолютную (абстрактную) связь и, следовательно, приносит социальному абсолютное и абстрактное. Социальное начинает отождествляться с "бытием", растворяться в бытии.

Однако, социальное всегда предполагает нечто иное: оно указывает на относительность как Другого, так и "Своего", как Alter, так и Ego. Иными словами, разведение трансцендентного и имманентного, неизменно мыслящееся в рамках рефлексии о трансцендентальном и эмпирическом Эго не просто как обнаружение абсолютного различия (противоречия), но как раскрытия абсолютного в самом различии (противоположность), предполагает забвение вопроса о социальном (а, следовательно, и о связях и отношениях, "абсолютность" которых всегда относительна и полагается в относительном). Преодолеть это забвение можно только обратившись к исследованию коммуникации, точнее, ее роли в определении взаимо-отношения Я и Другого. И здесь, в рамках любых коммуникативных процессов, уже не отношения будут проистекать из власти: как многообразные формы господства и подчинения, а власть будет выражаться через отношения и как отношение.

Другое - это всегда другое-в-нас. Другое причащает "свое". Нам "свой"-ственно быть другими, ибо "мы" и есть "свое" Другого. Никакого другого Другого, кроме Другого, заключенного в "мы", в "своем" не существует. Сопряженность с Другим всегда социальна. Более того, само социальное и есть ничто иное, как сопряженность-с-Другим. По-мещение Другого в нас, или, что то же самое, обнаружение другого-в-Другом - это и есть процесс коммуникации. Без этого по-мещения никаких "мы", никаких "нас" попросту не существует. Коммуникация, таким образом, является созданием идентичности человека из его сопряженности с Другим. Именно в рамках коммуникации Другое полагается как средоточие нашего Я. Но чем в таком случае становится сама коммуникация? И в чем состоит это становление коммуникации? Ни чем иным, как удостоверением инаковости Другого. И потому способом конструирования Я, человеческого Я.

Здесь необходимо обратиться к парадоксу: Другое всегда имманентно Я, а Я всегда трансцендентно Другому. Трансцендентное неизменно заключено внутри Я, имманентное же неизменно обретается в Другом. Внутри Я - внешнее, внутри не-Я - внутреннее.

     

Традиция | NO | DIXI