Андрей Ашкеров

Медитация о "Я"

Медитация о "Другом"

Медитация о Бытии

Медитация о Социальном >>>

Медитация о Пространстве

Медитация о Времени

Медитация о Моде

Медитация о Фотографии

Социальный партикуляризм взывает к универсализации социального: вычленение "социальных атомов" может происходить только на фоне конструирования социального как вселенной. Каждый такой "атом" выступает только лишь в-местилищем социального (отношений, связей), понятых как универсум, но не ставших формой развития социального или способом его утверждения. Социальное не становится в любых концепциях, обращенных к "социальному атомизму", сложной совокупностью связей, отношений, которые дифференцируются и изменяются уже на микроуровне, на уровне отдельного человека. Человек в зеркале "социального атомизма" рассматривается лишь как отражение циклопического социального, которое всегда обретается в "макро", всегда служит воплощением системы или структуры. Более того, "социальный атом" - это в-местилище социального - ни что иное, как корпускула бытия, в существовании которой социальное как бы сводится к присутствию, к наличию. Социальное оказывается при этом наместником бытия, его подручным, поверенным в его делах: "социальное бытие", социальное-при-бытии.

Воля бытия - всегда "последняя воля", воля покойного, ибо в бытии, как мы уже убеждались выше, нет ничего кроме обозначения. Однако обозначение обозначению рознь. Социальное никогда не является ни обозначающимся, ни обозначенным бытием. Бытие никогда не служит означаемым социального, хотя и выступает коннотацией вещей, субъектов и мест. Социальное вообще никогда не предстает только означаемым или только означающим. Иными словами, оно никогда не может быть редуцировано только к обозначению. Напротив, социальное как со-существование или со-принадлежность, предполагающиеся со-стояниями, со-знаниями, со-бытиями, оказывается условием символического, предпосылкой семиозиса.

Если же социальное обрекается исключительно на исполнение (последней) воли бытия, обрекается на то, чтобы служить его душеприказчиком, оно тотчас превращается в симуляцию. Превращается уже хотя бы потому, что сводится к исполнению "обозначающих функций", или, говоря по-другому, отождествляется со сферой символического. Это отождествление не проходит без последствий на самого бытия, на долю которого выпадает участь превращения в неразложимый остаток символического, в реальное, в "Саму Реальность". (Нелепо думать, будто сфера реального существует от века и создана раз и навсегда - никакой "действительности", никакого "на самом деле" нет, никогда не было и не будет. Однако любая попытка указать на ошибочность апелляции к какому бы то ни было "на самом деле", уличить ту или иную "действительность" в неподлинности, также оказывается нелепицей. И ниспровержение реального, и его превознесение, никогда не выступает независимыми от символического, которое раздавливает под своей тяжестью социальное. Это значит, что и истинное, и ложное находятся в руках символического, ставящего себя "по ту сторону" истины и лжи. Именно в этом качестве символическое присваивает себе миссию верховной истины. Но такое "миссионерство" имеет отношение только к реальному, понятому как устраненная, преодоленная или "снятая" социальность).

"Банальный произвол", заключенный в универсализме социального, низводящего человека до роли "социального атома", проявляется именно в силу симулятивности, причем симулятивности двоякого рода, точнее, с двойными последствиями.

· Метафизическая ответственность социального перед Бытием, заставляющего социальное исполнять собственную волю, принуждает последнее имитировать Присутствие Бытия, бытие-как-присутствие, делая вид, что подчиняется ему и растворяется в нем.

· Подчиняясь Бытию, растворяясь в Присутствии, социальное тут же оказывается лишь имитацией, имитацией самого себя, или, иначе говоря, придатком символического. Символическое при этом становится господствующим бытием, бытием-в-господстве, или растворяющим-в-себе-присутствием.

Такого рода симулятивность, в свою очередь, делает социальное заложником реального, а реальное заставляет выступать в роли его поработителя. Из подобных взаимоотношений между реальным, символическим и социальным возникает политическое. Собственно, отношения между социальным как "довеском" реального, реальным как эффектом символического и символическим как "упраздненным" социальным и есть политические отношения par excellence. В чем же заключается это "есть" политического? В чем, говоря по-другому, выражается его "бытие"? В том, чтобы, низводя социальное к роли второй, а точнее, "вторичной" реальности, открывать символическому горизонт высшего существования и делать существующим то, что сводит социальное к области по-верх-ностного и на-носного.