Вильгельм фон Шольц

Вильгельм фон Шольц (нем. Wilhelm von Scholz; * 15 июля 1874, Берлин — † 29 мая 1969, Констанц) — немецкий писатель, драматург и театральный режиссёр.

Биография

Писатель родился 15 июля 1874 года в Берлине в семье последнего министра финансов при Бисмарке Адольфа фон Шольца. Выйдя в отставку в 1890 году, отец удалился в своё имение Зеехайм «Schloss Seeheim» (также известный как «Вилла Шольц») под Констанцем, которое Вильгельм всю свою долгую жизнь считал родиной.

В Берлине, Лозанне, Киле Шольц изучал историю литературы, философию, психологию. В 1897 году он защитил в Мюнхене диссертацию об Аннет фон Дросте-Хюльзхоф, затем уехал в Веймар, где занялся исключительно писательской деятельностью.

В Первую мировую войну Шольц служил в армии в офицерском чине, а с 1916 по 1922 годы занимал должности первого драматурга, режиссёра придворного театра в Штутгарте.

В 1926 году его выбрали председателем секции по поэзии при Прусской академии искусств. После отставки Шольц поселился в имении Зеехайм, где прожил до самой смерти, наступившей 29 мая 1969 года.

Вилла Шольц

Приход к власти нацистов вызвал у В. фон Шольца подъём политической активности, в них он увидел защитников наследия прошлого и при всякой возможности выражал восхищение их деятельностью.

В период национал-социализма в Германии Шольц выпускал прежде всего антологии, литературные переработки, автобиографические работы и стихи, в которых наряду с прочим прославлял национал-социализм и Гитлера. Предвидя критику своих проеврейских произведений (например, «Путь в Илок», 1930 год), он в 1939 году в книге воспоминаний «На Ильме и Изаре» выступил с однозначно антисемитскими признаниями. Здесь он заговорил о «ростовщической эксплуатации немецкого народа евреями» и извинялся за свои прежние высказывания: «Тогда я был по-юношески незрел, отнюдь не в силах распознать и правильно оценить растущее еврейское господство в науке, искусстве, общественной жизни… И, разумеется, никто тогда не догадывался о рождении человека, который освободит Германию от насаждения и засилья инородцев, который вернёт немецкому народу его землю, власть, собственность и призвание!… Я тоже долго не представлял себе очевидное, чёткое решение еврейского вопроса.» Содержание драмы «Еврей из Констанца» он повернул в противоположную сторону: здесь уже ощущалась и находила отображение «полная несовместимость евреев с нашим народом».

Шольц, награждённый в 1932 году медалью имени Гёте, в 1944 году получил титул почётного доктора Гейдельбергского университета.

В августе 1944 году фон Шольц был включён Гитлером в Gottbegnadeten-список выдающихся современных немецких писателей.

В 1949 году он стал президентом союза немецких драматургов и композиторов (в 1951 году почётный президент), но, невзирая на дальнейшие награды и почести, регулярно попадал под перекрёстный огонь критики. Премию города Констанц за лучший аттестат зрелости, учреждённую в его честь, в 1989 году отменили под давлением энергичных протестов антифа.

Творчество

Фон Шольц дебютировал стихами («Весенняя поездка», 1896 год), написанными под влиянием Рильке и Лилиенкрона, однако очень скоро он стал склоняться к изображению мистически-оккультного, мнимо-религиозного опыта из области между жизнью и смертью. Первый сборник подобных стихов, где беспрестанно повторяются как заклинание слова «тьма», «тень», вышел в Берлине в 1902 году под названием «Зеркало». Испытывая влияние Пауля Эрнста и подробно проанализировав драматургические произведения Фридриха Геббеля, Шольц обратился к неоклассицизму, течению, попытавшемуся оживить стилистические традиции немецкой классики. В своих драмах, строгих по форме и отчасти излишне подчёркивающих исторические реалии, он ориентировался на представления о жизненных ценностях авторитарного общества Германии эпохи императора Вильгельма. Эксперименты с языком и формой ему были чужды. Переломным пунктом, принесшим Шольцу успех в драматургии, стал выход в свет трагической истории о жизни еврея, принявшего христианство в эпоху средневековых погромов («Еврей из Констанца» 1905 год).

Всемирный успех получила трагедия «Гонка с тенью» (1920 год), изображающая встречу некоего писателя с выдуманным им же главным персонажем его последнего произведения.

Наряду с многочисленным количеством драм, баллад, стихотворений в обширном наследии Шольца, имеющем заметный консервативный уклон, расположился маленький сектор мистических, фантастических рассказов, вошедших в сборники «Нереальные» (1916 год) и «Промежуточная область» (1922 год).

«Случай и судьба»

Его книга «Случай и судьба» («Der Zufall und das Schicksal», 1923), являющаяся своеобразным компендиумом различного рода странных событий, собранных Шольцем из прессы.

В ней писатель пытается найти какое-то объяснение необычным случаям, выступающим в роли некоего предуведомления судьбы человека, прибегая к помощи старинных сказаний о демонах, домовых и духах, вторгаясь тем самым в сферу бессознательного. Шольца больше интересует художественное восприятие необычного, чем научно обоснованное объяснение его сути, поэтому все свои выводы и предположения на этот счёт он характеризует как «некие рабочие гипотезы», не больше.

Одна из областей, которая вызвала интерес писателя — это возвращающиеся объекты. В 20-х годах двадцатого века американский журналист Чарльз Форт собирал необычные истории, подобные той, где упавшее в море обручальное кольцо вернулось к своим хозяевам, когда они заказали в ресторане рыбу, и обнаружили в ней это кольцо. Здесь создается впечатление, что, благодаря какой-то манипуляции реальностью, эта пара оказалась в нужное время в нужном месте и заказала ту единственную рыбу, которая могла вернуть им кольцо. На самом деле подобные события происходят достаточно часто, чтобы можно было рассматривать их в качестве феномена, нуждающегося в решении, в отличие от какой-нибудь ни с чем не связанной, единичной истории, для которой уже придумана дурацкая теория.

Вильгельм фон Шольц примерно в это же время занимался коллекционированием подобных примеров. Однажды он рассказал Юнгу об одном случае, когда женщина потеряла пленку с фотографиями, имевшими для неё большое эмоциональное значение. Два года спустя, когда она находилась в городе, расположенном в десятке миль от дома, она купила новую (непроявленную) пленку. После проявки оказалось, что новые снимки наложились на те, которые она считала пропавшими — предположительно в результате какой-то ошибки лаборанта, — здесь можно говорить о том, что это не было случайностью, события были выстроены в таком порядке, чтобы владелица пленки снова получила свои фотографии.

«Перпетуя»

В главном историческом романе Шольца «Перпетуя» («Perpetua», 1926), разошедшемся большими тиражами, героиня, наделённая волшебными силами, ценой своей жизни спасает родную сестру от гибели на костре.

В отличие от большинства произведений подобного жанра времён Третьего рейха этот роман лишён каких-либо политических аллюзий. Шольца интересовала сама по себе фактура прошлого, окутанная мистическими проявлениями, и возможность рассмотреть эти проявления как следствие неких событий, случившихся ранее и определивших судьбу героев романа.

Шольц рассказывает историю сестёр-близнецов из Аугсбурга, одна из которых, Катарина, была сожжена в начале 16 в. на костре как ведьма, другая, Мария, получившая после ухода в монастырь имя Перпетуя, будучи аббатисой, почиталась до конца своих дней как святая. Примечательно, что обе они обладали даром творить чудеса, но в конечном итоге происходит своеобразная подмена характеров, и на костёр идёт Катарина, действительно святая, а в живых остаётся аббатиса, настоящая ведьма.

«Аятари»

Пьесу Шольца «Аятари» («Ayatari», 1944) можно назвать воплощением идеи жертвенности ради отечества. В качестве носителя этой идеи Шольц выбирает японского авиаконструктора Аятари, работающего над созданием нового самолёта-смертника. Действие пьесы происходит незадолго до нападения японцев на Пёрл-Харбор. Американские шпионы пытаются выкрасть у Аятари чертежи этого самолёта. Во время поимки шпионов в мастерской авиаконструктора случайно оказался брат жены Аятари, американец Джон Виллис, который случайно знакомится с чертежами этого самолёта, выхватив их из рук шпионов. Аятари, учившийся вместе Виллисом в США и знавший о его способности мгновенно прочитывать чертежи, понимает, что Виллис невольно может оказаться шпионом, что и подтверждается потом, когда он, влюбившись мгновенно в Эллен Литтон, агента американской разведки, готов ради неё сообщить не только об увиденных чертежах, но и провезти в США под видом старинных японских гравюр другие шпионские материалы, так как он вскоре собирается покинуть Японию. Аятари очень любит свою жену и её брата, и, зная, что тот будет арестован и казнён, решает сам совершить эту казнь. Для того чтобы Виллис мог быстрее добраться до отплывающего парохода, Аятари предлагает ему воспользоваться его собственным самолётом, и, как настоящий самурай, совершает своеобразное двойное воздушное харакири — взрывает самолёт, погибая вместе с Виллисом.

Перед тем как включить взрывное устройство Аятари объясняет Виллису, что он не может допустить, чтобы его шурина казнили как шпиона, но не может допустить и того, чтобы он передал сведения о его самолёте американцам. Виллис, потрясённый благородством Аятари, восклицает: «Если вы японцы все такие же, как ты, то было бы безумием нападать на вас! Тогда пусть Япония победит!» — Аятари: «Да!» (Он обнимает Джона).

Японский вариант благородного самопожертвования ради сохранения отечества и личного достоинства пришёлся по душе нацистам. Пьеса Шольца была поставлена в четырёх театрах в день рождения японского императора; еженедельник «Дас Райх» публикует заключительную часть пьесы Шольца, а «Фёлькишер Беобахтер» с удовлетворением отмечает, что «Шольц углубил тем самым жертвенность своего героя до предельной психологической последовательности», давая тем самым понять, что подобный поступок имеет непосредственное отношение и к немецкой действительности. Собственно, Шольц это и имел ввиду, объясняя суть своей пьесы в статье «Моя любовь к Японии» («Meine Liebe zu Japan», 1944): «Этим произведение я выражаю мою глубокую любовь к великой демонической индивидуальности Японии, потому что эта индивидуальность такова, что она при наличии высочайшей культуры безусловного презрения к смерти у каждого её жителя обладает у народа ясной установкой к жизни. Эта индивидуальность в равной степени применима как к исчезающей быстротечности жизни, так и ко всему вечному, содержащемуся в ней, вдохновляющей одновременно и успокаивающей, пускай и в чуждых одеждах, в чуждых подкупающих формах мышления и выражения, глубочайшим образом родственна немецкой сущности и бытию».