а | б | в | г | д | е | ж | з | и | й | к | л | м | н | о | п | р | с | т | у | ф | х | ц | ч | ш | щ | ы | э | ю | я

Я. "Личность", "Я", "моё сознание" и прочее не могут "мыслить". Они сами мыслимы умом, являются его созданиями – такими же, как и "внешний мир".
Это наши "идеи о себе", такие же догадки, как и наши догадки об устройстве Вселенной. Другое дело, что у этих догадок нет "объекта", вернее – они сами являются этим объектом. С другой стороны, они и не являются чистыми фантазиями, поскольку "реальны". В общем, наша личность придумана нами самими. Она реальна как память о себе, пусть даже это "себе" фантазия.
Шопенгауэр плохо понял индусов. И мир, и "я" – это всё "представления".

Я. Мне приходится смотреть на себя изнутри.
Это лучше (интереснее и больше располагает к себе), чем то же самое снаружи. Я не завидую тем, кто вынужден общаться со мной.
Внутри-то я белый и пушистый. А снаружи… Мало ли что бывает снаружи.

Я. Само понятие "Я" чисто отрицательно и не имеет смысла вне контекста жизни.
Потому что "Я" – это прежде всего совокупность хотений, желаний и намерений. Но само наличие желания предполагает, что "тебе" чего-то не хватает, то есть некое несовершенство и слабость.
А эта вещь – явно не сущая, нечто вроде дырки в твоих возможностях. Эти последние, в свою очередь, вполне реальны. Они-то и переживают смерть и всё, что следует за ней – они гибнут только от неисполнения, то есть при жизни.
"Я – это то, что я могу" (если только не дёргать за усы вылазящих на свист уберменшей).

ЯЗЫК – это просто отчужденная структура (в случае "человеческого языка" – отчуждение "структуры общества"). Понятно, что именно общества: вне его язык не нужен. Он не нужен даже для мышления. Побудь лет тридцать без людей, разучишься говорить.

ЯЗЫК. В русском языке слово определённой длины – да ещё и с ударением в определённом месте – вызывает в памяти все похожие на него слова. То есть это является идентифицирующими признаками слова. Так, "кУздра" похожа на "вЫдру" или "мАвку". (Длина слога тоже играет роль, но как бы вторичную: "куздра" не очень похожа на "пузо", хотя звучит вроде бы похоже). Этого нет в английском (все слова примерно одно-двусложные, ударения стандартные; во французском точно так же – все ударения на последнем слоге; совершенно невозможно подобное в китайском). Длина слова и место ударения – идентифицируют два слова как "похожие", длина слога корректирует это впечатление.
Это даёт возможность семантических рифм. Если слово "имеет смысл" только по отношению ко всем остальным словам, то в "первую очередь" оно имеет смысл по отношению к семантическим рифмам. То есть слово сначала сравнивается в уме с "похожими", и этот процесс сравнивания оказывает большое влияние на смысл самого слова. (Например, все длинные слова в русском – "учёные", редкоиспользуемые. В немецком явно не так: так длинноты – от составного характера слов, это "нормально").

ЯЗЫК. Есть ситуации, в которых уместно "говорить". Говорить – не значит обязательно "что-то сообщать". Иногда достаточно продемонстрировать внимание к другому. Именно с таких вещей начался язык – а не с "сообщений о чём-то". Повествовательные предложения – это очень поздняя стадия развития речи.
Слова появились из речи и после речи. Только в ситуациях, когда уместна определённость (то есть уместно говорить о чём-то), возникает потребность в "словах".

ЯЗЫК. Иностранец может прекрасно знать все слова чужого языка, но не чувствовать разницы между весом слов: для него "город-герой" и "славный град" – синонимы.
На самом деле истинное знание языка начинается именно с понимания веса слова – когда по одной его форме человек чувствует, легковесно оно, полноценно, глумливо или торжественно.

ЯЗЫК. (Против Витгенштейна.)
Можно нарисовать картину, более или менее эквивалентную высказыванию "В комнате стоит стул".
Но нельзя нарисовать картину "В комнате нет стула". Для того, чтобы дать понять, чего именно нет в комнате, надо как-то изобразить стул, а его-то и нет.
Можно, впрочем, нарисовать пустую комнату (с обязательным жирным солнечным зайчиком на обоях), а перед картиной поставить стул.
Но такие приёмы - это десятые годы, Бурлюк, в общем - неинтересно. Значит, и этого нельзя.

ЯЗЫК. Слова считаются чем-то отличающимся от вещей, поскольку они что- то "значат", "имеют смысл". Но вообще всё воспринимаемое "имеет смысл" – поскольку "воспринять" и означает "найти смысл". Бессмысленное просто невидимо, неслышимо и никак не дано уму – поскольку ум имеет дело только с осмысленным. Вопрос, почему мы понимаем слово "стул", и почему, глядя на стул, мы понимаем, что это именно стул, по сути дела является одним и тем же вопросом. Вещи – те же знаки: надо понимать, что они такое, чтобы как-то обращаться с ними.
Слово "стул", изображение стула и вид настоящего стула с точки зрения их "значения" – одно и то же.
Всё, что может быть воспринято, есть язык. (Собственно, греки это понимали: по- этому "речь" (logos) у них – вообще всё воспринимаемое-собранное).
Достаточно очевидно, что смысл не содержится в воспринимаемых образах или словах, как, скажем, их часть или какое-то свойство. В слове "стул" нет ничего, что указывало бы на называемый им предмет. Но и в самом стуле (и ни в одной части стула) нет ничего, что указывало бы, скажем, на назначение стула. Мы научены смыслу слова "стул" точно так же, как научены пользоваться стулом.
Первым языком был естественный язык вещей и их восприятия. Всё остальное создано в уподоблении восприятию: для восприятия "чужого сознания", непосредственно не данного. Наша речь – это язык показывания предметов невидимых.

ЯЗЫК. Стул, на котором я сижу, и слово "стул", которое я написал – синонимы. Это является разгадкой тайны "смысла" слова. Нет никакого "соответствия" между вот этим драным стулом и словом. Нет и миллиардов соответствий этого слова со всеми стульями, сколько их ни есть. Нет и единственного соответствия между словом "стул" и неким Стулом с большой буквы, Стулом "вообще". Нет соответствия и между словом и "формой стула" (посмотрите только на формы стульев, чтобы убедиться: "общего" у них не больше, чем у козы с коровой). Это именно синонимы, ничего более. Одно вполне заменимо другим: можно сказать "садись на стул", а можно сказать "садись", и показать куда. Жест, указывающий на стул (и невозможный без самого стула) и слово синонимичны. (Об этом писал ещё Свифт в своём ехидном "Путешествии в Лапуту": слова можно заменить вещами, если не лень таскать их на себе). Всё это полностью убирает проблему "смысла" как "соответствия слова и вещи". Этой проблемы нет: "смысл" слова является суммой его отношений ко всем остальным словам, или, короче – отношением слова к языку как к целому.

ЯЗЫК. Хотел бы я собрать всю сволочь в одном месте (желательно в каком-нибудь ритуальном "нюренберге"), рассадить в должном порядке на бархатные стулья, взойти на высокую трибуну, скорчить рожу и показать язык.

ЯЗЫК – это простая сила, разделяющая слова [в языке друг от друга] – и всё множество слов "данного языка" от других языков, – а всё "языковое" от "бессмысленного".
В этом отношении "культура" – это надстройка над языком, поскольку действует так же.

Я ТАК ДУМАЮ, что всё кончится хорошо.
Прелесть этой фразы в том, что выражение "всё кончится хорошо" -- типичный оксюморон. Если "всё кончится", то ничего "хорошего" в этом быть не может.
По Шопенгауэру, конец -  квинэссенция трагедии ("трагедия абсолютна, потому что после неё уже ничего не может быть"). Даже "вечные муки", собственно, состоят в бесконечном умирании - то есть в процессе "скончания", растянутого на вечность.
Напротив, истинно хорошее кончаться не может. Гениальное начало хлебниковской "Победы над Солнцем":

Однако, "конца не будет" - это, во-первых, неразумный оптимизм (потому что всё кончается), а, во-вторых, на следующем шаге рассуждения мы понимаем, что "конца не будет" - это тоже конец, конец всего нового, а оно одно только и ценно. Точнее, только оно может обладать ценностью, отличной от "всё кончено". "Вечное возвращение" - это те же вечные муки: "конец всему".
Поэтому вера в то, что "всё кончится", но при этом кончится как-то странно, "кончится хорошо" - это идея чисто религиозная, эсхатологическая. "Всё кончится хорошо" = "настанет Последний День". После чего наступит новое небо и новая земля.
Впрочем, для кого-то всё кончится плохо. Но что поделать, "кому-то всё равно должно быть плохо; ну пусть будет плохо тем, кому плохо, когда хорошо другим", как сказал один старый польский еврей. Пусть им будет "скончание всего".
А для нас, дорогие мои, когда-нибудь наступит вечное et cetera.

а | б | в | г | д | е | ж | з | и | й | к | л | м | н | о | п | р | с | т | у | ф | х | ц | ч | ш | щ | ы | э | ю | я