а | б | в | г | д | е | ж | з | и | й | к | л | м | н | о | п | р | с | т | у | ф | х | ц | ч | ш | щ | ы | э | ю | я

НАЗВАНИЯ. Меня в своё время удивляло советское (как потом выяснилось, плавно перетекшее в российское) неумение называть вещи своими именами. То есть, конкретнее, давать им более-менее нормально звучащие названия. Складывалось такое впечатление, что в русском словаре десять приличных слов. Если зубная паста - то "Ромашка" какая-нибудь. Если ракета - то "Восток", "Восход", или ещё что-нибудь зоревое (а по-другому почему-то нельзя). Но особенно - названия отечественных автомобилей.
Машин "для людей" было ровно три: "Жигули", "Москвич" и "Волга". "Жигули" адназначна ассоциировались с "Жигулёвским", а дальше с воблой, и, почему-то, с тренировочными штанами. То есть это было своего рода бессознательное указание места: низшая ценовая категория.
"Москвич" воспринимался географически - как специальная такая машинка-коробчонка для поездок именно по Москве. Трудно было представить себе эту штуку где-нибудь ещё. Малым дитём я наивно думал, что "в Москве дороги ещё ничего", а в других местах (где ужас) "Москвич" просто не пройдёт. Потом я узнал, что - - -
Наконец, "Волга". Опять же, мне казалось, что это хорошее название для комбайна, или ещё чего-нибудь такого зерноуборочного. Кроме того, она впадала в Каспийское море, а также служила основной темой анекдота про богатого грузина.
При этом всем было понятно, что называть советскую машину "Ягуаром" (или чем-то вроде этого), или просто слишком красиво, будет безумно смешно.
Советские названия и подбирались так, чтобы не было смешно. Они были немаркие - да, вот именно немаркие. Но и неяркие - по той же самой причине.
Соответственно, вечная советская проблема - совместить немаркость с какой-никакой элегантностью - всегда решалась крайне туго (просто потому, что решений было мало). Собственно, их было всего два. Либо эксплуатировать тему "мужественной грубоватости" (кожаные куртки - танки-грязи-не-боятся, "ГАЗ" - единственный удачный советский трейдмарк). Либо доводить дело до розоватых "Восходов" и сентиментально-яблочных "Лад" (опять же, название для мыла душистого), то есть ближе к теме отмытости и гигиены. Типа "ежели помоешь - так и ничего". Однако, всё яркое, дразнящее, манящее, смачное, махающее попкой -- это всё оставалось на долю Запада, который можно было полюбить за одни только имена Ихних Вещей.
Интересно, что и сейчас ничего не изменилось. Идеология "немаркости" - "как бы так серенько назваться, чтобы не гоготали" - озаряется, правда, как некими зарницами, какими-нибудь чудовищно безвкусными "Шоками", которые "по-нашему" (а не по-гайдаровски). Но прорыва не происходит: вечное "стыдобесно нам и жомко" рулит.

НАЗВАНИЯ. (К предыдущему.) Впрочем, была одна сфера, из которой брать наименования считалось незазорным. 
Олицетворяли её, скажем, шоколадки "Сказки Пушкина", конфеты, скажем, "Театральные" (хорошо хоть не "Станиславские" - но никто не удивился бы), и так далее.
Речь идёт о пользовании артефактами "конвертируемой" части русской культуры, в основном прошлых веков. Толстой, Достоевский, театр Станиславского. Пушкин, наконец.
Отсюда же, кстати, и автомобиль "Чайка". Вспоминается-то не птица, а знаменитый занавес.

НАЗВАНИЯ. Прочёл вот где-то, что слово "Европа" означает "широколикая".
Один из детских вопросов, ответа на который я нигде не мог найти: что обозначают названия континентов? Понятно же ведь, что "Европа", "Азия", "Африка" - это какие-то осмысленные слова, скорее всего греческие.
Только с "Америкой" всё понятно. Разумеется, её название - не от пучливого Веспуччи, а от а-мероса, "неделимого".
Каковое название было дано в геомагических целях, ага.
  

НАКАЗАНИЯ. Одной из самых отвратительных черт современной тюремной системы (всякой вообще, российской - в особенности) является то, что заключённые содержатся вместе, и составляют какое-никакое "общество". В то время как сама идея заключения предполагает удаление человека от всякого общества (и в особенности от общества дурного - то есть от "тюремного населения").
То есть единственной правильной формой заключения является одиночная камера. Тягота пребывания в ней связана не только с бытовыми условиями (которые должны быть, разумеется, крайне тяжёлыми), но и с полным отсутствием какого бы то ни было общения с людьми. Сырой подвал, хлеб, вода, и прочие прелести, ага.
Современная же тюряга - это именно что "школа жизни".
И весьма успешная.
 

НАКАЗАНИЯ. Свасьян:

"[...] должны ли мы в преддверии нового краха наказывать себя за старый? Очень соблазнительная логика. И всё же вопреки ей скажу: да, должны. Ибо нет старого и нового [краха], есть единственный, всё тот же, определяемый не какими-то там "объективными факторами", а человеком, и, значит, мерой всех вещей".

То есть: мы говно, и должны за это пострадать.
А вот интересно, кому должно говно? Они все забывают, что говно-то и отличается тем, что не признаёт никаких долгов и никому ничего не отдаст. Они в принципе рассчитывают на совестливость и порядочность этого говна.

НАРОДНОЕ БЛАГО. Можно ли делать кому-то благо против его воли? Да, если его воля недоразвита, или повреждена, или отсутствует. Классические примеры - ребёнок (за которого часть решений принимают родители), умалишённый (то же, но врачи), наконец, ситуация "представительства" (когда кого-то нет на месте, а его решение необходимо: например, при покупке вещи для кого-то). Во всех этих случаях возможна ошибка: ребёнку не купят собачку, а отдадут в музыкальную школу (которую он возненавидит), сумасшедшему вколят лишний аминазин, а платье для любимой жены окажется не того цвета, размера и фасона. Однако, во всех случаях решения за другого принимать надо. Потому что необходимо восполнить недостаток этой самой "своей воли".
Это не значит, что у народа нет своей воли. Но он не может её выражать непосредственно выражать. И её выражают другие. С большим или меньшим успехом, с большей или меньшей честностью, и с прочими оговорчками. Но - - -

 

НАРОДНЫЕ ЧАЯНИЯ. Дима Быков рассуждает:

Cпасение России вполне может заключаться как раз в исполнении народных чаяний, - ее уже тащили против воли то в красный, то в белый рай, и ничем хорошим это не кончилось. Возможно, консолидация народа и власти или по крайней мере уничтожение непреодолимого барьера между ними - и впрямь достойная задача дня. Но Путин при этом несколько упускает из виду, что большого разнообразия народ за свою десятивековую историю не видел, и чаяния у него соответствующие.

Вполне возможно, что народные чаяния нехороши. Но пусть они будут исполнены. Тогда, может быть, появятся чаяния получше. Покамест же все предложения сводятся к одному - заставить народ делать что-то максимально омерзительное и противное, именно то, чего "никак не хочется". И ломаться через колено.
Так вот - не можем мы больше ломаться через колено. Уже ломать нечего - костей не осталось. Хочется формы и скелета. Хочется перестать ломаться и начать жить.
Но именно этого-то нам и не дадут. "Мы их доломаем".
 

НАРКОТИКИ. "…Я нашел их всех пьяными." ("Евангелие от Фомы").
Практики т.н. "духовных учений" сильно напоминают лечение от наркомании -- как средствами, так и целью. В точности то же самое. Только "духовные учения" отучают от каких-то естественных наркотиков, главным из которых, видимо, является сама жизнь.
Зло наркотика в том, что он вызывает привыкание. "Сансара" тоже. Раз попробовав (и получив удовольствие), ты мучаешься стократ после, и единственное средство -- повторить или увеличить дозу. Духовные учения так тяжелы и неприятны, поскольку адепта "ломает", плющит и колбасит не по-детски. В общем, все прелести "трезвения" (вполне христианский, кстати, термин).

НАСИЛИЕ. Насилие (над собой или другими) в принципе не может (и не должно) быть "нормой жизни". Насилие -- и прежде всего насилие над собой -- нужно только для одного: для исправления ненормального положения вещей. В этом случае оно оказывается действительно необходимым -- единственным даже! -- средством, которое может помочь. Насилие над другими происходит от опыта насилия над собой, и ни -- как иначе. Ницше прав: "умеющий приказывать прежде всего умеет приказывать себе". Систематическое насилие как норма жизни вообще никак не связано с агрессивностью. Волк убивает овцу, но ни к чему не принуждает её. Он заставляет её умереть, а не жить. Насильник заставляет жить -- разумеется, так, как насильнику надо.

НАСТОЯЩЕЕ. "Настоящее время" -- вовсе не "миг единый": это период, в течение которого происходящее событие еще обратимо. Пока еще можно "повернуть назад и сделать как было" -- все еще длится "настоящее". Как только этого "уже нельзя" -- все, момент прошел, событие совершилось и стало прошлым.

НАСТОЯЩЕЕ. Ощущение полноты настоящего, ощущение того, что тебе уютно между будущим и прошлым. Это, может быть, сужение чувства, но расширение ума. Дело в том, что чувственное восприятие будущего и прошлого -- не дело чувств вообще; недаром эти времена им недоступны. Чувства (и психика в целом) узурпировали то, что им в общем-то не принадлежит, вытеснив оттуда ум. Именно вытеснив -- поскольку он теперь находится неизвестно где. Невозможно ни о чём подумать спокойно: обязательно лезут эмоции. При этом они здесь не к месту, поскольку никогда не помогают.

НАСТОЯЩЕЕ. Поскольку настоящее -- это момент неопределенности, симметрии (пока еще дело можно повернуть туда-сюда-обратно, -- и, главное. обратно), то настоящее время есть момент хаоса.
Порядок же задается необратимостью, то есть сменой трех времен. Сама эта смена асимметрична, причем асимметрия эта абсолютная.

НАСТОЯЩЕЕ. Само различие между "структурой", "неизменным", "сохраняющимся" -- и "функцией", "временным", "изменяющимся" можно заметить только в настоящем времени. Прошлое не содержит в себе ничего неизвенного: ведь прошлого уже нет. Тем более, нельзя ничего такого сказаль и о будущем: мы же не предполагаем, что какая-то часть будущего уже есть (это было бы очень нагло): скорее уж будущего еще нет.
Тогда что же означает понятие "неизменного"? Получается, что "настоящее" не есть миг единый: оно сложно структурировано. В нем -- и только в нем -- различаются "изменяющееся" и "неизменное", "движение" и "покой".

НАУКА. Главное свойство современной западной науки -- она затратная и дорогая, требует гигантских денежных расходов и производства особых предметов -- как раз тех, что производятся на Западе. И стоит она столько, что ей могут заниматься люди только в "развитых странах", то есть западной наукой может заниматься только сам же Запад. А так как только наука сейчас является "силой развития" (а не что-то иное), то развиваться может только опять-таки один лишь Запад.

НАУКА. Наука интересуется всем. Кажется, нет ничего такого, о чём была бы невозможна наука. Разумеется, наука о науке столь же возможна и допустима. Но каждая конкретная наука интересуется как раз "не всем": она занимается "своей проблемой". Научность состоит именно в том, чтобы заниматься не всем, и только. Нет же науки обо Всём (то есть обо Всём Самом по Себе).
Основным положением "системы наук" является то, что сумма "не-всего", то есть частных проблем, как раз и составляет "всё". Главная проблема отдельной науки -- "отделить часть", очистить свой опыт от всего, кроме "нужного". Очищают же опыт именно от присутствия Всего.
Зачем это надо? "Всё" само по себе уникально. Было бы "другое Всё", оно не было бы действительно Всем. Значит, присутствие Всего только и делает объект или событие уникальным. Очищенное от "привходящих условий", оно становится стандартным, повторяющимся.
Если событие очистить вообще от всех привходящих условий, в том числе и породивших его, оно просто не произойдёт. А это верх стандартности.

НАУКА. Наука составляет как бы пару с "производством". И то, и другое занимаются стандартным. Только наука занимается вечным (хотя "всегда тем же"), а производство делает новое, "модерновое", хотя и столь же массовое.

НАУКА. По сути дела, наука есть труд. А раньше познание никогда не было "трудом". Это принципиальное новшество.
Как любой труд, наука подвергается разделению, и им исчерпывается.

НАУКА. Язык "наук о природе" выполняет другую функцию, чем "обыденный язык". Последний предназначен для общения: на нем люди говорят с людьми. Язык естественных наук предназначен для связывания людей с миром неживой природы. Разумеется, на научном языке можно говорить и между собой. Но на самом деле это язык, на котором "общаются" с неживым и говорят о неживом.

НАЦИОНАЛИЗМ в простейшем изложении.
Сделанное "для себя любимого" - делается хорошо. Но это в том случае, если себя и своих - любят, а чужих - нет.
Чем больше любишь себя и своих - тем лучше то, что ты делаешь для себя и своих. Криво гвоздь вбить - западло. Плохие дороги - тоже.
Русские себя не любят, любят чужих. Поэтому "всё криво".
Ну и откуда будут "хорошие дороги" в стране, которая посвятила себя "любви к Парижу"? Где "всё равно всё лучше"?
Банально. Но не усвоилось пока. Не улеглось.
Ничё, уляжется. Если сейчас выживем, то лет через надцать "дойдёт".
  

НАЦИОНАЛИЗМ. Понятие "национального" начинается там, где кончается и "кровь", и "почва".
"Кровь" -- это донациональный принцип, она значима, когда речь идёт о своей семье, родственниках, в лучшем случае о роде. То есть об обществах, у которых есть известные общие предки (или общие потомки). "Национальный принцип" начинается там, где "общие предки" точно неизвестны, да и не важны.
То же самое и с "почвой". "Почва" -- это в лучшем случае принцип "землячества". Но, опять же, он локален. Можно сказать "мы, из Алсуфьево", или "мы, смоленские". Но это должно быть конкретное место -- "мы отсюда". "Национальное" опять же начинается там, где есть "вся страна" (которая в целом необозрима). "Француз -- везде француз", родись он хоть в Алжире.
С другой стороны, "кровь и почва" для понятия "нации" крайне важны. Точнее говоря, важно их соотношение. И это соотношение -- тождество. Нация начинается там, где КРОВЬ = ПОЧВА. Каким образом эти два совершенно разные принципа могут быть отождествлены друг с другом -- это отдельный разговор. Однако, только это странное тождество и создаёт "нацию".

НАЦИОНАЛИЗМ. Этого, конечно, недостаточно. Но это необходимо. Без национализма, причём не как "чувства" (это необязательно, хотя обычно без "чувства" не обходится), а именно как систематической государственной и общественной практики - не бывает вообще ничего. Ни хороших дорог, ни умных президентов. Ни холи, ни голи, одно только "страданьице-испытаньице".
Интересно, что даже те, кого "при национализме" вроде бы угнетают, пригинают, ограничивают и ущемляют в правах - предпочитают жить именно в националистических государствах. Потому что там чисто, сытно, спокойно. А без гражданских прав можно и обойтись.
Вот написал и вспомнил про того же ***. Вполне себе русский, нос картошкой, водочка-селёдочка and so on. Живёт при этом в Эстонии, где - "известно что". Но - чисто, сытно, опрятно, недорогой и правильный "пауляйнер", у власти - умные холодные головы, "шахматисты" (по выражению Геллнера, пообщавшегося с прибалтийскими элитами времён поздней "перестройки"). "Страна-вундеркинд" (недавно прочёл). А в какой-нибудь России - грязно, вонько. Кроме того, в России нет работы по специальности, во всяком случае - оплачиваемой работы по специальности, а если и есть, то надо как-то корячиться, а если и не надо, то всё равно ж не то. Нееет, лучше "при нацистах" (а то, что эстонцы - нацисты, почти даже классические, сомневаться не приходится).
И ведь, главное, я его прекрасно понимаю.
То же и "настоящие европейские государства". Которые сейчас, конечно, не то чтобы "франция для французов" (а иногда и наоборот), но выросло-то всё это, сделано-то всё это именно что на крайнем, запредельном для русского сознания национализме. "Наше - для нас".
То есть все враги "национализма и тоталитаризма" сами предпочитают - "для жизни" - именно что "национализм и тоталитаризм", в том числе и направленный против них лично (если, конечно, это "не зашкаливает").
А у нас - - -
"Чужебесие". Веками, веками - чужебесие и низкопоклонство, да. И веками - "ужель дороги нам исправят".
"Боже, как грустна наша Россия".
 

НАЦИОНАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА. Вообще говоря, советская власть, в некоторых отношениях бессмысленно жестокая, в иных делах оказывалась бестолково благодушной. В частности, её можно обвинять ещё и в том, что она постоянно и немотивированно баловала всякие разные "народы". То есть когда била, а когда бестолково и глупо баловала, а чаще делала и то и другое одновременно. Как истеричная мамаша, которая "зашибла" сынка, а потом обкармливает его шоколадными конфетами.
Ну как, например, объяснить дурацкое, никому не нужное поощрение "кавказской интеллигенции", когда среди некоторых маленьких, но гордых народов в каждом ауле жило по доктору каких-нибудь наук?
На самом деле эта кажущаяся бестолковость "национальной политики" имела определённый смысл. Соввласть ставила себе довольно противоречивую задачу. С одной стороны, она была кровно заинтересована в "советизации" окраин. С другой стороны, как только "советизация" приобретала черты русификации, власть пугалась (никакой реальной русификации она не хотела, хотя бы потому, что числила "великорусский шовинизм" во врагах нумбер ван ещё с ленинских времён, а "окраины" рассматривала как естественных союзников). И начинала возрождать и поощрять "местное". Что кончалось очередным приступом советизации, и так по кругу.
Можно даже описать предполагаемый "советский идеал", к которому система стремилась, но так и не успела его достичь. Это такая ситуация, когда Россией правят украинцы, кавказцы и узбеки, крепко позабывшие собственные языки и общающиеся между собой на плохом русском. В общем, чтобы все были не на своём месте.
Мне иногда казалось, что позднесоветские начальники недолюбливали евреев, поскольку подозревали их в способности сносно себя чувствовать в любом месте.

НАЦИЯ. Львин рассуждает на тему национального самоопределения. Общий вывод: нация определяется через "самоопределение". То есть нация - это группа людей, требующих "национального самоопределения". Никакие "внешние признаки" (типа языка, религии, etc) не важны. Важно то, что они сумели сорганизоваться и начать бузить. Как только эта буза замечается (понятно уж кем - Мировым Сообществом и СМИ, очевидно), всё, хренак - нация родилась! Вынь да положь ей самоопределение - то есть отрезай от себя "территорию компактного проживания". "Потому что священное право".

Понятно, что при таком подходе наций и нациек можно наделать сколько душа пожелает. Собрать кучку мерзавцев (ну, или пламенных идеалистов, не суть важно) и дать им сколько-нибудь денег - вот тебе и нация "не хуже прочих".
Нельзя сказать, что идея новая. Она давно и хорошо работает. (Собственно, те же "украинцы", польским пальцем деланные.)

Вопрос остаётся ровно один: почему народ должен отдавать свою землю, а также прочие пожитки и животишки, первой же шайке, которая этого требует?

Собственно, "национальное самоопределения" можно сравнить с "уходом сына из семьи". Который, разосравшись с родаками, вовремя вспоминает, что "он тут прописан", и имеет какое-то право на "разменяться". Однако, институт прописки - явление чисто советское. Ежели ж иметь дело с любимой либералами исконной-посконной частной собственностью, то родители вполне могут выгнать забуянившего сынка "без всего", потому как "твоего тут, сынку, ничего нету". "Вот Бог, а вот порог". В случае с новоявленной "нацией" - "а эмигрируйте все куда хотите. В Уганду, мля. Если возьмут."

Однако, Мировое Сообщество трактует (когда ему это надо, разумеется) отношения народа и его страны именно как прописку. Со всеми вытекающими.

НАЧАЛО. Идея "правильного начала" -- это какая-то дурь. Какая разница, с чего ты начинаешь, если идешь в правильном направлении? (Или в неправильном направлении?)
Начало может быть сколь угодно бредовым и ложным. Главное -- пытаться выбраться. Интересно не начало, а конец мысли. Из ложного может следовать истинное, это свойство импликации. Человечество в целом начинало с "ложного", как мы сейчас думаем. Не факт, конечно, совсем не факт, но все-таки.
Но двигаться надо в одном направлении. Нельзя двигаться по всем путям сразу. Это и есть та единственная ошибка, которую почти все и совершают.
То есть рыскают туды-сюды, когда главное -- не сворачивать.

НЕМЦЫ. "...про "Я" даже нельзя сказать, что оно существует. Но можно сказать, что оно действует". (Лосев о Фихте) (и, безусловно, не "мыс- лит", как у Декарта, а именно ДЕЙСТВУЕТ !" "В начале было Дело". ("Фауст") (а не "Слово!") "Философы только по-разному интерпретировали мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его." (Маркс)
Все эти германизмы сводятся к одному: изменение среды против изменения описания среды.
Вся нелюбовь к "словам" (у мастеров слова) связана с этим: "чего не говори, оно всё так и будет". Из этого следует, что изменение среды и есть её истинное описание, и первое адекватное объяснение.
Это потому что знать ты можешь только то, что сам сделал. Здесь проходит граница немецкого духа. Поэтому Декарт и неправ перед немцами: мало ли что он мыслит, когда он ничего не делает! "Я" сначала действует, а потом уже (по этому поводу) что-то знает.

НЕМЦЫ. В немецкой "чистоплотности" есть что-то жуткое, и уж, во всяком случае, явно ненормальное. "Мыть улицу с мылом" -- это уже как-то слишком "по всем понятиям человеческим".
Это не любовь к чистоте и порядку, а страх перед хаосом и беспорядком. Как будто из невыметенного угла вылезет кобольд, причем обязательно вылезет, если оставить хоть чуток "грязного". Причем это именно страх перед чем-то живым. Живым и мерзким. И опасным, очень опасным.
То есть -- перед крысой. И, соответственно, перед чумой.
Для того, чтобы где-нибудь "стало чисто", нужно, видимо, чтобы в средневековье пол-страны просто вымерло. И не один раз. "Чтобы дошло".

НЕМЦЫ. В силу того, что "ты знаешь только то, что сам же и сделал", труд для немцев -- гносеологическая категория, категория познания. "Познать" = "сделать", и все это делает Труд.
(В этом отношении апофеозом труда является система Гегеля, где он фактически заново творит весь мир с начала [повторение творчества Абсолютного Духа в труде философа]).

НЕМЦЫ. Уважение к Немцу буквально пропитывает русского интеллигента. Но вот, например, Дима Быков вдруг как залепит:

В самом фашизме нет никакого демонического обаяния: сочинения его вождей - будь то дневники, застольные беседы или теоретические труды - скучнее "Истории КПСС" под редакцией Пономарева. Борьба мелких самолюбий, копеечные обиды, научные теории, которых постыдился бы второклассник... Естественно, отрадой таких людей могло быть только мучительство и убийство других людей - больше они ничего не умели и к власти могли прийти только в стране, где умных не осталось в принципе.

Первая мысль: за что же это он их так? Потому что по тексту получается, что это в Германии "умных не осталось в принципе".
Вторая мысль: "это он их по еврейской части прикладывает".
Потом понял: а он ведь просто не подумал, что это о немцах получилось "сказануть". Как только пальчики выбили слова "КПСС" и "Пономарёв", умишко соскользнул в привычное русло, и фраза "сама закончилась". Без участия сознания.
 

НЕПРЕРЫВНОСТЬ. (Дедекинд и Кантор) "[Дедекинд]...Если вообще пространство имеет реальное бытие, то ему нет надобности быть непрерывным. Бесчисленные его свойства оставались бы такими же, если бы оно было разрывным. [Кантор]...можно ли вообразить непрерывное движение в таких прерывных пространствах? [Да, конечно]. Нельзя заключать из факта непрерывного движения к общенепрерывности пространства 3-х измерений".

НЕПРЕРЫВНОСТЬ. Мы не видим линий и плоскостей -- только точки. Но границ этих точек мы тоже не видим.
Именно поэтому нам кажется, что мы воспринимаем нечто "непрерывное", континуальное.
Восприятие "непрерывности" было бы восприятием актуальной бесконечной сложности. Поэтому оно невозможно. Но восприятие дискретности как дискретности было бы восприятием разрывов (тоже сложных) и тем самым -- видом восприятия непрерывности. Поэтому оно тоже невозможно. Это как с пространством: оно должно иметь границу (иначе оно немыслимо), но эта граница не должна быть воспринимаема и мыслима (иначе пространство было бы опять-таки немыслимо). Значит, она должна быть вне пространства.
Идея непрерывности -- обратная по отношению к проблеме границы пространства. (Кант почему-то не обратил на это внимания -- а ведь это та же самая антиномия.)

НЕПРИЕМЛЕМОЕ. Наши изряднопорядочные очень любят такой ход мысли:
"Вот я, изряднопорядочный. Я абсолютно, совершенно не приемлю некое Х (подставляем сюда любую плохую вещь). И поэтому я одобряю A, D, C, D, E, F (тоже плохие вещи), а также Y и Z (вещи во сто крат худшие, чем X), лишь бы не было X. Такой вот я хороший."
Я же, в свою очередь, точно знаю, что всякий так называемый "гуманист" (то есть человек, утверждающий, что он "ни при каких обстоятельствах не приемлет" чего-то такого) - лжёт. Или другим, или себе.
Но чаще всё-таки другим, потому что это "сильная риторическая позиция", с которой очень сложно спорить, не переходя на личности и не портя отношений. Иногда, впрочем, это ложь второго порядка - когда человек уверен, что он лично никогда не попадёт в ситуацию, когда ему придётся отречься от собственных слов. Например, человек, утверждающий, что он "никогда в жизни не украдёт даже корочку хлеба", как правило, убеждён, что он так хорошо устроился, что никогда в жизни не будет голодать.
Но это - не "нравственность", а просто вид гордыни, к тому же очень мерзкий. Будь я христианин, я бы сказал, что это гордыня фарисея.

НИЧТО как "общее всему".
Бесконечно отделённое (то есть полностью индивидуализировавшееся) было бы отделено от всего одинаково, поскольку оно же не "больше это, чем это", а полностью и целиком отличается от всех вещей.
Но это значит, что оно находится в одинаковом отношении ко всем вещам. Само же это одинаковое отношение и есть "общее для всех" ("неиное").

НИЧТО. "Ничто само ничтожит." (Хайдеггер).
Всякое сравнение -- всегда не в нашу пользу.
Человек, честно сравнивающий себя с другими, в конце концов должен признать себя ничтожеством, и это будет правильно.
А, подумав, и других придётся признать ничтожными.
Это ничтожество не связано с тем, что "есть великое", по контрасту с которым мы ничтожны. Ничтожество отнюдь не предполагает противоположного себе начала. Жертва всегда жалка и ничтожна по сравнению с тем, кто её истязает. Но и палач её -- такой же человек, его тоже можно истязать и сделать из него всё что угодно. В конечном итоге единственно значимым оказывается Ничто, в которое палач запихивает жертву, и куда рано или поздно попадёт сам.
Все мы ничто перед Ничто.

НИЧТО. "Ничто" в каком-то смысле всегда находится внутри вещи (или всех вещей). Как бытие -- всегда вне. Мы находимся "в" бытии (внутри него, если угодно), и "вне" Ничто. Даже неделимый атом Демокрита, который "ничего в себе не содержит" (иначе был бы делимым), содержит "в" себе Ничто. Когда мы думаем, например, о границах Космоса, у нас возникает вопрос, что за ними: очевидно, что за ними что-то должно быть. "Вне" всегда что-то "есть" (хотя бы пустота). Вовне всегда есть какое-то бытие. Но вот "внутри ничего нет" -- мы вполне себе представляем. Точка -- место, где ничего нет, даже пространства. И так далее.

НИЧТО. Ничто может пониматься не только как отсутствие определений, но и как высшая определённость.
В самом деле, быть чем-то -- значит не быть всем остальным. Это и значит (по Платону), что "в вещах есть сколько-то бытия и бесконечно много небытия". В этом смысле "индивидуализация" подобна заточке ножа -- чем острее делается лезвие, тем меньше на нём остаётся металла. Бесконечно острое лезвие было бы бесконечно тонким. То есть его не было бы, или оно было бы ничем.
Предельно индивидуализировавшаяся вещь похожа на это лезвие. Она настолько отличалась бы от всего, что её присутствие среди "всего прочего" стало бы совершенно невозможным. То есть она бы лишилась бытия, которое есть присутствие. Она не была бы ничем -- в том числе и собой.
Полная индивидуализация -- это полная нетождественность, в том числе и со своим "текущим состоянием", со своей структурой и вообще с собой. Это значит, что вещь (сама по себе) стала Ничем. Не "перестала быть чем-то", а именно стала ничем. Это не "отсутствие различий", а высшее различие. И разве Ничто не различает -- как пустое пространство, разделяющее предметы? Индивидуализировавшийся предмет стал бы "бесконечно удалённым", так что от него ничего бы и не осталось, кроме этого бесконечного расстояния до него -- и силы, которая поддерживает эту бесконечную отдалённость, не даёт этому расстоянию сократиться.

НИЧТО. Что дано уму заранее? -- Ничего. То есть Ничто. Оно дано как возможность не мыслить, а такая возможность есть всегда. Во-вторых, призрачный характер всего мыслимого (мышление не есть действие) указывает, что мышление -- это игра с ничем. Что может быть в уме, кроме этого? -- Какие-то места, в которых Ничто кончается. То, что за этими пределами -- сказать трудно, но есть такие пункты, на которых ничто кончается. Это и есть первоидеи или первоэлементы мышления. Они отделяются от ума, и ум может (со стороны Ничто!) как-то сопрягать их, вообще что-то с ними делать. Ум различает их в себе, разделяя чистую возможность мыслить на "способности". Разного рода идеи и есть эти способности.

НОВОЕ. "Новое" -- и "отличающееся", и "ранее не бывшее", "пришедшее из будущего".
"Старое" -- и "известное, не отличающееся", и "уже бывшее", "относящееся к прошлому".
Поэтому сама вещь, "самое само" -- новое, а ее предикаты или признаки -- "старое".
Это проливает свет на то, что есть предикат или признак, "свойство".
"Свойство" -- это отношение "существующего ныне", "настоящего" ("вещи") к прошлому.
Вещь со своими свойствами -- это прошлое в настоящем. Момент "прошлого" в ней -- свойства, момент "настоящего" -- "сама" вещь, точнее -- "само" вещи.
Свойство есть наследие вещи, нечто завещанное ей из прошлого.
Сама же вещь есть наследник своих свойств.
Вещь обладает свойствами.
Свойства проявляются в действиях вещи как подвластные ей силы, или, наоборот, как проявления власти над вещью со стороны других вещей.
Соединение свойств вещи и самой вещи символично.
Здесь символ -- это нечто соединяющее несходное, но так, что само соединение их есть чистое совпадение (не является новой сущностью по отношению к соединяемому). Как два звена цепи, продетые друг в друга.

НОВОЕ. Начало нового периода в истории совершенно не связано с концом старого. Это вообще разные вещи, хотя и зависимые друг от друга. Но зависимость эта сложная и неочевидная. В частности, появление нового может продлить существование старого. Или старое может кончиться, вообще ничем не сменившись (так погибли великие цивилизации).
Новое Время не сменило Средневековье. Это было движение (Реформация), которое захватило в конце концов почти всех, но старая (католическая) Европа осталась как была, без изменений.
Приспособление старого мира к новому ("иезуиты") и дало современную эпоху.
Кстати сказать, Европа после XX века имеет шансы стать более традиционной, чем раньше. Отказ от национальных государств и замена чётких границ неопределёнными отношениями в рамках Европейского Сообщества напоминает скорее Средневековье.

НОВОЕ. Чем отличаются два момента времени?
Если ничего не изменилось (нигде и никак), то, очевидно, времени и не было. Если же изменилось, то, значит, в мире где-то что-то случилось. А раз так, то в мире появилось новое.
Итак, без "нового" не было бы и времени. Но это значит, что "новое" и есть "настоящее". Прошлое же присутствует в настоящем как бы в довесок, сосуществуя с новым.
Это как с вещами, где их предел является "самой" вещью, а всё остальное -- материей, то есть "неважно чем". Разумеется, без материи вещи не будет -- только поэтому материя проезжает в бытие. Точно так же прошлое остаётся во времени -- это "материя" времени. Его же предел -- Настоящее=Новое.

НОВЫЙ МИРОВОЙ ПОРЯДОК имеет аналоги с традиционными обществами. Скажем, налог -- чем не священная жертва? Можно даже представить себе выплату чрезмерного (выше подоходного) налога ради повышения своего престижа в обществе -- это уже почти ашвамедха!
На самом деле это серьёзно. В сущности, Новый Торговый Строй -- вполне "традиционное общество". Например, время в нём не является линейным, поскольку оно постисторично. История кончилась как последовательность событий. События в таком обществе будут, но они не составляют "последовательности", поскольку не следуют друг из друга. Скорее, это калейдоскоп, в котором несколько стекляшек создают бесконечно разнообразные комбинации, весьма увлекательные и красивые. Это -- некое подобие циклического времени, ибо это вечное возвращение одного и того же (хотя каждый раз в новом виде).

НОВЫЙ МИРОВОЙ ПОРЯДОК не предполагает "Священной И Неприкосновенной Частной Собственности" -- поскольку он основан на отношениях обмена, а не владения. Последние даже мешают абсолютной ликвидности. Всё будет либо быстро потребляться (как еда или одежда, которую будут быстро выкидывать), либо только "арендоваться" и "сдаваться внаём" (как земля).
Собственно, будут приобретаться вообще не вещи, а право пользования теми или иными вещами -- или теми или иными правами в равной мере. А в понятие права принципиально входит условность и временность прав. Только деньгами человек сможет владеть безусловно и полностью. Деньги могут стать не только главным, но и единственным видом собственности. И то нет: ведь кредит -- это аренда денег. А именно жизнь в кредит есть будущее. Тем самым речь идёт не о деньгах, а о праве пользования деньгами.

НОВЫЙ МИРОВОЙ ПОРЯДОК. Наконец, человек не будет "своим" и для себя самого. "Нормальность" будет товаром, а желание быть нормальным -- откроет огромный рынок. (Приборы самодиагностики и самоконтроля -- только начало. Измеритель артериального давления показывает "здоровье" в смысле нормы. Измерять можно всё.) Нормальность -- это то, что можно приобрести за деньги. (Всё остальное, кстати, ненормально и исключено из жизни, поскольку не может появиться на рынке).

НОВЫЙ МИРОВОЙ ПОРЯДОК. Полностью демократизированное и "открытое" общество не является обществом вообще. Человек в нем не является частью общества, и ничего "общего" в нем быть не может. Это не общество, а организация. Это Голем.
Она с самого начала является инструментом по использованию самой себя и "всего остального".
Планетарная цивилизация рассчитывает использовать Землю. Но она не "часть Земли", и вообще не во что не "входит" как часть.
Собственно, она не имеет никакого отношения к Земле. Это "космическая цивилизация" по своему самоощущению. Цивилизация существ, осознавших себя "пришельцами" на этой планете.
Максимум, на что она способна по отношению к ней -- это на разумную эксплуатацию. И то: эксплуатация никогда не бывает вполне разумной, поскольку эксплуатация -- это "неразумное" отношение. Не в смысле "примитивное" ( оно может быть всё "учитывающим"). Просто разумным можно назвать только отношение разума к другому разуму, а не к тому, кому априорно в разуме отказывают. Неразумное отношение -- это отрицание "общения".
В этом смысле само "демократическое общество" глубоко неразумно. Поэтому его невозможно изменить разумным путём, то есть обращаясь к разуму людей и общества в целом. Демократическое общество поддаются только социальной хирургии.

НОВЫЙ МИРОВОЙ ПОРЯДОК. Само понятие "права" исключает возможность купить его или продать. Право может "обмениваться" только на другое право. Иначе покупка голосов избирателей или продажа паспортов и других документов гражданства столь же законная и приемлемая процедура.
Но суть Нового Торгового Строя заключена как раз в том, чтобы права (любые) продавались.

НОВЫЙ МИРОВОЙ ПОРЯДОК. Это не демократы налезли на Россию. Это Россия, затонув (в некоем смысловом пространстве), опустилась в места обитания демократов. Они похожи на глубоководных рыб: странные, причудливые и ужасные, они являются здесь всего лишь частью пейзажа. Они от века обитали в этих местах, и бороться с ними так же бессмысленно, как, скажем, воевать с акулами и скатами на дне океана.
Единственное, что возможно -- это подняться со дна.

НОРМА. (Бахтинообразное, с примесью Корнея Чуковского:)
Зачем нужен карнавал?
Затем же, зачем дети коверкают слова (нарочно). Это необходимая часть восприятия нормы. Дело в том, что нарушение нормы понятнее, живее самой нормы (как преступление в каком-то смысле очевиднее закона). Для того, чтобы понимать, что такое порядок, нужно иногда демонстрировать его нарушение, причём демонстративное, -- но так, чтобы оно воспринималось как беспорядок, как "так не бывает". Реальность, норма и всё такое прочее понимается всегда отрицательно, как "не такое", "не смешное" и так далее.
Можно не знать, что такое норма -- достаточно знать, что такое отклонение от нормы. Как уголовное право всё состоит из описаний не нормы, а всех аномалий -- с указанием, насколько они отличаются от нормы. Сама же норма никуда не помещена и никак не мыслится, кроме как через свои аномалии.

НОРМА. В наши дни (1994) клинически нормальными являются, может быть, только 5-6% населения Москвы, не поддающиеся гипнозу. А гипнотизируют нас все, кому не лень этим заниматься: даже не "власти" (вернее, они тоже, но не только), а всякие "коммерческие структуры" и прочая сволочь, не говоря уж, разумеется, об Израиле или США. "Время и мы неразделимы" (фраза, произносимая по телефону в момент набора 100) явно сопровождается "мягким внушением" (у многих болит голова от этого). А поскольку этого внушения много, внушают разное и из разных источников, это приводит просто к тому, что все ходят загашенные и пассивные, неспособные ничего сделать (ситуация, описанная Стругацкими в "Обитаемом острове").

НОРМА. Каждому народу -- именно каждому -- нужно что-то понять, чтобы устроить себе "нормальную жизнь". Это не обязательно что-то очень сложное или тягостное. Просто нужно это понять -- и тогда "все будет нормально".
Для разных народов "это" -- разное. Нет смысла интересоваться чужими решениями.
Мы еще "не поняли".

НОРМА.  Прочёл тут где-то о том, что "общепринятого определения психической нормальности не существует".
Ага. Как же.
Def. "Нормальным" ("вменяемым") считается человек, чьим поведением можно управлять при помощи средств, считающихся в данном обществе общепринятыми.
То есть. Общество, в котором основным инструментом управления является плётка, будет считать "ненормальными" только полных идиотов (которые не понимают, хоть убей, чего от них надо), ну и редкую породу не боящихся боли. Общество, в котором одним из инструментов управления является телевизор, будет считать нелюбовь к телевидению "телефобией", и, наверное, её лечить.
И так далее.

НОЧЬ. (Почти по Платону.)
"Только тот руководитель хорош, которому нечего делать на работе -- так он всё организовал". Верно. Поэтому днём надлежит руководить конкретными делами, принимать решения по текущим вопросам -- благо такие всегда найдутся.
И только те руководители, которым нечего делать днём и они могут спать спокойно, смогут ходить на ночные смены, где решаются стратегические вопросы власти и развития государства -- то есть где принимаются решения высокого уровня. При этом должность, скажем, главы государства наполнена такой же текучкой, что и у других. И у него ровно столько же возможностей и прав что-то решать -- даже меньше, поскольку официальной текучки больше.
Он только исполнитель решений -- править же должны те, кто сам освободил себя от управления, хорошо устроив дела у себя (то есть доказав свою способность удачно принимать стратегические решения и тем самым избавляться от тактических мер).

НУМЕРОЛОГИЯ. (Почти Хлебников) Всякое созидание и вообще рост -- непрерывен (континуален) -- троичен; Всякое разрушение -- разрывно (дискретно) -- двоично.
[Собственно, инь -- это "прерванное", ян -- непрерывное.]

а | б | в | г | д | е | ж | з | и | й | к | л | м | н | о | п | р | с | т | у | ф | х | ц | ч | ш | щ | ы | э | ю | я